ТРИ ВЗГЛЯДА В БЕСКОНЕЧНОСТЬ
Роман
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Отец Пётр
– Исповедаю аз многогрешный Господу Богу и Спасу нашему Иисусу Христу и тебе, честный отче, вся согрешения моя и вся злая моя дела, яже содеял во все дни жизни моей, яже помыслил даже до сего дне. Согрешил: обеты Святого Крещения не соблюл, иноческого обещания не сохранил, но во всём солгал и непотребна себе пред Лицем Божиим сотворил…
… Но во всех сих раскаиваюсь и жалею, и впредь с помощию Божиею обещаюсь блюстись. Ты же, честный отче, прости мя и разреши от всех сих и помолись о мне, грешном, а в оный судный день засвидетельствуй пред Богом об исповеданных мною грехах. Аминь.
– Грехи твои на вые моей, чадо.
Монах встал с колен, поцеловал Крест и Евангелие. Как легко дышится после исповеди! Жаль, что так редко удаётся действительно искренно покаяться. Всё больше оттарабанишь по молитвослову почти заученные слова и ничего не почувствуешь. Как трудно даётся умная молитва! П;том и кровью приходится добывать из себя покаянную слезу, удерживать внимание на словах молитвы, не давать мыслям разбегаться в разные стороны. Трудно поверить, что раньше он мечтал о постоянной безмолвной молитве – о высшей ступени Богообщения. Теперь он рад, если час-другой во дню проведёт в умной молитве. Ему вспомнились долгие годы, проведённые в монастыре…
* * *
Внезапно сделался шум подобно ветру. Небеса разверзлись и явился дивный блистающий свет. Послышалось прекрасное пение. Убогая келья сделалась просторная, потолок исчез и весь верх исполнился огней, как бы горящих свечей. Свет был особый, не похожий ни на свет от ламп, ни на сияние солнца. Он был ярче солнечного, но не резал глаза и не казался искусственным и мёртвым. Тут раздался громкий трубный глас, и с неба стали спускаться ангелы с ветвями в руках. За ними сходили по воздуху, как по лестнице, святые апостолы, мученики и множество других святых. Оказавшись на земле, они все расступились перед той, которая спускалась с неба на облаке. Сомнений быть не могло, это была она – Пресвятая Дева, Царица Небесная. «Честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим» была так прекрасна и величественна, что дух захватывало! Она была облачена в сверкающие ризы и в руках держала скипетр с украшенным алмазами крестом. Когда она открыла свои пречистые уста и заговорила, слова её, словно райские цветы, падали на землю и ложились к её ногам. Повсюду разлилось сладостное благоухание, заставляющее забыть все тревоги и неприятности.
– Сын мой, – промолвила она ласково, – ты истинно от рода нашего! На челе твоём начертана печать Духа Святого. Господь определил тебе быть среди нас, – с этими словами она обвела рукой всех стоящих вокруг неё ангелов и святых. – Но ты ещё не достиг совершенства, к которому призван. Поэтому Божественный Сын мой послал меня для того, чтобы помочь тебе. Он сказал, что тебе нужен наставник, который будет вести тебя к Царству Небесному и помогать на всех путях жизни твоей. Мы все явились тебе в этот поздний час для того, чтобы ты мог выбрать достойного себя руководителя. Один из нас, тот, которого ты сам изберёшь, станет твоим духовным отцом и будет учить тебя всем божественным премудростям. Итак, выбор за тобой. Решай же скорее!
Тут весь пантеон святых окружил растерявшегося и сконфуженного монаха. Каждый пытался привлечь его внимание, заглядывал в лицо, дёргал за рясу. Все галдели, силились перекричать друг друга.
– Выбери меня! Я самый достойный! Окажи мне эту честь! – вопили сразу несколько голосов.
От крика и гама у монаха закружилась голова, от обилия золота и пурпура зарябило в глазах, от благовоний стало нечем дышать. У него начался приступ клаустрофобии, он стал махать руками, пытаясь вырваться из крепких объятий. Ещё минута, и, казалось, его разорвут на части, но тут Богородица стукнула скипетром об пол и возгласила:
– Хватит! Довольно!
Все сразу же оставили монаха в покое и в большом смущении разошлись в стороны.
– Помни же, сын мой, выбор за тобой! В ближайшее время ты должен решить, кто будет твоим духовником!
Пение трубы возвестило об окончании видения. Звук был очень необычный, он был до странности похож на звон будильника, стоящего рядом с постелью монаха. Картинка стала постепенно расплываться, и тут монах проснулся. На тумбочке действительно заливался будильник, простыня была мокрой от пота.
«Ну и что мне теперь делать?» – думал монах, идя на Службу. Он рассказывал об этом видении разным людям, но дельного совета так ни от кого и не получил. «Это точно бесы, – говорили одни. – Это же очевидно! Даже и не думай принимать такое! Страшный грех – сатану слушаться!» «Кто знает, кто знает! – качали головой другие. – Отвергнешь, не послушаешься, а окажется, что это от Господа. Грех сотворишь». «И так плохо, и этак! – размышлял монах. – Не отвергай и не принимай!.. Что ж, а это мысль! Что, если мне попробовать проанализировать всё, что со мной произошло? Торопиться мне некуда, зачем принимать скоропалительные решения? Посижу, почитаю святых отцов, что они о таких вещах писали, может, ответ сам собою придёт». На том он и остановился. Засел в библиотеке, обложился книгами. И ответ, действительно, пришёл очень скоро. Оказалось, что принцип: «не хули и не принимай» не он первый выдумал. Многие отцы, как один, советовали: разберись, есть ли какая польза для души от того, что ты увидел, посмотри на последствия, выяви основную цель явления. «Допустим, Господь хотел сообщить мне что-то этим видением, – размышлял монах, – но что именно? Святые отцы пишут, что мы не являемся проводниками, через которые можно было бы чисто автоматически, без всякого участия со стороны нашей личности, проводить какую-то информацию. Бог всегда действует в сотрудничестве с нами. Те духовные реалии, которыми мы в данный момент живём, то, что нас сейчас волнует, наши знания, ожидания и надежды отражаются и на Богообщении. Естественно, что и грехи также действуют на наше восприятие духовного мира, искажая и преломляя его так, что зачастую от истины мало что остаётся. Может, и в этот раз моё тщеславие и желание, чтобы мне поклонялись, заслонили собой ту истину, которую хотел открыть мне Господь? Когда духовный мир приоткрыл для меня свои врата, я увидел там подтверждение своим мыслям и ожиданиям. Какой ужас! Царица Небесная восхваляла меня, а святые и ангелы буквально ползали у меня в ногах! Как я мог до такого дойти? Ну и преподал же мне Господь урок! Показал мне всю мою сущность, всю глубину моего падения. Ведь умри я сейчас, немедленно потребую от Бога причитающуюся мне награду и венцы, а всех небожителей захочу поставить перед собой на колени, чтобы они пели мне дифирамбы. Да я и теперь уже так со всеми себя веду! И что самое главное, сам же выпрашивал у Господа видений и откровений, чтобы было чем хвалиться перед братией. Вот и получил, что хотел! Поделом мне! Но крупица истины всё-таки, похоже, в этом видении была. Господь всё обращает нам на спасение, даже наши ошибки. Мне и вправду нужен наставник, истинный духовный отец, которому я мог бы не просто отчитаться в своих грехах, а действительно доверить свою душу. И уж, конечно, не обучать меня божественным премудростям он должен, а открывать мне мои тайные страсти и пороки. Некогда мне высшие истины познавать, мне бы свою испорченность за жизнь познать успеть и в грехах покаяться. Но где мне этого наставника взять? Истинные духовники на дороге не валяются, найти их так же трудно, как клад отыскать!»
Но на деле всё оказалось не так уж сложно, как думал монах. Видно, сама Царица Небесная помогала. Правда, не он духовника выбрал, а духовник его. В храме, на Службе, молодой монах встретился взглядом с отцом Петром – дивным старцем со строгими, но добрыми глазами, который всегда наставлял своих чад словами из Священного Писания. Какая-то искорка проскочила между ними, и монах больше не захотел расставаться с уже ставшим ему дорогим отцом. Он сразу почувствовал полное доверие к этому человеку и решил всегда открывать ему все тайники своей души. Может, всё вышло и не совсем так, как он ожидал, но подтверждающих видений и откровений от Господа монах больше не хотел.
* * *
– Отец, благослови навестить мать!
– ???
– …Она прислала письмо. Пишет, что больна, что хочет повидать меня, что чувствует приближение смерти.
– Кто любит отца и матерь более, нежели Меня, не достоин Меня…
– Я знаю, отец. Прости меня! Я недостоин монашеского звания. Я не могу до конца посвятить себя Господу!
– Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Божия.
– Да, но мне не будет покоя, если я не съезжу туда.
– Господь долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию.
– Спасибо, отец! Молись за меня!
Поездка к матери прошла не слишком гладко. В купе он ехал с какими-то рабочими, которые всю дорогу пили, играли в карты и матерились. Он пытался молиться за них, но это плохо получалось. Злился, осуждал, тщеславился. Дома его тоже ждало разочарование. Болезнь оказалась липовой, предлогом, чтобы опять попытаться привязать его к себе. Давили на жалость, говорили о «христианском долге», о почитании родителей. Опять проснулась злость и какое-то липкое презрение, смешанное с чувством вины. Уехал, не попрощавшись.
По прибытии в монастырь, монах тут же бросился к своему дорогому духовнику.
– Спасибо, отец, теперь я знаю, что такое попущение Божие! Прости, что смалодушничал и не послушался тебя. Я сам себя наказал за это! Надеюсь, что урок пойдёт мне на пользу, и в следующий раз я смогу не поддаться своей жалости к матери. Но я так боялся, что не успею с ней попрощаться, что больше никогда не увижу её, не скажу последних слов утешения перед её кончиной!
– Нет никого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или жену, или детей для Царствия Божия, и не получил бы гораздо более в сие время, и в век будущий жизни вечной.
Монах задумался: вроде бы он сложил с себя бремя ответственности за семью, так сильно гнетущее его всю сознательную жизнь, и теперь, став свободным, он должен чувствовать огромное облегчение. Но почему-то именно сейчас, когда он полностью отрёкся от родных и обещал Господу не заботиться об их телесных нуждах, в нём зародилось чувство иной ответственности, ещё более тяжёлой, чем раньше. Хотя было в этом чувстве и что-то отрадное, какая-то скрытая глубоко внутри надежда и радость. Может быть, в нём наконец-то начала зарождаться истинная любовь?
– Приидите ко Мне, вси труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим; ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко.
– Да, отец мой, теперь я понял, что такое бремя настоящего сострадания и любви к матери! Пока я из плотской жалости заботился о её теле, я волей-неволей потакал её грехам и страстям, и из-за этого ненавидел её. Теперь же, когда я освободился от всех мирских обязательств, я вижу в матери обыкновенного человека – несчастного и потерявшегося человека – и поэтому я могу себе позволить искренне любить и жалеть её. Сейчас я готов добровольно принять на себя гораздо большую ответственность – ответственность за её душу. Начиная с этого дня, я постараюсь чистым сердцем молиться Господу о её спасении! Я знаю, что это трудно, ведь любовь всегда связана с жертвой. Пусть же не будет мне покоя, пока моя мать не упокоится в райских обителях! Молись о мне, отец, да укрепит меня Господь во всех моих благих начинаниях!
С матерью он попрощался. Через много лет разлуки он вдруг почувствовал непреодолимое желание вновь навестить её. Духовный отец сразу дал своё благословение. Монах приехал без приглашения, никого не предупредив. В сердце царила необыкновенная лёгкость, не было и следа тяжести или давления. Это был акт свободной воли, сознательное обдуманное решение.
Мать лежала в постели и перебирала чётки. Она изменилась до неузнаваемости. Куда исчезла та надменная, гордая и властная женщина, которая некогда была главой и тираном всей семьи? Вместо неё монах увидел маленькую старушку, иссушенную болезнью и страданиями. Но глаза её светились, как два озерца света. В них отражались такая любовь и мудрость, что у него перехватило дух, когда он встретился с ней взглядом. Она сразу же узнала его, протянула к нему руки, попыталась приподняться с постели, но тут же в изнеможении упала на подушки.
– Сынок, ты вернулся! – прошептала она.
Выдержать такое было выше его сил! Монах бросился перед матерью на колени, стал целовать её руки, обливая их слезами.
– Прости меня, мама! Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?! – лепетал он, зарываясь лицом в её маленькие сморщенные ладони.
– Что ты, дорогой мой, что ты, перестань! – испуганно бормотала она. – Разве это ты должен просить у меня прощения? Нет! Никогда! За что? За то, что я чуть не испортила тебе жизнь? За то, что была не матерью тебе, а змеёй, ищущей, как бы ужалить тебя побольнее? Я никогда не прощу себя за это! Что тебе было ещё делать, как не уехать от такой матери подальше, а не то я бы и тебя утащила за собой в вечную смерть! Слава Богу, что Он уберёг тебя от гибели! Да и сейчас тебе ещё опасно быть со мной! Уходи от меня поскорее и возвращайся к себе в монастырь, чтобы я не успела заразить тебя своей гнилью!
– Ну что ты говоришь, мама! – монах в изумлении смотрел на свою преобразившуюся мать. – Какая гниль? Ты вся светишься изнутри! Если бы ты только видела себя со стороны. Ты такая красивая!
– Нет, сынок, – грустно вздохнула она. – Я всегда только тем и занималась, что отравляла всем жизнь. Свела отца раньше времени в могилу, твой брат из-за меня стал карьеристом и негодяем. Много жизней я поломала, и нет мне теперь прощения. Я насквозь прогнила. Лишь об одном просила я перед смертью Бога – увидеть тебя в последний раз! И Он услышал мою молитву и смилостивился надо мной, падшей женщиной!
– Ах мама, ты говоришь, как святая! Я так рад за тебя! Я и мечтать не мог, что ты станешь такой!
– Зачем ты смеёшься над своей старой матерью? Лучше встань, я хочу рассмотреть тебя напоследок. Благослови тебя, Господи! Молись за меня, грешную, лишь на тебя моя надежда!
Она умерла в сознании, с молитвой и слезами радости. Господь простил её, и ничто больше не держало её на Земле. Сын до последнего сидел рядом с ней и видел, как её сияющие глаза закрылись, а душа устремилась ко Христу.
* * *
Монах лежал на постели и тяжко стонал. Очередной приступ скрутил его и не давал вздохнуть полной грудью. За что ему всё это? Почему Бог наказал его так жестоко? Хуже всего было то, что вдобавок к телесной болезни Господь лишил его Своей благодати. А ведь он так много подвизался в последнее время, взял на себя дополнительные послушания, усилил пост. А в награду за эти добровольные страдания ради Христа он получил не дары Святого Духа, не слёзы умиления, а боль и одиночество. Неужели Господь так безжалостен и несправедлив, что посылает своему верному рабу такие нечеловеческие испытания? Почему Он не принимает его молитв и отвернул свой Светлый Лик, оставив его совершенно одного во тьме кромешной?
– Отец мой, сжалься надо мной, скажи мне, за что Господь наказал меня? – взмолился монах к своему духовному отцу. – Я всем пожертвовал ради Бога и готов, если нужно, отдать за Него даже собственную жизнь!
Взгляд духовника, казалось, пронзил послушника насквозь, достал до самого сердца и уязвил его. Наверное, именно так посмотрел Христос на Петра, когда тот отрёкся от Него в холодную ночь у костра. Монах услышал знакомые слова, звучащие, как приговор:
– Пётр сказал Ему: Господи! Почему я не могу идти за Тобою теперь? Я душу мою положу за Тебя! Иисус отвечал ему: душу твою за Меня положишь? Истинно, истинно говорю тебе: не пропоёт петух, как отречёшься от Меня трижды… И вспомнил Пётр слово, сказанное ему Иисусом: прежде, нежели пропоёт петух, трижды отречёшься от Меня. И выйдя вон, плакал горько.
– Неужели я так много возомнил о себе? – монах словно очнулся от долгого сна и не на шутку испугался. – Самонадеянность – вот за что Господь вразумляет меня! Воистину – достойное по делам моим приемлю! Как же так получилось, что я перестал молить Бога о спасении, а стал требовать от Него благодати? Слава Господу, что показал мне, какое я ничтожество и чего я в действительности ст;ю! Отец мой, моли Бога о мне, чтобы я во всём стал похож на тебя. Чтобы и во мне всегда горел огонь любви ко Христу! Что мне сделать, чтобы Дух Святой сошёл и на меня, убогого, как на тебя когда-то? Чего мне не хватает, чтобы стать совершенным? Какие ещё подвиги мне наложить на себя, чтобы уподобиться Господу?
– И сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное. Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном!
Монах по-новому взглянул на своего отца. Во всём облике этого удивительного человека сквозило что-то детское, простое и чистое. В нём не было и тени превозношения, лукавства или фальши. Если он любил кого-то, то шёл в этой любви до конца, отдавая всего себя возлюбленному и не ища своей маленькой выгоды.
– Я понял, отче, мне не хватает не подвигов, а детской простоты и смирения, которые есть у тебя! Я забыл, что важны не внешние дела сами по себе, а рождающееся от них в душе смирение. Средство стало для меня целью. Подвиги же надо брать на себя, только если это стало истинной потребностью души! А искусственные запреты и самоограничения часто приводят к ропоту на Господа и возгревают в человеке жалость к самому себе. Делать что-то, чтобы как следует помучиться и этим купить себе право войти в Царство Небесное, и глупо, и опасно. Ведь спасение – это свободный дар Божий, а не награда за заслуги. О нём можно только просить. Теперь я знаю, что святые принимали на себя подвиги как ответный дар Богу. Это был способ выражения их благодарности Творцу за Его благодеяния к ним. И они совсем не мучились, когда всё это делали. Вернее, тело их страдало, а душа ликовала и радовалась. Поститься, стоять на камне, мало спать – всё это стало естественной потребностью их души. По-иному они просто не могли жить, как другие люди не могут жить без воздуха и воды. И ради той огромной духовной радости, которую им это приносило, они были готовы пожертвовать всем чем угодно, даже своей жизнью. Я же возомнил себя равным им, достигшим их меры в духовной жизни. Как жестоко я ошибся! Надо всегда и во всём начинать с малого, а не прыгать через несколько ступенек!
Да, он действительно возомнил себя великим подвижником и праведником. Что ж, отныне он забудет о подвигах и сверхзаслугах. Он всего лишь дитя на пути духовного развития, значит, и вести, и чувствовать себя ему надо как ребёнку. Это, по крайней мере, будет честно по отношению к себе и Богу. А когда он вообще в последний раз смеялся и шутил? Он даже не заметил, как превратился во взрослого – тяжёлого и мрачного, зацикленного только на себе самом. Куда пропала былая лёгкость и беззаботность, когда он мог целыми днями петь и смеяться, искренно радоваться каждому солнечному лучу и так же неподдельно и глубоко оплакивать погибшего муравья или сломанную веточку? Придётся ему опять учиться быть ребёнком – учиться удивляться миру, быть непосредственным и свободным, не заботиться о завтрашнем дне, быть кротким и незлобивым, а главное – учиться любить своего Отца и молиться Ему!
– Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу!
– Аминь, отец мой!
* * *
Надо бежать! Бежать от людей, от мира, от искушений! Вокруг лишь чернота, мрак, беспросветность. А ему нужен один лишь Господь, только Его одного любить, только Его постоянно созерцать! Всё остальное – лишь помеха на пути к этой цели, всё тянет его назад, всё отрывает его от Бога. Значит, выход один – отказаться от всего земного, презреть и попрать всё мирское и тленное! Даже его соратники, его братья – монахи, и те мешают ему наслаждаться Богообщением. Мирские дела камнем ложатся ему на грудь и не дают дышать. Надо бежать – в пустыню, в леса, куда угодно, лишь бы рядом не было людей. Там никто и ничто не помешает ему. Никто не даст ему послушание торговать в церковной лавке, не будет докучать рассказами о последних новостях. Больше не надо будет постоянно видеть накрашенных девиц в коротких юбках и слушать скороговорку бездуховного чтеца в храме. Можно будет весь день посвятить сладкой, как мёд, молитве! Ну почему игумен не отпускает его из монастыря на уединённое житие? Неужели и этот почтенный старец подвержен влиянию сатаны? Наверное, Господь специально чинит монаху препятствия, чтобы проверить, насколько горячо и неизменно его желание отшельнической жизни. Значит, он должен приложить волевое усилие и настоять на своём. Христос зовёт его, а Христос выше, чем любой, даже церковный, начальник! Надо любым путём выпросить разрешение на пустынножительство!
Это ему удалось, и уже через месяц монах жил в небольшой хижине, стоящей посреди глухого леса. Люди туда забредали редко, так что его уединению никто не мешал. Только раз в неделю какой-нибудь послушник приносил из монастыря продукты, клал их на порог и тут же удалялся. Вначале начинающему отшельнику казалось, что он обрёл рай на Земле. Страсти утихли и больше его не мучили. Ещё немного, и он достигнет полного бесстрастия, а тут уж и до безмолвия недалеко! Но время шло, а ничего не менялось к лучшему. Постепенно под видом покаяния он стал прокручивать в уме события из прошлого, злясь на тех, кто сказал ему когда-то резкое слово, косо посмотрел или высмеял его. Старые обиды вновь ожили в душе монаха и стали ещё болезненнее и острее им переживаться. Эфемерные девицы в мини-юбках, казалось, преследовали его повсюду, появляясь в самые неожиданные и неподходящие моменты. Ко всему прочему, монаха стали мучить страхования – ему постоянно казалось, что за каждым деревом прячется разбойник или дикий зверь, готовый разорвать его на части…
В одно пасмурное утро после бессонной ночи, которую отшельник провёл, вслушиваясь в каждый шорох за окном, на своём крыльце он увидел отца Петра. Тот молча сидел на ступеньках и перебирал чётки. Монах так же молча подсел к нему и понурил голову. Наконец, после минутной паузы, он собрался с духом и начал свою исповедь:
– Отец, я, по слову Господа, отказался от всего мирского. Я избрал путь отшельничества – самый быстрый и прямой путь к очищению души. Я больше не общаюсь с людьми, не участвую в их грехах – так почему же нет мира в моей душе, почему я не чувствую присутствия Божия? Моей мечтой было в уединении молиться Господу, и я думал, что здесь, вдали от всего мирского и нечистого, мне ничто не помешает. Но как только я стал жить один, молитва ушла из моего сердца, и ничто меня больше не радует. А я ведь так хотел быть с Господом наедине, слиться с Ним и никогда не разлучаться! Но все мои мечты и ожидания с треском рухнули. В чём же причина этого краха?
– Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла…
– Но я хотел бежать от мира, чтобы никто из людей не смог помешать мне найти Господа в себе. Я жаждал здесь, вдали от всех, насладиться в полной мере Его любовью!
– Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?
– Ты говоришь, отец мой, что мне надо учиться любить Бога через любовь к его творениям?! Но ведь именно через людей приходит большее число искушений!
– Каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью!
– Значит, всё дело только во мне самом? Значит, всё это время мне никто и не мешал, кроме моих собственных грехов? Я понял теперь важную вещь – отречение от мира означает отречение от своих страстей, а не уход от людей! Меня раздражали мои ближние потому, что всё то плохое, что я видел в них, находило отклик в моей душе. Если бы я сам был чист, то и вокруг всё было бы иначе: мир бы стал светлее и лучше. Он пел бы хвалу Господу вместе со мной! Зло коренится только внутри меня. Борьба с миром (миром страстей) происходит внутри, для этого не надо уходить в пустыню и затвор! Другие люди только помогали мне тем, что выявляли моё собственное несовершенство, и в этом была огромная польза для меня. А я не ценил этого великого блага! Ведь ближние обнажают наши страсти, колют нас иголками, вскрывая застарелые гнойные раны, и тем самым не дают нам скатиться на самое дно – в сатанинскую гордыню. Они вытряхивают нас из состояния самолюбования, и мы получаем возможность развиваться дальше. Оставшись один, я замкнулся в самом себе и перестал видеть свою повреждённость. Страсти как будто затухли во мне, но, не будучи побеждёнными, все вылились в одну самую ужасную – гордость. Я стал считать себя уже достигшим совершенства, поэтому живой, реальный Бог был мне уже не нужен! Я стал поклоняться придуманному мной образу Бога, принося Ему в дар поддельное смирение, а на других людей смотрел свысока. Но воображаемый Бог не даёт человеку благодати и счастья! Поэтому бесы вновь овладели моей душой, и с ещё большей силой. Господь сказал: «нехорошо быть человеку одному»! Лишь тот, кто в достаточной мере познал свою немощь, может себе позволить жить в уединении, нам же нечего и мечтать об этом! Быть среди людей полезно для души, начинаешь больше любить Бога… Но скажи, отец, неужели служение ближнему может быть выше, чем молитва, выше Богообщения?
– Тогда праведники скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя в темнице, и пришли к Тебе?» И Царь скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».
В эту минуту монах вдруг ясно понял одну истину, которая впоследствии стала стержнем всей его жизни. Часто Господь хочет, чтобы мы любили ближних даже больше, чем Его самого. Он снова и снова являет Своё великое смирение и ставит самого последнего грешника выше Себя. Он жертвует временем и любовью, которые мы можем отдать Ему, чтобы мы потратили их на своих ближних. Ради приготовления похлёбки для нищего можно прервать общение с Царём! А может, именно с этого и начинается истинное Богообщение? Когда живёшь для других людей, перестаёшь думать о себе, становится некогда копаться в своих мелких переживаниях и упиваться собственной праведностью. А что может больше приблизить нас ко Христу, как не отказ от себя самого ради служения ближним своим?!
Монах задумался:
– Если я вернусь обратно в монастырь, мне придётся опять работать в лавке! А там постоянная суета, ум занят расчётами и мыслями о том, чтобы тебя не обманули. Толку от этой работы мало, а сил и времени уходит много! Не лучше ли мне выпросить послушание в больнице или где-нибудь ещё, где я смогу принести больше пользы людям? Зачем растрачивать себя понапрасну, занимаясь грязным и никому не нужным делом?
– Что Бог очистил, того ты не почитай нечистым.
– Неужели даже это можно обратить на служение Христу?
– Едите ли, пьёте ли, или иное что делаете, всё делайте во славу Божию. Ибо никто из нас не живёт для себя и никто не умирает для себя. А живём ли – для Господа живём, умираем ли – для Господа умираем. И потому, живём ли, или умираем, – всегда Господни.
– Значит, мне надо возвращаться в лавку и не мечтать о больничном корпусе? А я-то думал, что, став воином Христовым, обрёл свободу и могу следовать предрасположению моего сердца! – с горечью сказал монах.
– Всё мне позволительно, но не всё полезно; всё мне позволительно, но не всё назидает!
– Да, наверное, я ошибался. Я считал свободой возможность делать то, что мне самому нравится. Но разве это настоящая свобода? Конечно, Господь дал нам право самим определять свою судьбу, но тем большая на нас лежит ответственность! Дарованную нам свободу надо лелеять и тщательно оберегать от греха. Ведь грех – это рабство, истинная же свобода может истекать только из любви, а любовь порождается терпением и смирением. Работа в лавке мне не нравится, значит, я ещё не полностью освободился от своих установок и страстей. Это то же рабство. А Господь хочет научить меня быть по-настоящему свободным, получать радость от всего, что Он мне посылает. Что ж, я приму этот вызов! Постараюсь быть верным Господу в малом, чтобы потом, во время последнего, решающего испытания, иметь возможность свободно выбрать Вечность со Христом!
Монах послушался своего духовника и вернулся в монастырь. А много лет спустя он опять стал жить один. Но это не было уже бегством от мира, уходом от трудностей. Это был результат победы над собой – монаху стало всё равно, где жить и чем заниматься. Он отдал всего себя Христу, и ничто больше не могло отлучить его от любви Божией. Жить в уединении было предрасположением его души, но он должен был отказаться от этого блага ради Господа. Когда же он полностью умертвил свою волю, то обрёл свободу поступать согласно влечениям своего сердца. Во всём искал он теперь славы Божией, а не своей, поэтому любое его дело становилось делом Божиим. Его намерения стали намерениями Господа. Он жил во Христе, а Христос жил в нём.
* * *
Монах в молодости любил книги и читал даже такие, которые сложно найти в монастырской библиотеке, которые и духовник вряд ли разрешит читать неутверждённым в вере людям. Годы спустя на память ему приходили некоторые из них, особенно яркие и запоминающиеся. Вот и на этот раз вспомнились ему два романа. Оба автора – признанные классики мировой литературы. Оба произведения – о большой любви между мужчиной и женщиной, которая заканчивается трагической гибелью героини. Романы-двойники, похожие друг на друга как две капли воды…
Любовь… Такое знакомое всем нам слово. Но что оно означает? Всё ли, что люди называют этим словом, действительно является любовью? Бог есть Любовь. Но где проходит граница между любовью божественной и земной? Увидев целующуюся на улице парочку, монах подумал: «Разве можно сравнить те чувства, которые испытывают влюблённые с тем, что даёт Бог любящим Его? Та привязанность вся пропитана грехом, плотской нечистотой, использованием друг друга, ревностью и эгоизмом. Эта – возвышенна, бескорыстна, совершенна и чиста. Разве может между ними быть что-то общее? Лучше сразу искоренять подобные чувства из своей души и советовать другим делать то же! Даже честный брак и тот удаляет человека от Бога, не даёт полностью насладиться небесной любовью, крадёт у супругов время, которое они могли бы посвятить сладкой молитве. Безбрачие и монашество – вот единственный путь к совершенству! Надо оберегать людей от непоправимых ошибок, не давать им совершать опрометчивые поступки, которые могут сломать всю их дальнейшую жизнь!»
– Отец мой, благослови меня проповедовать безбрачие между людьми! Ведь супружество уводит людей от Бога!
– Не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину, сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает.
– Но как же так, отче? Ведь «неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о мирском, как угодить жене». И «незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу»!
– Не все вмещают слово сие, но кому дано… Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стои;т он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его!
– Прости, отец Пётр! – смутился монах. – Я позабыл, что и ты когда-то был женат, и что брак не сделал тебя невосприимчивым к слову Божьему. Есть разные пути к совершенству, и каждый должен выбрать свой. Далеко не всякий человек может сразу возлюбить Христа, минуя обычную человеческую привязанность и заботу о любимом. Некоторые должны учиться любить постепенно. Их задача – разглядеть в близких людях образ Божий и научиться жертвовать ради них своим покоем и благополучием. Тогда недалече от них будет и Царствие Божие!
Теперь ясна стала разница между теми двумя романами о любви . Не двойники они, но антагонисты. В одном из них любовь со смертью героини заканчивается, в другом – только в этот момент и начинается. Что даёт эта любовь герою? В первом случая – отчаяние и злость на Бога, который так жестоко и бесполезно разлучает возлюбленных, во втором – желание следовать за любимой, посвятить свою жизнь Тому, кому посвятила её она. Любовь земная переросла здесь в любовь небесную, и последняя освятила первую.
Хорошо, когда у человека есть островки, где он может хоть минутку отдохнуть от бушующего океана хаоса и тьмы. Это уже шаг на встречу с Богом, попытка преодолеть эгоизм, желание служить чему-то большему, чем своим собственным прихотям. Ругать человека за то, что он любит жену, или ребёнка, или друга – жестоко и вредно. Ведь для него на данном этапе в этом заключён весь смысл жизни, без этого он – пустышка, плесень, бесполезное и никчёмное существо. Разрушь это основание – и человек никогда уже не сможет возродиться, жизнь его станет серой и безрадостной. Если мужчина способен всего себя посвятить женщине, то, возможно, когда-нибудь он сможет посвятить себя и Богу. Если мать готова пожертвовать жизнью ради своего ребёнка, то, может статься, она пожертвует ею и ради Христа. Земная любовь – фундамент для любви небесной! Не спеши хулить её, ведь ты не знаешь, какие прекрасные замки порой возводятся на цементе, смешанном с песком. Но не спеши и обожествлять её, ведь фундамент может так и остаться фундаментом, если ничего не предпринимать для строительства дома. А на голом фундаменте, как известно, долго не проживёшь. Островки быстро тонут или разрушаются, и человек может вновь оказаться в бушующем безотрадном океане пустоты. Умрёт любимая женщина – и отчаяние с тоской нахлынут с новой силой, предаст друг – и конец так долго лелеемому цветку искренности и открытости. Опять не для кого жить, опять надо лезть в свою раковину, опять погружаться во тьму одиночества!
«Какая бесполезная и жестокая штука – жизнь! Прекрасное заходящее солнце вечно смеётся над нашей болью и неудачами! Как мы ни стараемся, мы не можем помочь даже самым близким и дорогим нам людям, не можем уберечь их от страдания и смерти. Нам не под силу дать им радость и счастье, мы можем только усугублять их муки и приближать их конец. Не лучше ли избавить мир хоть от одного вонючего червя, оскверняющего его своей нечистотой? Не лучше ли покончить со своим жалким бесполезным существованием сразу, а не мучиться постоянным несоответствием наших желаний с действительностью?» – такие мысли неизбежны для человека, пытающегося сделать единственной основой своей жизни любовь к родным людям или своей стране. Это тупик, из которого выход только один – вознестись над земными ценностями и целями и посвятить свою жизнь и любовь Тому, Кто не умирает и не предаёт – единому истинному Богу! И тогда даже привязанность к близким освятится и наполнится новым смыслом. Она перестанет приносить одни страдания, а будет доставлять нам радость. Может, и удастся нам тогда как-то изменить судьбу дорогих нам существ, облегчить их боль, подарить им жизнь и счастье. Островки превратятся в материк, а с него легко перебросить мостик и на небо!
* * *
Не раз слышал монах от верующих людей, что мир есть зло и христианину не стоит даже и пытаться изменить его. Зачем, если «земля и все дела на ней сгорят»? Да и опасно это, ведь мы слабы, маловерны, нас легко сбить с правильного пути, увлечь в сторону. Грязь освятить невозможно, а вот запачкаться ею вполне реально. Лучше обособиться, отделиться, воздвигнуть стены и запереться внутри них, ожидая конца.
– Скажи, отче, – допытывался монах у отца Петра, – чему же подобен этот мир? Неужели он есть чистое зло, и нам, христианам, нельзя и пытаться изменить его к лучшему, а можно только убежать и спрятаться от него?
– Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своём. Когда же люди спали, пришёл враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушёл. Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы… Поле есть мир; доброе семя – это сыны Царствия, а плевелы – сыны лукавого.
– Я понял: мир, сотворённый Господом, не может быть злом! Конечно, сатана занёс в него много грязи, мусора и нечистот, но можно найти в нём и драгоценные жемчужины! Сразу их не увидишь, в глаза бросаются лишь уродство и мерзость. Но в этом и состоит наша цель – искать и бережно хранить Господень бисер. А жемчужины эти могут быть спрятаны где угодно – даже в мусорной куче или в грязной луже. Поэтому иногда стоит порыться в чём-то с виду нечистом, чтобы потом с вящей радостью найти там драгоценность. И тогда ценишь свою находку куда больше, чем если она сама ложится в руки! Зачем же нам бежать от мира? Пусть лучше мир бежит от нас, а не мы от него! Ведь с нами Тот, кто победил мир! Мы властью, данной нам Христом, судим и испытываем мир, управляем им. Мы просеиваем его через сито, мы отделяем овец от козлищ и свет от тьмы. Мы вычленяем, разделяем, структурируем. Мы – соль земли, мы – свет миру. Нами Земля содержится, нами освящается. Мы предотвращаем гниение, придаём всему вкус и цвет, раздвигаем границы и указываем путь. Мы – чада Божии, «род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего нас из тьмы в чудный Свой свет». Мы призваны преображать мир, как Господь преображает нас!
– Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою. И кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом…
– Конечно, отец мой, я совсем забыл! Чтобы царствовать, надо во всём уподобиться Христу. И как Он обнищал и умалился ради нас, так и нам надо полностью обнищать и умалиться ради Него и ближних. Тогда мы по праву станем детьми Божиими и по праву унаследуем не только этот мир, но и Царство Небесное!
– Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак, будьте мудры, как змии, и просты, как голуби.
– Спасибо, отец мой, что ты предостерегаешь меня от возможных опасностей! Никогда не надо забывать, что сатана нас ненавидит. Не всегда христианам нужно открыто демонстрировать свою власть над миром. Чаще бывает, что необходимо маскироваться и казаться похожим на других людей. Ведь мы – шпионы, инородные элементы, вирусы, призванные создать новую программу на основе старой, закваска, изменяющая всё тесто, улучшающая его. Внешне мы ничем не отличаемся от остальных: делаем обычные повседневные дела, читаем книги, смотрим телевизор и рожаем детей. Но внутри – внутри всё в нас устроено по-другому. Всё это мы делаем не совсем так, как они. Все дела мы посвящаем Господу и делаем их осознанно, радуясь самому процессу, а не пытаемся получить от них свою маленькую выгоду. Мы ищем трудностей, чтобы их преодолевать, нам нужна борьба, чтобы чувствовать себя живыми, нам нужно падать и вставать, чтобы верить в Спасителя. Тому, что раздражает – мы должны научиться радоваться, что ненавидим – должны полюбить, чего боимся – к тому должны мы стремиться. Наша цель – оставаясь в старой оболочке, превратиться в совершенно другое существо, чтобы затем взорвать мир изнутри!
* * *
Отец Пётр смотрел на своего духовного сына, как всегда, строго, но с неподдельной родительской любовью. От одного взгляда на духовника сердце у монаха согревалось, и на душе становилось светлее и теплее. Приятно чувствовать, что о тебе кто-то заботится, что кому-то в целом свете есть дело до того, счастлив ты или нет. Сын знал, что молитва отца всегда ограждала его от многих бед, согревала его холодное сердце и давала ему мужество любить Христа и идти за Ним. Залюбовавшись солнечными глазами подвижника, монах невольно подумал: «Это истинный избранник Божий, сораспявшийся Христу и воскресший с Ним. Неужели он был когда-то таким, как я? Как же смог он достичь столь высокого состояния? Поневоле приходишь к выводу, что есть истинные гиганты духа, возлюбленные Господом, которым изначально дано больше, чем всем остальным людям. Нам же, простым заурядным христианам без особых талантов и способностей, бесполезно и даже вредно помышлять о том, чтобы стать святыми».
– Отец Пётр, слышал я мнение, что святые – это чуть ли не сверхлюди, нам же грешным нельзя и мечтать о том, чтобы уподобиться им! Святость – что-то вроде дара, данного человеку от рождения. И уж кому дано, тому дано. Ничего изменить нельзя. Смиряйся тому, что имеешь, и не стремись к большему – в этом многие видят суть христианской жизни. Люди в массе своей одинаковы, а норма всегда там, где большинство. Святых же мало – следовательно это особые люди, возжелавшие высшей доли и добивающиеся сверхзаслуг. Так ли это? Грешно ли желание стать святым?
Отец Пётр ответил одной фразой, но в ней был заключён весь истинный смысл христианской жизни:
– Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный…
«Странный этот мир! – подумал монах. – Всё-то в нём не так, как надо, всюду нестроения и фальшь. Красота со временем разрушается и превращается в уродство, зло надевает шкуру добра, а любой росток чистоты и искренности втаптывается в грязь и жестоко душится тернием зависти и ненависти. Свобода заточается в оковы формализма, и во главу угла ставится предательство и ложь. Всё искажается, всё попирается, всё калечится! С болью смотришь вокруг и с ещё большей болью смотришь внутрь себя – и там и тут действуют одинаковые законы. Всюду царствует болезнь – она превозносится, обоготворяется, возводится на пьедестал! Никто не хочет признавать себя больным, никто не хочет лечиться. А болезнь-то эта смертельная, но человек предпочитает пировать во время чумы, закрывая глаза на то, что один за другим его сотрапезники падают замертво и их уносят гробокопатели! Кто в этом виноват? Кто угодно, только не мы! Виноват строй, плохие условия жизни, матушка-природа, сам Господь Бог, наконец! Но системы управления меняются, уровень жизни растёт, болота осушаются, леса вырубаются, а всё остаётся по-прежнему. Человек не становится правдивее, добрее, отзывчивее. Утопии рушатся одна за другой. А на тех людей, которые обличают человечество в его безрассудстве, пытаются вылечиться сами и помочь другим осознать свою болезнь, смотрят как на преступников или сумасшедших. Их гонят из городов, травят собаками и поднимают на смех. А они просто спасают свою жизнь, они не хотят валяться в гноище и упиваться собственными нечистотами. Они хотят быть здоровыми, живыми, свободными! Разве это плохо? Те, кто дерзнул на такой подвиг, вовсе не стремятся стать сверхлюдьми или духовными атлетами, выделиться как-то из массы себе подобных. Это просто рассудительные практичные люди, осознавшие, что путь к жизни заключён в том, чтобы приобщиться к единственному здоровому началу, которое есть во Вселенной – к Богу истинному и милосердному! В самом себе здоровья не обретёшь, за косичку из болота себя не вытащишь. Нужен Врач, к которому можно пойти и попросить лекарства. Только Он один имеет жизнь в самом себе, и имеет с избытком! Он предлагает нам воду живую, чтобы мы не возжаждали вовек, чтобы вода эта сделалась в нас источником воды, текущей в жизнь вечную. Те, которых мы называет святыми, приняли этот дар жизни и стали обыкновенными здоровыми людьми, а мы до сих пор прозябаем в болезни и нищете! Так где тут норма, а где патология?.. Но почему же тогда я, искренно желая исцелиться, раз за разом терплю поражение? Может, лекарство действует не на всех людей, или моя болезнь так запущена, что лечиться уже поздно? Да и вообще, так часто встречаются люди, совершенно невосприимчивые к Благовестию! Возможно, в них изначально присутствует какой-то брак, что-то в их душах сломано, и поэтому они просто не способны меняться. Они подобны моллюску-жемчужнице, в которую не попала песчинка, и которой нечего обволакивать перламутром. Бог создаёт такое большое количество людей, чтобы хотя бы в некоторых зародилась драгоценная жемчужина. Ради этих единиц существуют все остальные. Основная масса людей подобна сору, негодному материалу или неудавшемуся изделию, которое выбрасывают на помойку. Не отношусь ли и я к такому типу людей? Так страшно оказаться среди отходов!»
Словно угадав его мысли, отец Пётр сказал:
– Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир… Истинно познаю;, что Бог нелицеприятен , но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему.
– Как трудно принять равенство между людьми пред Господом, отче! Это такое тяжёлое бремя: знать, что каждый человек – самое любимое дитя Божие, что любой может и должен стремиться к Богоподобию! Гораздо проще считать себя обделённым, бракованным, и тем оправдывать своё бездействие и нерадение. Все мы избраны для спасения, но не все желаем его! Такие как ты, отец, те, кто оправдал своё призвание – укор для нас, маловеров. Но какие же титанические усилия надо приложить, чтобы стяжать такое смирение и такую любовь? Нет, не найти мне в себе столько сил и мужества, чтобы всерьёз мечтать о свободе! «Если праведные едва спасаются, то где обрящуся аз?» Слишком уж немощен я и слаб!
– Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира, и уничиженное, и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом. От Него и вы во Христе Иисусе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением, чтобы было, как написано: хвалящийся хвались Господом!
– Как хорошо ты сказал, отче! Ведь и правда: с нашей стороны достаточно лишь желания обрести жизнь и хотя бы небольших усилий, остальное приложит нам Сам Господь! Каждого из нас Христос ищет в пустыне греха, зовёт к себе, с радостию готов взвалить на плечи и нести до самого дома. Лишь бы мы только не сопротивлялись, не брыкались, не кусали своего Доброго Пастыря! А уж Он позаботится, чтобы нас не растерзали волки, чтобы было нам что поесть и что попить. Телом своим закроет Он нас от дождя и зноя, ноги свои собьёт в кровь, чтобы мы не поранились об острые камни, прижмёт к себе в холодную ночь и будет бодрствовать до утра, охраняя наш сон. А придя домой, созовёт друзей и соседей и скажет им: «Порадуйтесь со мною: я нашёл мою пропавшую овцу!» Как написал Ефрем Сирин, «препобеждает всё тот, кто всем сердцем предаёт себя управлению Божию и пребывает в воле Божией. Бог требует от нас только совершенной решимости и Сам подаёт нам победу». Верю тебе теперь, отче, что и ты был когда-то несовершенным, что пока благодать Духа Святого не коснулась твоей души, ты был обычным грешным человеком, таким же, как все мы. Но после того, как Господь освятил тебя и утвердил в вере, назначил своим сопастырем и дал власть решить и вязать, знаю, что стал ты безгрешным и непорочным! Святость и обычные человеческие ошибки несовместимы друг с другом!
На миг монаху показалось, что его духовник нахмурился и даже как будто отвёл глаза, но через секунду чело его вновь разгладилось, и он ответил:
– Когда же Пётр пришёл в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже Варнава был увлечён их лицемерием. Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи иудеем, живёшь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?
С удивлением, но и с уважением посмотрел ученик на своего наставника. Уметь признавать свои ошибки даже перед тем, кто ниже тебя – это истинный подвиг смирения! Каждый, даже самый великий, святой отец при жизни своей на Земле забывал о Боге, малодушествовал, сомневался, пускал в свою душу зло. Безгрешен один Христос! А люди оступаются и падают, наша история – это история падений. Но Он, единственный истинный святой, силен восставить нас в прежней чистоте. Лишь бы мы только не отчаивались, а всегда обращались к Нему с молитвой. Через покаяние мы растём, совершенствуемся, приближаемся ко Христу. Но планка далека, идеал высок. В этом и радость наша, и страдание! Хорошо, что всегда есть куда расти, с чем бороться, а иначе было бы скучно жить. Но порой сердце щемит от чувства неполноты и несоответствия нашей жизни Идеалу. Однако мы живём с надеждой, что по ту сторону черты, зовущейся смертью, любящий Господь восполнит нашу неполноту Собой, и мы станем действительно целостными, святыми и богоподобными существами!
На ум монаху пришли слова из акафиста митрополита Трифона «Слава Богу за всё»: «Разбитое в прах нельзя восстановить, но Ты восстанавливаешь тех, у кого истлела совесть, возвращаешь прежнюю красоту душам, безнадежно потерявшим её. С Тобою нет непоправимого! Ты весь любовь! Ты – Творец и Восстановитель!»
«Что ж, значит, есть надежда и для меня!» – подумал искатель Жизни и улыбнулся отцу Петру – своему проводнику в Вечность.
* * *
Монах читал своё вечернее правило, но никак не мог сосредоточиться на словах молитвы. Перед его глазами была умирающая девочка. Он видел её сегодня в храме, её принесли на носилках. Бледное лицо, запавшие от истощения глаза, потрескавшиеся губы. Его сосед по столу в трапезной рассказал, что автобус, в котором она ехала вместе с родителями и ещё десятком туристов, засыпало камнями при обвале в горах. Несколько человек погибло, в том числе и её родители, другие были заживо погребены. Их откопали только через две недели после происшествия. У них было с собой немного еды и воды, но на всех этого было слишком мало. Два человека умерли до того, как спасатели разгребли завалы. Остальные сейчас в больнице, у них есть шанс выжить. А эта девочка обречена. Врачи сказали, что она умрёт в течение двух-трёх дней. Теперь её принесли сюда для того, чтобы она приняла Святое Крещение (родители девочки были атеистами и не окрестили малышку). Это было её последнее желание. Монах опять вспомнил её лицо. Неужели нельзя ничего изменить? Зачем только Господь допустил такое? Зачем невинному ребёнку было столько страдать? Неужели Он не мог забрать её быстро, без мучений?
Отец Пётр появился в келье, как всегда, неожиданно. Вошёл без стука и тихонько стал рядом с образами. Он умел застать своего послушника врасплох, когда тот впадал в какой-нибудь грех. Заметив духовника, монах немедленно обратился к нему с вопросом:
– Отец, за что этой малышке выпало на долю такое страшное испытание: кончина родителей, голод и жажда, двухнедельное заточение в искорёженном автобусе, а теперь ещё и мучительная смерть? Что она успела сделать плохого, чтобы быть так жестоко наказанной? Почему Бог попускает такое?
– И проходя увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нём явились дела Божии.
– Да, но как это возможно? Если бы Господь хотел исцелить девочку, Он бы давно уже сделал это. Ведь Он всемогущ, Ему не нужны помощники!
– И когда повели Его, то, захвативши некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, возложили на него крест, чтобы нёс за Иисусом.
– Но что могу сделать я, слабый грешный человек? Случай безнадёжный, и…
– Иисус же сказал им в ответ: истинно говорю вам: если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но, если и гор; сей скажете: поднимись и ввергнись в море, – будет. И всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите!
Итак, ответственность за судьбу девочки лежит теперь на нём. А его вера так слаба, хватит ли её, чтобы пробить стену безысходности и неверия, воздвигнутую людьми вокруг этого больного ребёнка? Что ж, он сам виноват, что взвалил себе на плечи эту непосильную ношу – ведь он роптал на Господа и обвинял Его в немилосердии. Он, по сути, заявил о том, что любит и жалеет этого маленького человечка больше, чем сам Бог. Если ты дерзаешь на такое, имей мужество на деле доказать свою любовь! Но где взять сил? Ведь он один…
Глаза отца Петра сверкнули в полумраке кельи. Голос его был строг.
– Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на Земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного!
– Прости, отец, я забыл о тебе! – монах виновато опустил глаза, не в силах выдержать огненный взгляд старца. – Я не один, к моей молитве присоединится твоя молитва и молитва всей Церкви! Завтра на Литургии вся Церковь, Земная и Небесная, будет молиться за это дитя. Вместе мы сможем преодолеть любые преграды, и наша молитва, словно дым от благовоний, воспарит к небу и достигнет престола Божия! Теперь я верю, что мы сможем изменить мир! Молись вместе с нами, отче святый!
Но борьба с неверием на этом не закончилась. Всю ночь и утро монаху пришлось ломать свои внутренние барьеры, которые мешали ему поверить в возможность чуда. Он буквально принуждал себя не поддаваться обуревающим его сомнениям. Это было почти физическое усилие, пот градом тёк со лба, и к началу Службы он был весь вымотан, как тряпка. Чудо произошло на Литургии. Когда священник произнёс: «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся», что-то внутри него поддалось, и вера захлестнула его, как волна. Слёзы благодарности потекли из его глаз: ведь он знал теперь без тени сомнения – девочка выживет! Ему не нужны были никакие доказательства, свидетельства или видимые подтверждения. Это было уже свершившимся непреложным фактом! Он не чувствовал никакой своей заслуги в том, что произошло, – ведь молился не только он, а вся братия монастыря, его духовный отец, Пресвятая Богородица и все ангелы и святые, а исцелил девочку Христос! В конечном итоге это была Его победа. Монах больше никогда не видел этого ребёнка, поэтому даже не знал, каким образом Господь совершил чудо, но ему это было не важно. Потом, через месяц, а может, и больше, игумен рассказал ему, что после крещения малышка стала постепенно выздоравливать. Врачи, как всегда в таких случаях, только в недоумении разводили руками. Когда девочке стало уже значительно лучше, и её выписали из больницы, малышку удочерили супруги, которые были рядом с ней в автобусе и отдавали ей свои скудные порции пищи и воды. Теперь они все втроём стали христианами и не перестают благодарить Бога за своё чудесное спасение.
* * *
Одиночество и тоска накатили вновь и, словно тиски, зажали душу. Стало трудно дышать. Такие приступы в последнее время стали случаться с ним всё чаще и чаще. Скоро у него не останется сил их выдерживать и тогда… А что тогда? Уйти из монастыря или вообще уйти из жизни? Мысли о смерти стали приходить всё чаще, и всё труднее стало с ними бороться. Нет, один он с этим не справится. Ему нужен человек, всегда готовый помочь, которому он полностью доверяет и который выслушает его и поймёт. Огромным усилием воли монах заставил себя подняться с постели. Отец Пётр, его духовный наставник, как всегда, ждал его в тёмном углу кельи, где располагался киот с образами. Монах встал перед ним на колени и заплакал.
– Отец мой, только ты один можешь понять меня! Ведь ты знаешь, что такое отчаяние и одиночество, ты тоже прошёл через это! Возможно даже, что в тот момент ты помышлял о смерти, но ты справился с этим, и Господь возвеличил тебя и дал тебе Духа Своего Святого. Помоги мне, научи, как мне бороться с этой гнетущей тоской!
Тёплая ласковая рука легла на холодный лоб послушника.
– У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего не называл своим, но всё у них было общее.
– Умом я понимаю, что я не один в Церкви. Но я не вижу вокруг себя верующих людей, даже здесь, в монастыре… Мне кажется, что в целом мире не осталось больше истинных воинов Христовых! Я не чувствую их молитв за себя!
– Во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними… Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясённою, нагнетённою и переполненною отсыплют вам в лоно ваше: ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам.
– Наверное, я и правда сам мало молюсь за людей. Немудрено, что я стал чувствовать себя одиноким! Пуповина между нами разорвалась, и жизненный сок перестал течь ко мне. Чтобы получать, надо самому отдавать! Всё это время я жил и спасался благодаря молитвам верующих, но не замечал этого. Ведь «все мы одним Духом крестились в одно тело». Молясь за других, я молюсь за себя самого! Я чувствую себя частичкой единого организма, наши сердца бьются в унисон, молитвы сливаются вместе и возносятся к Богу. И хотя мы не всегда можем видеть друг друга телесными очами, и каждый из нас в отдельности далёк от совершенства, но вместе мы составляем Церковь, глава которой Христос, и врата ада не одолеют её! Я не могу быть одинок, если я в Церкви!
Монах вспомнил то время, когда впервые ощутил себя членом Церкви. Это произошло далеко не сразу. Вначале он просто радовался тому, что нашёл Христа, что с этого времени всё в его жизни будет по-другому. Мир представлялся ему сказочной страной, и будущее казалось безоблачным и прекрасным. Как новорождённый, впервые оглядывающийся вокруг, он ещё не думал о том, как он будет в этом мире жить; он просто любовался всем и радовался тому, что родился на свет. Ему казалось, что он – единственный житель Земли, что никто до него и никто после не узнает счастья быть живым. Но постепенно, всё больше осваиваясь в этом новом месте, он стал замечать то, что он здесь не один. И это приводило его в ещё больший восторг. Оказалось, что вокруг много таких же людей, как и он сам. Они тоже пережили радость встречи с Богом, боль и счастье рождения. То тут то там он замечал сияющие глаза, светлые лица и добрые улыбки. Он видел этих людей в своём ближайшем окружении, читал их книги, слушал голоса по радио. И как же он был рад, что они есть на свете! Ведь когда ему было плохо, когда сомнения грызли душу, он вспоминал про них, и раз за разом убеждался в том, что Бог есть, что Он рядом и никогда не оставит его одного! Между ним и некоторыми из этих людей пролегали века, тысячи километров разделяли их, но то, что их соединяло, было сильнее времени и пространства. Их объединял Христос, Он сплачивал их сильнее, чем узы брака или привязанность матери к своему ребёнку. Они все были такие разные, но в то же время сердцевина у них была одна. Это единство просто поражало! Они действительно были одним существом, и ничто не могло разлучить их, даже смерть. Они могли безошибочно, по одному слову или взгляду, различить друг друга в толпе. Существовал какой-то невидимый знак, отметина, тайный код, по которому каждый мог узнавать своего собрата. Ведь в них текла одна кровь – кровь Христа, и билось одно сердце – вера в Него! Более того, этот организм не был чем-то застывшим. Он был живой, активный, растущий. Целью его существования было вобрать в себя как можно большее число людей. Если удавалось обратить ещё хоть одну душу – всеобщей радости не было конца, а если кто-то не желал входить в их единство – печаль по такому человеку была беспредельна! И каждый член этого удивительного существа считал именно себя повинным в этом несчастье. Когда монах осознал себя клеточкой в теле Церкви, он понял, какая огромная ответственность лежит теперь на нём! Ведь его личные болезни и пороки могут отразиться на всём организме в целом и стать причиной замедления роста Церкви. Теперь он не может жить только ради себя, в его руках судьбы многих других людей!
* * *
В келью опять постучал человек. «Батюшка, откройте ради Христа! Мой сын тяжело болен. Только вы можете ему помочь!» – жалобно скулили за дверью. «Сколько раз вам можно повторять: я не Господь и помочь не могу! Молись Богу, только Он один может исцелить твоего сына!» – сурово, почти гневно, ответил монах. «Но батюшка, вы же святой, это всем известно!» – опять заныл голос. «Да что же это такое?! Какой я тебе святой? Ты в своём уме? Я такой же грешный, как и ты! А ну иди отсюда, а то игумена позову!» Стали слышны удаляющиеся шаркающие шаги, но монах знал: сейчас выходить из кельи нельзя, челобитчик наверняка притаился где-нибудь поблизости и только и ждёт, когда он выйдет, чтобы накинуться на него с новой силой. Когда же это кончится? За что ему такое испытание? Люди совсем потеряли свои головы, если думают, что он может им помочь! Это он-то! Ведь он до сих пор переедает на трапезе и по-настоящему молится во дню не больше пяти минут! А они святого из него решили сделать! Ясно как день, что это уловки диавола, чтобы окончательно погубить его душу! Но он не такой дурак, чтобы польститься на эту плохенькую наживку! Лучше уж совсем не выходить из кельи!
При следующем свидании с отцом Петром монах пожаловался ему на своих надоедливых просителей:
– Отче, что мне делать, чтобы отбиться от всех этих людей? Они меня совсем измучили, не оставляют в покое ни на минуту!
– Больных исцеляйте, прокажённых очищайте, мёртвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте!
– Но отец мой! Как же такое возможно? Ведь я обычный грешный человек! Неужели Господь доверит такому, как я, эту важную миссию? Святым, и тем не всем давался дар чудотворения!
– И поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства пред ними и язычниками. Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как и что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать. Ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас.
– Да, я всего лишь проводник для Духа Святого, но и проводник может возгордиться и начать приписывать себе ту силу, которую он лишь передаёт!
– Так и вы, когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать.
– И всё-таки эта ноша слишком тяжела для меня! Я боюсь, что не смогу правильно распорядиться богатством, доверенным мне Господом, и в результате погибнет не только моя душа, но и души всех тех людей, которые доверились мне!
– Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители.
– Хорошо, отец мой, да будет мне по слову твоему! Даже если это приведёт меня к гибели, я всё равно постараюсь исполнить твоё послушание! Молись за меня ко Господу, чтобы Он укрепил меня!
С этих пор в келью заструился неиссякаемый поток больных и калек. Вскоре монах осознал, что он действительно всего лишь свидетель. Хотя он и молился за этих людей день и ночь, но исцелял их всех Христос. Однако они могли принять это чудо только благодаря тому, что верили в него, грешного раба Господня. Человеку трудно бывает поверить в невидимого Бога, гораздо проще поверить в другого человека. А они искренне считали, что монах может им помочь. Он не мешал им в это верить, хотя и понимал, что в действительности он – самозванец и присваивает себе чужую славу, славу, принадлежащую одному Богу. Но для этих людей даже такая вера была спасительна, ведь сказал же Господь: «Кто принимает вас, принимает Меня, а кто принимает Меня, принимает Пославшего Меня; кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка; и кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника». Эта вера была их безмолвной молитвой за него к Богу, чашей холодной воды, подаваемой ему в жару. И она была необходима монаху, чтобы выжить, чтобы не умереть от жажды в пустыне греха. Он пил студёную воду жизни и благодарил Христа, дающего ему эту воду руками своих созданий. Конечно, он недостоин управлять имением Господним. Но то, что он помогает другим должникам (пусть и с помощью незаслуженного им дара), позволяет ему надеяться на спасение. Монах молится за таких же грешных людей, как и он сам, чтобы Господь простил им грехи и исцелил их от телесных болезней. А люди отвечают ему своей верой в него, горячей любовью и благодарностью. Ничто благое не погубит Господь, «трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит». Даже этот малый вклад, эта малая молитва будет услышана Богом и зачтётся ему в оправдание на Суде. Воистину, молитва за людей – самый лучший вклад на будущее! Если будешь молиться за ближних, то они, войдя в Царство Небесное, возьмут тебя как своего благодетеля с собой!
* * *
Первое время монах чувствовал огромную радость, что он помогает людям исцеляться от разных неизлечимых болезней. Это и удивляло его, и пугало, и приводило в восторг одновременно.
– Отец Пётр, благодарю тебя, что ты дал и мне познать радость, которую испытал сам! Теперь я понимаю, как велик наш Господь, что Он может даже через самых ничтожных рабов Своих творить такие чудеса! «Всё могу об укрепляющем меня Господе»!
– Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражию, и ничто не повредит вам. Однако ж тому не радуйтесь, что духи вам повинуются; но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах!
– Отец мой, опять я стал больше радоваться внешнему, а не внутреннему преображению! Забыл, что самое большое чудо – это покаяние, воскресение души человеческой. Ничто другое на Земле не сравнится с ним!
Монах вспомнил свою собственную встречу со Христом. Воистину, пробуждение души от тяжкого сна, обращение её к Богу – это самая большая радость и счастье, которое может испытать человек! И радость эта не проходит со временем, уступив место привычке и скуке, но возрастает по мере того, как человек всё больше уподобляется Господу. Однако, чтобы вкусить это счастье, надо прежде умереть со Христом, чтобы с ним и воскреснуть. И умереть не один только раз, а как апостол Павел сказал: «Я каждый день умираю». Это, конечно, и больно, и страшно! Это всё равно, что операцию самому себе делать. Но ведь любая боль покрывается радостью рождения нового человека в мир! Тогда даже боль становится сладка, как мёд, и ни за какие сокровища мира уже не захочешь расстаться с нею! «Женщина, когда раждает, терпит скорбь, потому что пришёл час её; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир»!
«Господи! – шептал монах, роняя слёзы, как семена на вспаханную землю. – Прошу тебя: не давай мне счастья и покоя в этой жизни! Дай мне тоску по Тебе, боль и страдание, чтобы они, как шипы, вперялись в плоть мою ежеминутно и не давали мне уснуть греховной смертью! Чтобы я не возносился над ближними своими и считал себя прахом земным! Чтобы в душе моей не затухали любовь и сострадание к людям! Чтобы жизнь сия временная не захватывала меня в губительные сети свои! Чтобы лишь Ты один влёк меня к Себе, и лишь в Тебе одном находил бы я успокоение израненной душе своей! Ведь Ты един Свят, един Господь Иисус Христос! Молись за меня усердно Богу, отец Пётр!»
* * *
Лето. Он, ещё совсем маленький, стоит в углу и горько плачет. Минуту назад его отлупили ремнём и теперь мягкое место горит и саднит. Мало того, его приговорили к стоянию в углу на целых два часа, а за ужином лишат сладкого! Но плачет он не от боли или от желания съесть конфету, а от чувства несправедливости. Ведь он наказан абсолютно незаслуженно! Его совершенно мерзким образом подставили, а родители не поверили его словам. Брату доверяли больше, ведь он был любимчиком в семье. Ему всегда покупали лучше подарок на день рождения и давали больше карманных денег. И вот опять очередная несправедливость! Брат подкинул дохлую крысу маме в кастрюлю с супом, а потом прикинулся паинькой и свалил всю вину на него! Обида, острая жалость к себе и жгучая ненависть к этому маленькому змеёнышу охватили его. Лучше бы тот вообще не появился на свет! С тех пор как брат родился, всё пошло наперекосяк!
Воспоминание пробудило в душе монаха давно забытые чувства. Оказывается, все они ещё живы и по-прежнему мучают его! Неужели от них никак нельзя избавиться?
На вечерней исповеди он обо всём рассказал своему любимому отцу. Монах старался каждый день открывать своё сердце мудрому старцу, чтобы тот мог наложить целебный пластырь на его раны и уврачевать повреждённую грехом душу.
– Отец Пётр, я опять вспоминал своё детство! Я не могу освободиться от чувства обиды и несправедливости. Ведь родители так часто незаслуженно наказывали меня, а брата хвалили и баловали, хотя он постоянно делал им исподтишка гадости!
– Что ты смотришь на сучёк в глазе брата твоего, а бревна в твоём глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучёк из глаза твоего»; а вот, в твоём глазе бревно? Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучёк из глаза брата твоего!
– Но ведь я действительно никогда не делал родителям гадостей! Почему же они наказывали меня?
– Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «пустой человек», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной.
– Прости меня, отче! Мне стыдно даже стоять перед тобой! В душе я был гораздо дурнее, чем мой брат, хотя на деле этого и не показывал! Я ненавидел родителей ещё больше, чем он, и хотел делать гадости ещё худшие, чем крыса в супе, но по трусости своей их не делал! И после всего этого считал себя безвинно осуждённым! Простит ли меня Бог за мой ропот?! Хорошо, что я был наказан, ведь этим Господь смирял мое чувство собственной важности и не давал мне причинять вред другим людям. Он, как любящий Отец, вразумлял меня и призывал к покаянию. И как же долго я не мог этого понять?! Теперь наконец-то всё встало на свои места. Отныне воспоминание об этих событиях больше не будет вызывать во мне острое чувство обиды и ненависти! Наоборот, оно станет согревать меня. Мысль о том, что любимый Господь всегда заботился обо мне и вёл меня ко спасению, будет приносить радость и отраду моему сердцу. Я буду учиться искать истинный смысл всех событий своей жизни! Гордыня затмевает наши глаза, и мы не видим красоту всего, что с нами когда-либо происходило. Лишь покаяние может смыть грязь с наших очей. Воистину, нам дана великая власть: мы можем изменять прошлое и вместе с Господом творить будущее! Покаяние преображает и освящает прошлое. События, которые раньше были тёмными пятнами на нашей памяти, вспоминая которые мы злились, обижались, жалели себя, благодаря искреннему покаянию преображаются и становятся радостными и светлыми, ведущими к Богу, а значит, и ко спасению. Вся наша прошлая жизнь наполняется смыслом, раскрашивается яркими красками и становится цельным фундаментом для достижения одной цели – полностью отдать себя Богу, тому Богу, который прежде возлюбил нас и отдал Себя нам!
* * *
Случилось то, чего монах меньше всего ожидал: ему предложили стать настоятелем соседнего монастыря. Перед ним встал серьёзный вопрос – как поступить: согласиться на настойчивые уговоры братии или всё-таки подвизаться в родной обители? Трудно самому принимать такое важное решение. Так хочется сбросить это бремя на чужие плечи! И тут вдруг, как нарочно, произошёл удивительный случай. В их монастыре давно уже жил один юродивый Христа ради – отец Кирилл. Это был истинный подвижник благочестия, каких мало осталось в наши дни. Обычно он ни на кого не обращал внимания, а занимался своими делами. Но вдруг, после Литургии, отец Кирилл подошёл к нему и крикнул во всеуслышание: «Уступите дорогу! Что, не видите, что ли, наместник идёт?!» После этого, избегая дальнейших расспросов, юродивый скрылся в своей келье. Этот случай смутил монаха и заставил его задуматься. Вроде бы всё так просто – он хотел, чтобы кто-нибудь принял за него решение, а тут всё складывается как нельзя лучше: ему даётся готовый ответ на мучивший его вопрос. Казалось бы: прочь сомнения и выполняй данные указания. Но что-то в глубине души не давало ему успокоиться, мучило его и не позволяло принять окончательное решение. Вот так и получилось: на одной чаше весов – сердце, которое подсказывало ему остаться в своём монастыре, а на другой – слова святого старца о том, что ему судьбой уготовано место игумена. Ну и как тут принять решение, как не ошибиться и правильно определить Божью волю?
Как обычно в таких случаях, монах обратился за помощью к отцу Петру. Уж он-то точно рассудит, как ему поступить!
– Отче, что мне делать? Какое решение правильное: поверить пророчеству или всё-таки поступить так, как подсказывает мне моё сердце?
– Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет, и знамение не дастся ему…
– Но ведь отец Кирилл – святой человек, это я точно знаю! Не мог же он так ошибиться?!
– Закон и пророки до Иоанна; с сего дня Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него.
– Но если даже святые люди могут ошибаться, то как же мне, грешному человеку, узнать ответ на мучающий меня вопрос?
– Царство Божие внутри вас есть.
– Если Царство Божие внутри меня, то, значит, и сам Царь тоже внутри меня?.. А значит, надо учиться слушать Его голос, учиться определять Его волю самому, а не через посредников!
Действительно, он хотел переложить ответственность на чужие плечи. Гораздо легче в случае неудачи обвинить в ней другого человека или несчастную судьбу, а не себя самого. Но как трудно бывает расслышать тихий голос Христа в своей душе, если его постоянно заглушают вопли страстей: «Я хочу!», «Дай сейчас же!», «Мне плохо!», «Меня обделили!», «Я, Я, Я!!!». Среди такого шума и гама просто невозможно услышать что-либо толковое!
– Как же мне быть, если в душе моей царят бесы и не дают мне поговорить с Господом?
– Сей же род изгоняется только молитвою и постом…
– Значит, надо постараться отказаться от всех своих желаний и установок и чистым сердцем молиться Богу, чтобы Он открыл мне Свою волю?! Трудный путь, но иначе, похоже, нельзя! Господь видит, что теперь мне это по силам, и потому не хочет, чтобы я пользовался подсказкой других людей.
Монах понял, что своё будущее и даже будущее всего мира мы определяем сами, и поэтому сами должны нести за него ответственность! Будем ли мы всю жизнь прикованы к постели или в сто лет сможем прыгать по горам, как юнцы; произойдёт ли в нашей стране революция или наступят спокойные и мирные времена; будет ли конец света через десять или через десять тысяч лет – всё это зависит от нас! Человек, принимая любое решение, подобен поезду перед стрелкой. Сможем ли мы верно выбрать дорогу или ошибёмся и поведём состав к разрушенному мосту? Правильный выбор можно совершить только, если всегда слушать тихий голос Христа в своём сердце и не давать бесам дурить себя – навязывать нашей душе разнообразные фальшивые потребности и мнимые желания, выдавая их за настоящие. Каждый человек совместно с Богом пишет симфонию своей жизни. И всё в ней должно быть красиво, каждая нота должна стоять на своём месте. Когда человек грешит, когда пытается творить свою волю, а не Божью, он фальшивит, убивает красоту. Зеркало музыки раскалывается на мелкие части. Но если он искренне кается и хочет исправиться, то его покаяние смывает это уродство, склеивает осколки и возвращает прежнюю красоту и целостность симфонии. Совершая любой поступок, надо думать о том, будет ли он красив, не разрушит ли он гармонии. А для этого надо «утишить страсти», очистить сердце и утончить своё восприятие красоты и правды!
Монах долго и упорно молился Господу, чтобы Тот открыл ему Свою волю, и наконец почувствовал в своём сердце чёткий и ясный ответ – отклонить предложение. Воистину, «всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят»! После этого он совершенно успокоился и стал спокойно жить в родном монастыре. А пророчество, как это ни странно, сбылось, хотя и не совсем так, как можно было подумать. Отец игумен по болезни не смог один, без посторонней помощи, окормлять монастырь и решил передать часть своих полномочий монаху. Поэтому монах действительно какое-то время почти что заменял игумена в управлении обителью.
* * *
– Добрый, любимый мой учитель! Ты всегда рядом, всегда ждёшь, когда я приду к тебе! Я же раз за разом подрываю твоё доверие, предаю тебя и отдаюсь во власть сатане. А если и прихожу к тебе, то лишь тогда, когда дохожу до последней степени падения, когда уже нет мне спасения от себя самого. Я получил от Господа нашего великий дар – дар чудотворения, и вот, употребил его себе и другим на погибель! Отче святый, согрешил я на Небо и пред тобою! Нет мне прощения! Я совершил смертный грех, и теперь для меня умерла всякая надежда на спасение! Я не могу простить себя за то, что сделал!
– Человекам это невозможно, Богу же всё возможно!
– Да, отче, я знаю, что отчаяние – это ещё более тяжкий грех. Я перестал верить в милосердие Божие. Но ведь я – убийца!
Убийство было преднамеренное и тщательно спланированное. Основным мотивом была месть. Монах взял на себя роль судьи и палача. Он рассмотрел вину подсудимого и приговорил его к смертной казни. Он знал, что за приговором немедленно последует его исполнение, что времени на пересмотр дела уже не будет, но он пошёл на это. Пошёл не ради себя, а ради правды и справедливости, ради Бога, в конце концов. А как иначе воцарится на Земле Царство Божие, если мы не возьмём всё в свои руки? Преступник должен быть наказан! Это – закон! Для него же так будет лучше! Надо прервать цепь греха во что бы то ни стало, и если это возможно сделать только ценой крови – что ж, это приемлемая цена! Пусть сие послужит уроком и предостережением для других!..
Недалеко от монастыря находилась школа. Отец настоятель уже давно договорился с директором и родительским комитетом, что детям, начиная с третьего класса, будут преподавать уроки Закона Божия. Преподавателями, естественно, были монахи, те из них, кто имел высшее светское образование и плюс к этому закончил семинарию или академию. Цель уроков была не насильно обратить кого-то в Православие, а расширить кругозор детей, дать иной взгляд на историю и культуру, помочь определиться в жизни, сформировать правильную систему ценностей и гармоничное мировоззрение. Уроки часто проходили в форме бесед и дискуссий, в ходе которых обсуждались те вопросы, которые больше всего беспокоили юных искателей истины. И сами дети, и их родители, и учителя, и директор – почти все были довольны формой и содержанием этих уроков. Не был доволен лишь один человек – учитель истории. Его авторитет среди учеников резко поубавился с приходом новых преподавателей. Раньше на его уроках царили тишина и порядок, ребята внимательно слушали захватывающие рассказы о далёких временах и иных культурах. В своё время он закончил истфак МГУ и считался в школе чуть ли не самым образованным из учителей. Но теперь всё резко изменилось: ученики стали спорить с ним, задавать разные каверзные вопросы, иногда даже подтрунивать над ним. Оказывается, «его взгляд на историю мира и России давно устарел, всё, чему он учит, пропитано идеологией и нелепыми предрассудками!» Этого потерпеть он никак не мог! Если первое время историк смирялся тому, что школу наводнили церковники, то после катастрофического падения своего авторитета решил вести с ними войну. Но будучи человеком неглупым, он скрыл свою позицию под маской толерантности и веротерпимости. Он понял, что быть атеистом в наше время невыгодно, гораздо лучше проповедовать какое-нибудь оккультное учение. Тогда обязательно найдёшь понимание и поддержку со стороны аудитории. Он начал исподволь, мало-помалу внушать своим ученикам, что христианство давно устарело, что есть другие пути не хуже, а, может быть, даже и лучше, чтобы обрести Знание и контроль над собой и миром. Не брезговал он и откровенной ложью. Он учил, что наступает новая эра новых людей, эпоха Третьего Завета, и только дураки остаются в старых рамках и не видят новых перспектив. Христианство он свёл к средневековой схоластике, к чему-то серому, скучному и примитивному. То ли дело яркие, красивые и увлекательные религии мудрого Востока!
Монах был одним из преподавателей Закона Божьего. Он давно уже понял, чего добивается учитель истории, но поймать того было трудно. От прямого спора историк уклонялся, а при любых попытках поймать его на лжи или ненаучности, обвинял Церковь в нетерпимости к другим религиям. Всё меньше детей посещало теперь уроки монаха и всё больше увлекалось оккультными теориями и магическими практиками.
Монаху больно было смотреть как волк, одевшись в овечью шкуру, уводит невинные души от истинной веры. Циничная, изощрённая хула на Христа – разве может потерпеть такое христианин, тем более монах? А учить этому детей – не двойное ли это преступление, не признак ли полного нравственного разложения?! Тот, кто пал так низко – самый настоящий нелюдь, в нём не осталось ничего человеческого, ничего доброго, светлого. Он уже давно превратился в мертвеца, а мертвецы должны лежать в гробу, а не заражать своим гниением и холодом живые, тёплые ещё души! Но извергу даже этого было мало! Он пошёл уже и на отрытое преступление – убийство ни в чём не повинного животного!..
Монах старался не привязываться к людям – он порвал все связи с родными, у него не было друзей в монастыре. Он учился любить одного Бога и чувствовать себя чужаком и одиноким странником на этой Земле. Но однажды зимой у монастырских ворот он подобрал маленького щенка – кто-то выбросил того из дома и оставил умирать на жгучем морозе. Монах подобрал его, выкормил и приютил в монастыре. Чуня – так назвал монах своего питомца – вырос и превратился в лохматого добродушного кобеля, который души не чаял в своём хозяине. Они были почти неразлучны – пёс сопровождал монаха повсюду, куда бы тот ни пошёл. Только в храм Чуню не пускали, и ему приходилось всю Службу ждать хозяина на церковной паперти. Монах так привык к своему верному товарищу, что не мог и дня прожить без него! Животное учило человека любви, преданности, доверию и терпению. Монах знал – его четвероногий друг был настоящим воином, соратником в борьбе за спасение. А сколько уроков Господь преподал монаху через этого удивительного пса! Чуня действительно был удивительным животным, непохожим на других собак. Ведь у него было задание от Господа – помочь человеку достичь подобия Божия. Может быть, именно благодаря своей важной миссии пёс со временем стал так походить на человека. Монах чувствовал огромную ответственность за своего питомца. Он знал, что его долг как потомка Адама, Богом поставленного над бессловесными тварями, – привести это животное ко Христу, «освободить от рабства тлению»…
Много лет Чуня был единственным другом и утешением одинокого монаха, пока пса не постигла ужасная, а главное, совершенно бессмысленная смерть.
В тот день он, как обычно, дежурил рядом со школой, ожидая возвращения хозяина. Учитель истории, выйдя после уроков на крыльцо, заметил собаку и подозвал к себе. Чуня, привыкший доверять людям, тут же бросился к нему, радостно виляя хвостом. Неизвестно, спланировал ли историк своё преступление заранее, или оно неожиданно зародилось в его голове, но, так или иначе, действовал он быстро и ловко. Сделав вид, что хочет почесать Чуне брюхо, он завалил пса на спину, но вместо того, чтобы приласкать, стал пинать животное ногами. Совершенно не ожидавший такого вероломного нападения, пёс не защищался и даже почти не скулил. Жестокий человек бил и бил несчастное создание, не давая ему подняться, пока не подбежали люди и не оттащили учителя. Но было уже поздно – Чуня был при смерти. Он умер на руках у хозяина и был похоронен рядом с воротами монастыря – там, где когда-то маленьким щенком его подобрал монах. Историк, конечно, вывернул всё наизнанку и обвинил пса в том, что тот первым напал на него. Доказательств обратного не было, но монах сердцем чувствовал истину. Да и нужны ли доказательства тому, кто столько лет близко знал Чуню!
Это событие было последней каплей, переполнившей терпение монаха. Он был уверен, что причинять зло беспомощному и безответному существу – это низость и подлость в квадрате! Пинать ногами до смерти того, кто всегда с любовью и доверием смотрел в глаза людей, кто не мог и не хотел защищаться, кто до самого конца не верил в то, что человек может такое с ним сделать – подобное мог совершить только тот, в ком давно умерло всё человеческое! Простить такое – уже само по себе преступление! Конечно, опускаться до того, чтобы самому марать руки в крови – не монашеское дело. Зачем, если есть оружие и посильнее, и повернее – молитва?! Господь обещал исполнять всё, что мы у Него просим, так пусть же держит свои обещания!
– Не знаете, какого вы духа. Ибо Сын Человеческий пришёл не губить души человеческие, а спасать! – пытался увещевать безумца отец Пётр, но лавину гнева было уже не остановить…
Страшна сила молитвы чудотворца! Хорошо, что не всем дана такая власть над людьми. Через неделю осуждённый попал в аварию и скончался в реанимации. Всё учёл монах, но не учёл одного – того, что все мы клеточки одного организма. Смерть, как цепная реакция: убиваешь одну клетку, а погибает соседняя, убиваешь другого, а умираешь сам. Вот она и настигла мстителя тогда, когда он этого меньше всего ожидал. Настигла и стала терзать несчастного беспощадно и безжалостно, готовясь полностью вобрать его в свою ненасытную утробу. Таков закон, и закон должен быть исполнен. Но есть то, что выше закона – есть Господь, есть покаяние. Тогда, когда надежды на спасение уже не остаётся, приходит Он и спасает несмотря ни на что. Если, конечно, человек примет это спасение. Рана была исцелена, но рубец остался на всю жизнь, остался как напоминание о словах Господа: «милости хочу, а не жертвы». А ещё осталось желание пострадать ради Христа, чтобы хоть в малейшей степени искупить своё преступление.
– Однажды, отец, ты дал мне задание узнать, почему святого Макария Великого называли «земным богом», – говорил монах своему духовному отцу. – Теперь я знаю ответ: за его любовь к согрешающим людям. За то, что он оплакивал болезни других, как свои собственные, а не сыпал проклятиями налево и направо. Он-то знал, что ему не спастись, если не спасутся его ближние. Он любил людей такими, какие они есть, жалел нас, убогих, видя как мы корёжим и уродуем свои души страстями и грехами. Он молился не о вразумлении и наказании, а просто о нашем спасении: «Господи, ими же веси судьбами спаси этого несчастного!» И всё. А остальное предоставлял Богу. И любой, даже самый чёрствый и жестокий человек, всегда чувствовал, что ему желают добра, сердце его смягчалось, и любовь затопляла всю его израненную душу, словно целебный бальзам. Может, этот несчастный оттого и был раньше злым, что никто-то его не любил и не молился за него по-настоящему? Кто в этом виноват? Виноваты все мы, и я больше всех! На мне лежит ответственность за весь мир! Я ведь называю себя христианином, а значит должен молиться за всех людей, держать Землю на своих плечах! Легко отмахнуться от такого бремени, сослаться на свою слабость и неполноценность, спихнуть всё на кого-то другого. Но если не я, то кто? Где гарантия, что мир не рухнет, если я не буду поддерживать его молитвой? Макарий это понял и воплотил в жизнь, но удастся ли это мне?
* * *
Как однообразна жизнь! Одно событие похоже на другое, один год на все остальные! Редко происходит что-то действительно достойное внимания. Обычные серые будни наполнены обыденными тусклыми делами. Привыкаешь к однообразию, перестаёшь замечать самого себя, замыкаешься в построенном тобой же маленьком уютном мирке. Осознание постепенно притупляется, привычки берут над тобой верх, и жизнь скатывается на услужливо приготовленные кем-то рельсы. Мир теряет краски и тонет в скуке и тоске. Да и что вообще может произойти нового и интересного? Всё давно уже было раньше и удивляться больше нечему! Привыкаешь ко всему, даже к чуду, и золотистое молодое солнце начинает навевать старческую дрёму. Так хочется поддаться этому дурману, уснуть под наркотическую колыбельную, забыть обо всём на свете!..
Кто-то теребит монаха за плечо, будит ото сна. Он не хочет открывать глаза, пытается отбиться от невидимого мучителя. Зачем всё это надо? Так приятно спать! Но навязчивый голос повторяет вновь и вновь:
– Симон! ты спишь? Не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.
Отец Пётр твёрд как камень. Если уж он чего задумал, будьте уверены – доведёт дело до конца несмотря ни на что! Вот и на этот раз он, как всегда, добился своей цели – разбудил своего подопечного и тут же начал распекать его:
– Бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий. Если же раб, будучи зол, скажет в сердце своём: не скоро придёт господин мой, и начнёт бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами, – то придёт господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечёт его, и подвергнет его одной участи с лицемерами; там будет плач и скрежет зубов!
Слова духовного отца напугали монаха и вернули его к жизни. Тяжело осознавать каждый свой поступок, каждое слово, мысль и малейшее движение души. Но иначе нельзя. Устоять на месте невозможно – если не толкаешь камень в гору, то он неминуемо начнёт катиться вниз и повлечёт тебя за собой. Не успеешь оглянуться – и ты уже лежишь на дне, придавленный тяжёлым грузом. Но что самое страшное – всё это происходит так незаметно, что покров спадает с глаз только тогда, когда становится уже поздно что-то предпринять. Бессознательная жизнь, пожалуй, похуже будет, чем явные беззакония и грехи. Конечно, человек увязает в них, но для него ещё остаётся возможность покаяния, он ещё жив, ещё чего-то ждёт, к чему-то стремится, за что-то борется. Если же нет в человеке даже этого, то он просто влачит тупое бессмысленное существование. В нём отсутствует воля к жизни, а значит, и к исканию Христа. Так что это – просто медленное разложение, постепенное незаметное отрупление. А сдаваться нельзя ни за что на свете! Надо бороться до конца, даже если кажется, что нет надежды на победу. Упал – тут же вставай и продолжай своё дело. «Отец Пётр не сдавался никогда! – размышлял монах. – Он всегда был настоящим воином Христовым! За это и любит его Господь. А я? Сдался без боя, продал свою жизнь за тридцать сребреников!»
– Но в чём найти опору, где та цель, что даст силы для борьбы? Чем раскрасить свой путь? Вечная жизнь, Царство Небесное – всё это так далеко и абстрактно, а мы облечены в плоть и не можем оторваться от земли. Я хочу действовать, жить полной жизнью, быть нужным, любимым, значимым для людей! Так тяжело обходиться без этих маленьких, но таких необходимых всем утешений – семьи, работы, общественной деятельности! – жалобно причитал монах.
– Что для меня было преимуществом, то ради Христа я почёл тщетою. Да и всё почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался и всё почитаю за сор, чтобы приобрести Христа.
– Жить без подпорок? Но возможно ли такое? Многие люди только через земные вещи и дела познаю;т Христа, а от меня ты требуешь полного отречения от всего?!
Глаза отца Петра сверкнули гневом, он не терпел саможаления:
– Ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого!
Приговор был подписан и обжалованию не подлежал.
– Вижу, что настала для меня пора отбросить костыли и начать учиться жить и любить по-настоящему. Только в Боге могу я теперь обрести утешение, прибежище, успокоение. Только Им должен я жить и только к Нему стремиться!
Учитель и ученик стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза. Как они были похожи! Тот же решительный и горящий любовью взгляд, такие же морщинки на лбу и вокруг рта, даже борода так же упрямо торчит вперёд.
Монах без колебаний отрезал себе последние пути к отступлению: «Господи, я принимаю Твой вызов и готов биться за Тебя до конца моих дней! Пусть отныне сила Твоя совершается в немощи моей! Я отдаю Тебе себя полностью и буду искать Тебя повсюду, где бы Ты ни прятался и ни скрывался от глаз моих!»
Искание Бога – самая захватывающая и интересная игра на свете! Что может быть чудеснее того, чтобы найти за обычными серыми событиями и вещами Живого Бога? А Он там есть, надо только пошире открыть глаза и повнимательней присмотреться. Скучно только вначале, когда взгляд замылен и замусорен суетой и самопоглощённостью. А потом душа сама начинает различать за внешней грубой оболочкой мира дольнего духовный мир во всей его красоте и гармоничности. Ум приучается везде искать метафору, новые скрытые смыслы, знаки от Господа и свидетельства Его Промысла. Сердце дивится и восхищается тем стройным созвучием, в которое складываются человеческие жизни, души, дела. Только бы жить со Христом, Им и к Нему! «Где же Ты, Господи? Не прячься, откройся мне! Готово сердце моё, Боже, готово сердце моё!»
А когда однажды в келии монаха разобрали потолок и спустили оттуда замотанного в пелены человека, он сразу понял: это Господь посылает ему заблудшую овечку для того, чтобы он привёл её в Отчий дом. Она запуталась в пеленах греха и ложных взглядов, её надо пригреть, приласкать, утешить. Надо попытаться исцелить эту расслабленную душу, размягчить её молитвой, возлить на её раны вино и елей, оградить от хищных волков и коварных змиев. Ведь «обративший грешника от ложного пути его, спасёт душу от смерти и покроет множество грехов» своих!
* * *
Странные люди стали попадаться монаху на его пути: им не нужно было, чтобы он исцелил их от болезни, дал совет, что-то предсказал или растолковал сон. Им вообще ничего не было от него нужно! Казалось, им достаточно просто жить поблизости, ходить по одной с ним дороге, есть за одним столом. Вместе с тем монах чувствовал, что он просто обязан что-то этим людям дать. Но что, если у него самого ничего нет?
Вскоре он заметил ещё один удивительный факт: он искренно привязался к своим незваным спутникам. Ему не хватало их присутствия, он начинал волноваться, когда долго кого-то из них не видел. Что же с ним происходит? Чего хочет от него Господь? Зачем Он посылает ему этих людей?
Отец Пётр с понимающей улыбкой посмотрел на своё чадо. Так порой смотрит мастер на своего ученика, когда тот впервые берёт в руки инструменты, чтобы самому, без всякой посторонней помощи, сделать какую-то вещь. Наверное, в этот момент, глядя на неловкие движения рук подмастерья, учитель вспоминает свой первый неумелый опыт ремесла. Он волнуется не меньше, чем сам ученик, ведь это испытание его собственного мастерства и педагогических способностей. Подталкивая и ободряя своего нерешительного сына, отец Пётр произнёс:
– И сказал Симону Иисус: не бойся; отныне будешь ловить человеков!
– Ученики? – искренне удивился будущий «ловец человеков». – Но отче, так тяжело нести ответственность за других людей! Когда душа человеческая полностью открывается тебе, добровольно отдаёт себя в твои руки, с надеждой и доверием смотрит тебе в глаза – это великое счастье, но и великое испытание. Испытание прежде всего твоей любви, терпения, веры. Смогу ли я понести эту ношу, или споткнусь, упаду и стану причиной гибели невинного человека? Где найти мне нужные слова? Как очистить от грязи и огранить чудный алмаз души, заставить его сверкать и отражать Солнце Правды?
– Ученик не выше учителя, и слуга не выше господина своего: довольно для ученика, чтобы он был, как учитель его, и для слуги, чтобы он был, как господин его… Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях!
Перед монахом встала одна из труднейших задач: сделать для своих чад то же, что сделал отец Пётр для него самого. Вместе со своими учениками он должен вновь пройти весь путь духовного возрастания от первого детского шага до вступления на дорогу взрослой жизни, так же, как прежде прошёл этот путь вместе с ним отец Пётр!
Легко сказать, но трудно сделать! Начав учить, монах столкнулся с непредвиденным препятствием: с непроходимой тупостью и косностью своих учеников. Они не могли понять даже самых простых вещей, а элементарные послушания оказывались для них неподъёмной ношей! Порой их «отец» просто выходил из себя и убегал куда-нибудь далеко в леса.
Совершенно выбившись из сил и отчаявшись добиться какого-либо результата, он вновь обратился за советом к своему наставнику:
– Отче! Я в совершенно плачевном состоянии! Моя миссия провалилась с треском. Я не смог стать духовным отцом и учителем! Мои дети меня ни во что не ставят и не хотят от меня ничему учиться. Я пытался поделиться с ними всеми своими знаниями, передать им весь свой многолетний опыт подвижнической жизни, но они просто ничего не видят и не хотят знать! Я уже устал обличать их и налагать на них епитимии , всё это оказалось абсолютно бесполезным. Они совершенно невосприимчивы! Как вообще можно учить таких твердолобых лентяев?!
– Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам!
Сказав это, отец Пётр замолчал, давая возможность своему подопечному побыть наедине со Христом. А тот, словно маленький провинившийся мальчик, закрыл своё лицо руками и тихо заплакал.
– Прости меня, Господи! Опять гордость проснулась в моём сердце! Я думал сам, своими человеческими силами научить кого-то любить Тебя! Я поставил себя над другими людьми и делал всё, чтобы возвыситься в их глазах. Из слуги я превратился в господина, из раба в тирана! Я видел в мире то, что сам хотел видеть! Я искал подтверждение своим мнениям и стереотипам – и, конечно, их находил. Я вешал на людей различные ярлыки – и люди начинали вести себя со мной так, как я от них ожидал. Ведь осуждая человека, мы тем самым принуждаем его соответствовать нарисованному нами образу. Может быть, этот образ в данный момент и правдив, но что из того? Фиксируя человека в какой-то точке, мы отказываем ему в праве на развитие, на покаяние, на перемену. Из живого подвижного существа он, благодаря нам, превращается в мёртвую статую! А что, если отказаться от предубеждения, увидеть в ближнем равного себе, способного меняться человека? Может, тогда он окажется лучше, чем мы о нём думали раньше? Если откинуть как ничего не значащую шелуху всё его прошлое, внешность, положение в обществе, его убеждения и слова, просто подойти, благоговейно поклониться и признать в нём Человека – не откроется ли тогда нашему взору прекрасная Богоподобная душа человеческая?..
«Но всё же, – засомневался вдруг монах, – что делать, если ясно видишь, что человек погряз в болоте греха и не может выбраться оттуда? Что, если разум говорит: этот человек не может спастись?! Если страсти и пороки совершенно затмили собой образ Божий, и на челе этого человека отпечатался уже образ звериный?! Как быть тогда? Как не погрешить против истины?»
Отец Пётр прервал своё молчание и, как всегда, безошибочно угадав мысли своего послушника, ответил ему:
– Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится!
– Воистину, судить людей, делить их на спасённых и погибших – дело неблагодарное и пустое! Лишь любовь приносит истинный плод. Правда там, где любовь, а ложь – где ненависть и корысть. Доказать умом можно всё, что угодно, но если любящее сердце говорит другое – надо верить ему, ведь оно лучше знает, что такое истина. Легко послать человека в ад. Можно привести сотню доказательств тому, что кто-то навеки погиб… и ошибиться! Суд любви сильнее действует на человека, чем любые обличения. Стоять перед взором того, кто искренно тебя любит, тяжелее, чем перед самым неумолимым судиёй! Последний тебя обвиняет, но ты можешь оправдаться, а любящий чем больше тебя оправдывает, тем больше ты сам себя осуждаешь…
Когда-то давно, впервые увидев отца Петра в храме, монаха поразил его взгляд, полный любви и доверия. В нём не было ни капли неодобрения, порицания или отчуждения. За этим взглядом стоял сам Христос! Монаху тогда стало не по себе. Мука любви сковала его сердце, слёзы навернулись на глаза. Мелькнула мысль: «Кто я и кто он? Почему он возвысил меня своей любовью до самого неба, поставил рядом со святыми и даже с самим Богом? Разве я достоин этого?» Сладкая боль заполнила собой всё его существо. Ему хотелось убежать, спрятаться от этой жгучей любви, но и одновременно остаться, вечно быть под её блаженным покровом. Это был бальзам, который разом и растравлял, и лечил рану. Когда он заглянул в эти глаза, то сразу понял, что пропал навеки. Отец Пётр как будто увидел в нём что-то, заслуживающее любви, и с этой минуты монах стал искать в себе это зёрнышко добра и чистоты, взращивать его, холить и лелеять. Он хотел стать достойным этой любви!
Теперь же настал черёд монаха так же посмотреть на своих детей. Он не должен учить их чему-то, он должен просто любить их и молиться за них. И чем они немощнее, тем больше им нужно тепла, заботы и доверия, тем усерднее им надо служить. Он должен стать для них всем, принять их в себя, пронзить их сердца своей любовью! Тогда, возможно, в них произойдёт тот же переворот, что совершился когда-то в нём самом… Когда почва вдруг уходит из-под ног, мир переворачивается, и всё предстаёт в ином свете. Человек остаётся с виду тем же, но что-то в его глубине меняется. В нём начинает течь кровь Христа, Его жизнь пульсирует в сердце и наполняет собой пустой сосуд души. И тогда, по слову апостола Павла, уже не он живёт, но живёт в нём Христос!
* * *
Монах видел, что скоро умрёт. Он знал о приближении смерти с такой же очевидностью, как мы знаем о приближении осени, когда видим увядающую траву и первые жёлтые листочки на деревьях. Мало того, он сам сознательно призывал её и желал поскорее разрешиться от бремени тела. Он даже знал, как именно он умрёт, ведь он запланировал свою смерть заранее, продумал мельчайшие детали. Но, несмотря на это, он всё-таки боялся, боялся не самой смерти, а того, что стоит за ней. Какая участь ожидает его там? Этого запланировать нельзя, ведь решение зависит не только от нас. Человеку, который привык всё контролировать, трудно бывает смириться с тем, что кто-то другой возьмёт управление в свои руки. А в эту страшную минуту надо полностью отрешиться от себя, всего себя отдать Богу и лишь смиренно стоять пред Ним, ожидая Его решения. Это экзамен на доверие – всё равно что, завязав глаза, дать провести себя по узкому мосту над пропастью. Такое можно позволить только человеку, которому ты безгранично веришь. Если во время испытания смалодушничаешь, поколеблешься, усомнишься, то наверняка оступишься и упадёшь во тьму внешнюю. Монах знал: ему не пройти! Он не устоит в любви и верности, наверняка засмотрится на сторону и вместо вечности с Богом изберёт вечность с сатаной. Ведь в нём так много несовершенного, так много непоборенных страстей и привязанностей к этому миру! «Нет, не надо себя обманывать, шансов нет никаких! Господь милостив, но я сам не выдержу Его обжигающей любви, убегу от Его всепрощения. Ведь Он требует от нас полной открытости, а я, как Адам, до сих пор прячусь от Него за кустом, изворачиваюсь и лгу Ему, пытаюсь всеми силами скрыться от Него в самых тёмных тайниках своей души. Как же я там смогу обнажить пред ним свою душу и войти в Его радость? Нет, это невозможно! Я пропал. А если так, если нет мне надежды на спасение, то к чему вся моя жизнь? Зачем я так долго обманывал себя и Бога, прикидывался Его искренним слугой, признавался Ему в любви?! Так страшно в конце жизни вдруг осознать, что всё было напрасно! И как теперь быть? Чем заполнить вновь открывшуюся во мне пустоту?»
Голос отца Петра прозвучал неожиданно. Монах вздрогнул: он не заметил, когда тот появился в келье.
– Пётр сказал Ему в ответ: Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде. Он же сказал: иди. И, выйдя из лодки, Пётр пошёл по воде, чтобы подойти к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! Спаси меня. Иисус тотчас простёр руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?
Слова духовника поразили монаха своей точностью. «Именно усомнился и перестал верить в Господа, – подумал он, – того Господа, который сказал: “Овцы Мои слушаются голоса Моего, и Я знаю их; и они идут за Мною. И Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек; и никто не похитит их из руки Моей”! И я поддался этому искушению сейчас, когда роковой час ещё не настал! Что же будет потом?»
– Отец мой любимый, что мне делать, чтобы вновь обрести смысл моей жизни? Чтобы сомнения и страхи перестали терзать мою измученную душу?
– Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе!
– Радоваться, молиться, благодарить…
На Земле мы живём надеждой (а значит будущим) – ей мы счастливы, она помогает нам держаться на плаву, когда нам плохо, не отчаиваться в беде. Прошлое не даёт нам много радости. То, что уже достигнуто, не ценится нами, быстро забывается, и мы вновь и вновь стремимся к новой цели. Надеждой получить желаемое можно жить дольше, чем радостью от уже приобретённого. Такая ненасытность – свойство нашего духа, который влечёт нас к вечной радости соединения со Христом и не удовлетворяется никакими земными ущербными наслаждениями. Но в то же время это свойство может привести к неблагодарности и ропоту, а иногда, если надежда вдруг тускнеет или исчезает совсем, и к беспросветному отчаянию. Человеку всегда кажется, что он находится в более худшем положении, чем мог бы. Он быстро забывает то доброе, что с ним происходит, и не ценит того, что имеет. Поэтому благодарность – одно из редчайших и ценнейших человеческих качеств. Лишь один из десяти прокажённых пришёл поблагодарить Христа за исцеление, остальные быстро забыли, чт; сделал для них Господь. Только по-настоящему смиренные люди, в полной мере познавшие свою немощь, могут искренно благодарить Бога за всё, что Он им даёт. Их чистые сердца не ищут награды, они не считают себя достойными даже малого благодеяния, оказанного им. Поэтому они ценят и то немногое, что получают. Они принимают, как щедрый дар, саму возможность жить, познавать своего Творца и любить Его. Не думая о том, какая участь ожидает их в Вечности, они радуются уже и тому, что здесь, на этой Земле, они прикасались ко Христу, говорили с Ним, могли посвятить Ему свою жизнь и умереть за Него. Это ли не самое большое счастье, доступное человеку?
Как быть дальше? В чём найти смысл своего существования? Ответ один – жить, как воин Христов, ни на что не рассчитывая, а просто отдавая всего себя в дар Богу! Действовать безупречно в настоящем, не заглядывая в будущее и не ища там награды! Быть со Христом здесь, сейчас, в эту самую секунду посвящать то, что делаешь, Ему! В самом исполнении воли Божией уже заключена награда, а остальное зависит уже не от нас. Прочь сомнения и страхи, пусть царит в душе радость, надежда и благодарность!
В таком душевном состоянии монах пребывал до самого часа своего последнего, решающего испытания. Он уже больше не боялся за себя, но лишь молил Бога о тех, кто оставался на Земле, за кого он нёс ответственность. Всё, что он делал, было ради них, ради их спасения!
_______
Борис закрыл тетрадь и отдал её Григорию. Оба помолчали, потом Гриша сказал:
– Да это настоящее сокровище! Жаль, что обрывается как раз перед приходом этих извергов. Так мы никогда, похоже, правду и не узнаем! Ну а про отца Петра-то, духовника этого, ты понял, кто он такой? Не кто иной, как сам первоверховный апостол Пётр! А я ведь всегда знал, что батюшка особенно молится своему небесному покровителю, но не знал, что всё так серьёзно!
– Да уж, куда серьёзнее! – усмехнулся Борис. – Если бы я был атеистом, я бы подумал, что у старика шарики за ролики заехали. Ты подумай, с мёртвым как с живым разговаривать!
Григорий с подозрением уставился на «брата».
– Да шучу я, ты что, шуток не понимаешь?! – засмеялся Борис. – Верю я, верю, что у Бога все живы, теперь верю! А сокровище, действительно, бесценное! И ведь не продашь, а?
– Знаешь, я себя почему-то дураком теперь чувствую! – с горечью сказал Гриша. – Он ведь всё это мне при жизни говорил, а я ничегошеньки не понимал. Искал только подтверждение своим идеям, а учиться чему-то новому не желал. А теперь время упущено, ничего уже не вернёшь! Ах, если бы можно было прожить жизнь заново!..
– Ну вот, опять ноешь! Как всегда, впрочем. А ещё старшим братом тебя назначили. Ха! Чувствую, придётся мне тебя на себе тащить! Вот уж подарочек, ничего не скажешь! Да и, по-моему, ты старца нашего зря в покойники записал. Жив Господь, и мы живы будем! Ещё покажем им кузькину мать!
– Кому им-то?
– Как кому, бесюгам этим, которые над отцом поиздевались!
– Так ты что, тоже теперь веришь, что это бесы были? – от удивления у Григория даже глаза на лоб полезли.
– Ну а кто же ещё? Может, ангелы светлые?
В этот самый миг в дверь кельи постучали.
– Кого там еще нелёгкая принесла? – проворчал Борис.
Григорий пошёл открывать дверь, но не успел он и глазом моргнуть, как его буквально смели ворвавшиеся в комнату люди. Борис от неожиданности застыл на месте, а когда очнулся от ступора, ему уже заламывали руки огромные детины в масках. Григорий лежал на полу и тихо стонал.
* * *
Они пришли забрать своё сокровище. «Оно наше, – говорили они, – вы не имели права забирать его! Он должен был отдать его нам!»
Друзей связали, посадили в автомобиль и повезли куда-то в неизвестном направлении. Потом выволокли из машины и бросили в тёмный вонючий подвал с крысами. Потекли долгие дни и ночи. Их морили голодом, несколько раз допрашивали и жестоко избивали. Самое ужасное заключалось в том, что бандиты были абсолютно уверены в том, что Григорий с Борисом украли у них какие-то ценности и не хотят их возвращать.
– Странно это всё! Почему они нам не верят? – задумчиво проговорил Гриша, когда они остались одни. – Неужели думают, что мы из-за каких-то денег будем сидеть здесь вечно? Да и кто им мог сказать, что мы что-то прячем? Кому нужно было играть с нами такую злую шутку? Я думал, что у меня нет врагов, может, ты кому-то насолил?
– Может, и насолил, – протянул Борис, – но дело не в этом! Я тут думал-думал, и вдруг понял: это всё он, это всё отец Пётр подстроил! Его рук дело!
– Да ты что, с ума сошёл? Зачем ему было так над нами издеваться?
– Не знаю. Но кроме него некому! Я тут в темноте много о чём думал. Жизнь всю пересмотрел свою. Может, для этого он всё и устроил. А может, чтобы мы о нём не забывали, чтоб молились ему, как он апостолу!
– Всё равно, я не могу понять, какое отношение могут иметь эти ублюдки к нашему отцу? Добрее и мягче человека я никогда не знал, а тут такое…
– Ну, насчёт мягкости, по-моему, ты не совсем прав! Знаешь, иногда, если по-настоящему любишь человека, приходится ему и боль причинять, и весьма жёстким с ним быть! В другой раз надо силой человека от пропасти оттащить, а не сюсюкаться с ним. Так что мягкость мягкости рознь!
– Да ты прям философом стал, как я погляжу! – не без иронии сказал Гриша, но подумав добавил:
– В общем, может, ты и прав! Хотя непонятно, как и зачем он всё это устроил. В любом случае, помолиться ему не помешало бы. А то я из-за всей этой передряги совсем о нём позабыл…
Попросив у отца Петра помощи и вразумления, обессилившие и уставшие, оба наконец уснули. Во сне они вновь оказались в бывшей келье старца. Он, ещё живой, говорил им какие-то хорошие слова. Что-то вроде: «Женщина, когда раждает, терпит скорбь… Терпите, дети мои, ибо претерпевый до конца, той спасен будет, и любовь Божия да пребудет с вами вовеки! Молитесь за меня усердно!»
_______
Когда пришли они, монах был готов. Ему нечего было больше терять. Он умер уже тогда, когда решил служить Христу, а теперь это был лишь последний, заключительный аккорд. Он желал одного – прославить своего Отца Небесного! Ибо жизнь для него была – Христос, а смерть – приобретение! Это был акт свободной воли, дар ответной любви, апофеоз всей его жизни и борьбы с самим собой. Много лет он лелеял мечту хоть в малой степени искупить своё страшное преступление – убийство человека, и теперь время наконец настало.
Он не боялся, так как знал, что Христос освятил Собою весь наш путь, в том числе и смерть. На Голгофу мы идём уже не одни, а с Ним, на кресте страданий Он висит рядом с нами, и ни один человек в мире уже не может воскликнуть: «Боже мой, Боже мой, зачем Ты меня оставил?!»
Монаху было уже не важно, кто они такие, и чего от него хотят. Он радовался, молился, благодарил. Вспоминал апостола Петра и всё, что тот перенёс ради любимого Господа. Старец готов был благословлять бившую его руку, ведь за этой рукой он видел Христа. Не вред, а огромное благодеяние оказывали ему те, кто терзал его плоть. И тут он услышал глас, долетевший до него оттуда, из глубины веков: «Свершилось!» Душа его затрепетала от восторга и готова была сорваться и полететь на зов, но он знал: время ещё не пришло, ещё не все дела закончены здесь, на Земле. Сознание покинуло его, но дух, пламенеющий любовью, не переставал молиться Богу!
* * *
Легко пойти на муку, если знаешь, что скоро ей настанет конец, и тебя ждёт несказанное блаженство. Но если срок не определён, если боль поглощает всего тебя и не отпускает ни на минуту? Да, он сам, добровольно пошёл на всё это, но знал ли он, что именно его ожидает? А главное, неизвестно, когда придёт освобождение! Он даже не может просто, по-человечески, облегчить свою боль слезами, пожаловаться, поплакаться в жилетку. Те, кто находится сейчас рядом с ним, ещё более слабы, чем он сам. Это ему надо их жалеть и успокаивать, а не наоборот. Зачем прибавлять им ещё больше скорби и увеличивать их отчаяние? Нет, ему надо сдерживать свои чувства ради них, а иначе бессмысленным окажется всё то, что он сделал! Лишь одному человеку может он теперь излить своё горе, лишь один человек поймёт его и не осудит. Ведь святой Пётр всегда был рядом с ним, всегда утешал и ободрял его. «Он и сам много страдал в жизни и наверное поймёт мою боль!» – думал старец, прижимая к груди иконку апостола Петра.
– Отче, ты знаешь мою душу, знаешь, что я ничего от тебя не скрывал! Скажи, почему Господь так долго не забирает меня? Чего Он ещё хочет от меня, ведь я уже всё Ему отдал?
– Возлюбленные! Огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного , но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете!
– Но почему милосердный Бог так мучает тех, кто предан Ему до последней капли крови?
– Потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: «Авва, Отче!» Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божии. А если дети, то и наследники, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться. Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас.
– Теперь я знаю, для чего Господь послал мне эту боль! Ведь я, даже лёжа на смертном одре, не могу перестать жалеть себя и принять посылаемые мне страдания как особую милость Божию!
Бог наш – Бог ревнитель. Он хочет, чтобы мы всецело принадлежали Ему, чтобы доверяли Ему полностью, вне зависимости от того, понимаем мы причины Его действий или нет. Но выбор наш должен быть свободным. Поэтому иногда Господь отнимает от нас Свою любящую руку, отдавая нас на время во власть сатаны, чтобы испытать наше желание быть с Ним. Мир тогда кажется бессмысленным и ужасным. Больше того, мы чувствуем себя пригвождёнными к этому страшному миру, связанными с ним теснейшими узами. Мы не можем даже пошевелиться, не можем сами освободиться от пут греха. В такие моменты как никогда ясно осознаёшь, насколько человек беспомощен и мал. И перестаёшь считать себя богом…
Но выход есть – надо разглядеть за тьмой и хаосом этого мира настоящего Бога, который может освободить нас, поверить в Него даже тогда, когда кажется, что Его нет. Если в эту страшную минуту перестать рассчитывать на свои слабые силы, довериться единственному истинному Творцу и Промыслителю, воскликнуть: «Да будет мне по слову Твоему!», то пелена упадёт с глаз, и Господь вновь воцарится в душе. Это – последнее, решающее испытание, выдержав которое, мы становимся истинными Чадами Божиими. В огне страданий сгорает ветхий наш человек, а воскресает новая тварь. Бог не мстит нам, не забывает нас, не обижается на нас – Бог не изменяется. Поэтому наши скорби – это очищающий огонь Божественной любви. Болью Господь приобщает нас Себе, делает свободными, лёгкими, независимыми от всего земного и готовыми к вступлению в Вечность!
«Какое это счастье, что я могу страдать вместе с Тобой, за Тебя и ради Тебя! Нет, ни за какие сокровища мира не откажусь я теперь от этой скорби – от этой радости! Лишь одного теперь прошу у Тебя, Господи, – даровать мне смирение, терпение и веру!» – шептал монах и радостно, по-детски улыбался.
Есть в мире одна великая тайна, которая открывается далеко не всем. Многие сильные и могущественные люди не знают её, и лишь тем, кто ищет истину, она сама летит в руки. Немощный умирающий старик смог открыть потайную дверцу и обрёл власть над собой и миром. У него был ключик – он понял, как надо относиться ко всему, что с ним происходит. Он стал видеть во всём Промысел Божий и поверил, что приемлет достойное по делам своим. И он возблагодарил Господа и со смирением принял чашу страданий из рук Его. Он не просил Бога, чтобы Тот избавил его от скорби и муки. Он хотел одного: умереть для мира и жить со Христом. Он искал Царствия Божия и обрёл счастье и покой. И радость затмила собою боль, и все скорби прошли, точно их и не было. Ведь все они нужны лишь до тех пор, пока человек не смирится, не перестанет считать себя праведником. Тогда Господь исполнит любое его желание, ведь Он прежде нас знает, чего мы хотим!
* * *
С лёгким сердцем, без забот и тревог входил монах во врата смерти, чтобы за ними обрести Жизнь. Святой Пётр практически не отходил от постели больного. Он держал умирающего за руку, шептал утешительные слова, поддерживал, как только мог. Они стали близки как никогда, понимали друг друга без слов, говорили порой одними глазами. Раньше монах мог неделями и даже месяцами обходиться без своего духовника, часто вообще забывал о нём. Теперь же он и минуты не мог прожить без его ясного взора, без этого, так полюбившегося ему, лица. Когда боль становилась особенно сильной и сковывала язык, он, как дитя, склонял голову на грудь к отцу и тихо плакал, не скрывая перед ним своего бессилия и немощи. И тогда телесное страдание отступало на второй план, и в сердце просыпалась такая любовь и нежность, каких монах никогда не чувствовал раньше. И он молился за весь мир, за всех несчастных и незнающих Бога, за всех, лишивших себя любви и радости. Два старца, таких похожих, но и таких разных, соединённых любовью во Христе Иисусе, единым сердцем и едиными устами возносили свою хвалу Творцу. Как это было прекрасно и величественно! Вся вселенная радостно вторила их молитве. И ни в чём им не было отказа от любимого ими Господа! Все преграды рухнули, земля и небо соединились в едином порыве, в единой Церкви, в едином Боге. Плоть умирала, а дух торжествовал. И в эту минуту ликования монах вдруг как никогда остро осознал свою нищету и наготу, ущербность души без Бога, неспособность самому достичь полноты и счастья. И он возжаждал и взалкал так, как никогда прежде! Он устремился к Богу со всей силой своей ненасытной любви, пал пред Ним на колени, смиряясь под руку Его, отказался от себя и предоставил всё Ему, Благому Судии. Совершенно обнажённым входил монах во врата смерти, не держась больше ни за что земное, даже за свою праведность. Но невидимые руки обняли его, облачили в сверкающие одежды, осыпали драгоценностями и напоили вином радости. Он стоял пред престолом Божиим уже без страха, с горящим любовью сердцем. Он наконец-то понял слова, сказанные когда-то Сыном Человеческим: «И возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас; и в тот день вы не спросите Меня ни о чём».
От переполнявшего его счастья, монах не сразу заметил двенадцать других престолов, стоящих рядом с троном Христа. Один из сидящих на них вдруг поднялся и подошёл к монаху. Это был он – его духовник, апостол Пётр. Они поглядели друг другу в глаза и засмеялись, как заговорщики, как старые боевые товарищи, сообща празднующие свою победу. «Наконец-то мы вместе!» – сказал монах, с любовью смотря на своего тёзку. «Ну, нечего нам тут с тобой рассиживаться! Нас многие ждут! А ну, вперёд, айда на работу! Тебе там двое ребят с Земли что-то кричат. Помочь им надо!» – с озорной улыбкой подмигнул другу апостол.
_______
Тут молодые люди проснулись. Сон был такой яркий, словно они перенеслись туда и были незримыми свидетелями всего происходящего. Более того, им казалось, что они и всегда знали то же, что сейчас, просто не хотели в это верить и задвигали всё куда-то в глубь своей души.
Не сговариваясь, они стали с жадностью и ненасытностью молиться Богу и отцу Петру. Они молились друг за друга, за своих мучителей, за труждающихся и обременённых, за всех людей и всю тварь. Ведь любящая Господа душа хочет молиться даже о врагах спасения. И тогда все преграды рухнули, Церковь Торжествующая и Церковь Воинствующая соединились, и Сам Христос стал посреди них.
А когда в сырой подвал вошли они, всё вдруг разом изменилось в восприятии братьев. Мир перевернулся, и их взору открылась удивительная картина. Всё вокруг пронизывали лучи света. Эти лучи были живые – они струились, пульсировали, переплетались в какой-то сказочный прекрасный узор. Не было больше ни подвала, ни бандитов, ни боли и страдания. Счастье и радость царили вокруг и окутывали друзей, словно волшебное покрывало. То, что казалось им раньше бандитами, обратилось в светящиеся шары, которые цепочкой взмыли в небо. Да и сами Григорий с Борисом стали другими: более лёгкими, светлыми, воздушными. Они даже не могли понять, в теле они сейчас находятся или нет. Да это было и не важно, главное, что они теперь вместе с отцом Петром были в теле Христовом!
– Это всё он! Это всё наш отец! – умилённо шептал Борис.
– Значит, не зря! Значит, всё не зря! – восторженно восклицал Григорий.
* * *
Потом пришли какие-то люди. Развязали их, повели куда-то, стали поить чаем и укутывать в одеяла, что-то спрашивали, галдели. Только Григорий с Борисом почему-то молчали, смотрели друг на друга и улыбались. Когда их оставили одних, Борис сказал:
– Гриш, что с нами происходит-то, может, ты знаешь?
– В Духе мы Святом сейчас, вот что! Теперь я наконец-то понял слова отца Петра о том, что значит быть в Духе Святом и молиться за весь мир!
– Я, конечно, ещё много чего не знаю, но уверен теперь в одном: я был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся!.. Слушай, брат, – после минутной паузы добавил Борис, – а давай возьмём имена Косма и Дамиан и станем странниками и бессребрениками. Пойдём по городам и весям, станем проповедовать: «приблизилось к вам Царство Небесное!» Или поедем куда-нибудь на восток: к арабам или китайцам. Будем миссионерами, будем людей в веру Христову обращать! Может, если Господь сподобит, мучениками удастся стать! Давай, а?
– Ты только не спеши. Может, мы, с Божьей помощью, и получше чего выдумаем! Главное, что отец Пётр теперь всегда будет с нами! Мы теперь никогда не расстанемся! Вот оно счастье, правда, Боря?
– Правда, Гриша!
* * *
Через несколько дней братья снова встретились в домике старца, чтобы обсудить планы на будущее. Едва войдя в дверь, Борис стал возбуждённо рассказывать:
– Гриш, ко мне тут Коля заходил – это тот самый паренёк, который мне тогда с потолка помогал спускаться – так вот, он мне вчера притащил ещё какие-то записки нашего старца! Оказывается, он после того случая несколько раз с батюшкой встречался, и отец Пётр отдал ему эту тетрадь «на хранение» и велел до своей смерти никому её не показывать. А после похорон Коля подумал, что она нам дороже, чем ему, и при первом удобном случае передал её мне. На вот, сам посмотри, что это такое!
– Да это поучения батюшки и его стихи! – воскликнул Григорий, пролистав тетрадь. – Вот так радость! А я только вчера подумал: «Жаль, что старец никаких поучений после себя не оставил». И тут ты эту тетрадку приносишь! Прямой посылкой с неба отец Пётр нам её отправил!
– Это точно! Не забывает он там о нас! Значит, и мы о нём не должны забывать. По-моему, Гриш, он хочет, чтобы мы с тобой житие его написали. Надо опросить всех, кто его знал, собрать побольше сведений и приступать. Как ты думаешь?
Григорий немного смущённо ответил:
– Да я уже всё собрал!
– Как так, уже собрал? Когда же ты успел? – удивился Борис.
– Да я, Борь, ещё при жизни старца почти весь материал собрал. Больше того, я даже и житие успел состряпать!
– Вот так штука! А я-то надеялся, что мы вместе его писать будем! – расстроено проговорил Борис.
– А мы и будем! Житие-то моё весьма паршивое! Я, когда его писал, ещё много чего не понимал. А после всех последних событий моё мировоззрение полностью изменилось, и теперь мне даже стыдно свои писульки тебе показывать! К тому же у меня тогда не было ни дневника отца Петра, ни его творений. Так что работа нам предстоит немалая!
– Ну уж ладно, не скромничай! Я думаю, что твои писульки нам тоже пригодятся. Подредактируем кой-чего, вставим в конце поучения батюшки, и отличное житие получится!
– С Божьей помощью, Борь, с Божьей помощью!..
* * *
Житие они, действительно, написали. Получилось довольно правдиво. Вот только, кем были «бандиты», так и осталось загадкой. Может, это и в самом деле были светлые ангелы, кто знает?
Однажды вечером, когда новоосчастливленные молодые люди в очередной раз спорили на эту тему, Борис сказал:
– Конечно, ангелы, кто же ещё?! Они же светящиеся были, разве ты не видел?
А Григорий ему на это ответил:
– Ну, вообще-то, у бесов природа тоже светлая, так что ты не обольщайся!
– Гришка, ты неисправим! Как был пессимистом, так и остался!
– Ничего я не пессимист. Я просто пытаюсь претворить в жизнь один принцип, о котором, между прочим, все святые отцы писали: «не хули и не принимай»! Отец Пётр мне всегда советовал этого принципа держаться. «От любых ошибок тебя убережёт!» – говорил. Подождём, подумаем, посмотрим на дальнейшее развитие событий. Надо в себе трезвость и рассудительность вырабатывать, а не бросаться из одной крайности в другую. Да в конце концов, всё это и не так важно. Главное то, что на плотяных скрижалях сердца нашего запечатлелся Духом Святым образ Христов, который мы никогда не забудем! Мы теперь открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, будем преображаться в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа…
– Да, плохо дело, опять словами апостола Павла заговорил! Иди спать, умник!
– А ты не завидуй, а лучше сам ум развивай! Читай побольше святых отцов, размышляй…
Но Григорий не успел закончить мысль, так как получил по голове подушкой. Но он не растерялся и тут же запульнул своей в Бориса. Так и закончился их спор – подушечным боем. Братья частенько теперь резвились, как дети, пели песни, смеялись и дурачились. Взрослая тяжесть и озабоченность спали с них, как шелуха, и под ней обнаружились две прекрасные молодые души. Сказка вновь ожила для них, сон стал явью, а Христос сошёл с иконы. С детской непосредственностью и пылом они мечтали принести Благую Весть в каждую страну, в каждый город, в каждый дом и в каждую душу. Они хотели, чтобы слов; Христа «приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы» зазвучали с новой силой и были услышаны повсюду на Земле!