Старуха стояла у калитки.
-Кажись, дожила я, Катя, до твоего приезда! - сказала она, когда дочь и внук, идя в обнимку, приблизились к ней. Слеза катилась по её морщинистому лицу:
-Боле не могу робить-то я, Кать. Помереть бы скорее.
-Да что ты, мама! Вот я приехала за тобой. Для дома твоего я покупателя нашла. Деньги не велики, конечно, даёт. Да кто же на отшибе-то захочет жить? А ты, мама, в городе от работы-то и отдохнёшь.
Поживёшь ещё! Огородик у меня есть. Если захочешь повозиться, так сказать, заскучаешь по деревне-то, так и посадишь картошку, помидорчики, огурчики. А уж я помогу, земельку вскопаю, граблями разровняю, а если что, сама всё сделаю.
-Да нешто ворковать-то? Вскопаю, сделаю! Вот так, сразу и ехать, что ли? - всплеснула руками старуха.
-Да так вот сразу и ехать! - воскликнула мама Вовы. Вова слушал мать с изумлением, и слишком разумно для своего возраста задал тот же вопрос, что вертелся на языке старухи:
-Мама, а как же корова? А как же коза, овцы? А курочки?
-Да не волнуйтесь за них! - ответила Катя. - Всё это покупатель и забирает. Он потому и покупает этот дом, что всё есть!
Он даже Мурку просил оставить. Сказал, что если кошка покинет дом, счастья не будет. Повезло, можно сказать. Пенсионер сталелитейного дела, здоровье-то пошаливает, врачи рекомендовали ему деревенского воздуха хлебнуть побольше. А хозяйство-то единоличное. Где ему ещё так подфартит! Эх, кабы не на отшибе дом-то стоял, заломила бы я цену-то. Да и то боялась, а ну как откажется! Ноне из деревни все бы убежали, когда бы паспорта заполучили. Со справкой-то не сбежишь. И хорошо, что человек в деревню подался с паспортом. Что, мама, с собой брать-то будешь?
Старуха как-то вся сникла, сделалась маленькой.
-Что же, так сразу и ехать, что ли? Ведь я бога-то просила о скорой смерти, а таперича, коли всё брошу, бог не даст скорой смерти. В городе-то, сказывают, все ходят к дохтуру,
и всё живут и живут, даже те, кому по роду помереть безвременно прописано.
Мать Вовы хотела что-то сказать, но шум работающего мотора отвлёк её.
-А вот и машина идёт! - радостно воскликнула она. - Шофёр-то в объезд поехал, чтобы не застрянуть, а я по прямой тропке прошла!
Вова и старуха уставились на угор, по которому сползала полуторка военного выпуска. Делая подковообразный объезд речки, машина приблизилась к мосту, восстановленному осенью, и чудом сохранившемуся весной. Машина осторожно проползла по настилу моста и, ревя натужно мотором, поползла боком к домику на отшибе от деревенской улицы.
В подъехавшей машине Вова увидел шофёра и пожилого мужчину, здоровенного, с добродушным лицом. В кузове, среди небогатого скарба, сидела ещё довольно не старая женщина, которая тут же запела:
-Ах, как здесь хорошо! Как я давно мечтала о Каме!
-Лида родилась в деревне, - добродушно пробасил мужчина.
-Это хорошо, - сказал шофёр, - привыкать не надо.
Вова их почти не слушал. Он смотрел на Петьшу, Сеньшу и Витьшу, которые прибежали, увидев машину. За ними, немного отстав, бежали Анька с Нюркой и мелюзга, имена которых у Вовы за зиму стёрлись из памяти. Не было только Егорши.
-Петьша, Сеньша! А где Егорша? - спросил Вова.
-Так его в армию забрали, прямо во флот! Сказали, что во флоте такие мужики во как нужны!
Анька подошла к Вове и сказала:
-Ты, Вовша, совсем деревенским стал. Вон как по холодной земле-то ходишь. Ангиной-то не заболеешь?
-Не, не заболею! Я теперь закалённым стал, - улыбнулся Вова.
Старуха взяла с собой нехитрое бельишко своё, запас муки, банку масла домашнего, дюжину яиц для внука, три мешка редьки для себя, бидон крендельков. Ещё были взяты сундук старинной работы, коромысло, два ведра и резной стул.
-Посижу, может, ещё толику на стуле-то, помяну Ивана. Старался муженёк-то перед первой мировой войной. Хотел для всей семьи понаделать и стульев, и ещё чего-нибудь. Да вот ведь не успел, - бормотала старуха.
Довольно быстро вещи нового хозяина были с полуторки разгружены. За два часа и документы у Председателя колхоза были оформлены. Старуха была запихнута усилиями шофёра и матери Вовы в кабину, где она сотворила крестное знамение, готовясь к испытанию дорогой.
Вова с матерью залезли в кузов, и среди мешков с редькой, корзин, вёдер и стула уселись на сундук у самой кабины. Ребятишки деревенские долго смотрели вслед едущей полуторке.
Деревенская жизнь Вовы закончилась навсегда.
Старуха слегла сразу по приезде в город, не съев ни одной редьки. Организм её перестал принимать и эту последнюю её пищу, как видно, растрясённый сорокакилометровым путешествием до Ижевска. Врач, приходившая на дом, ставила укол и, перед тем, как уйти, шепталась с Катей:
-Неужели редькой питалась? И долго так она её ела?
-Да помнится мне, лет семь назад и начала. Тогда рак-то не обнаружили. Где-то уже на третьей стадии нашли, операцию делать не стали, какая уж там операция! - печально говорила мать Вовы.
-У неё сейчас желтуха. Печень бабушка, видно, редькой сожгла. Долго не протянет, - сказала врач, выходя за дверь. Вова слушал их разговор, смотрел на бабушку, которая без движения лежала на кровати. Впервые на его глазах затухала жизнь близкого родственника - бабушки, к грубому голосу которой он с таким трудом привык в деревне.
Старуха умирала месяц. Она тихо стонала, но чаще говорила:
-Как жила тяжко, так и помираю тяжко. Куды же бог направит меня? Коли в рай, так непривышна я к райской-то жизни. Ежели ничего не делать, тоскливо будет. В аду тоже не сладко, бают. Вот и думай теперь, куды. Да опосля этих-то мучений ад мне не страшен. Доколе мучаюсь на земле, дотоле буду думать, что грехи мои уже при жизни мне бог-то отпускает за то, что я цыпушек топором рубила, да поросёнка к зиме резала, когда есть ему нечего было дать. А боле греха на мне нет.
-Господи, помоги мне вытерпеть этот ад до конца! Не оставляй меня в мой тяжкий час!
Хоронили старуху тихо. Та же полуторка с тем же шофёром, который привёз Вову из деревни в город, отвезла их с гробом на кладбище. Незатейливый крест добавился к крестам, звёздам и мрамору с гранитом. Лавочка, сколоченная матерью Вовы у изголовья, была ею покрашена алюминиевой краской, разведённой на олифе. Посадила Катя и цветы. Дощечка с надписью об усопшей рабе божьей Дарье была кое-как ею изготовлена, маломальски намалёвана не с одной ошибкой.
Ещё осталась о старухе память - медаль "За трудовую доблесть в Великой Отечественной войне"
Ижевск, 1983 год