I.
Хрусталик вытащу из сна --
пусть станет мальчиком незрячим.
И будет резать в Час Быка
давно продавшийся подьячий
ремесленника-петуха
за то, что ведьму гонит с рану,
по всей деревне разнося
бог весть что. Так-то горлопану!..
II.
Здесь – Локис, тянет рева нить,
пугая сов на лисьих тропах.
Он хочет… И ни есть, ни пить --
любить его урчит утроба!
На полумесяце полян
он рвет когтями кедра кожу,
не насыщаясь видом ран,
он пьян от страсти, – уничтожит...
III.
Тоска... И лайка на снегу,
настопорИв на ветер уши,
достала кость, а в трубах – гул,
и дым стоит, как джинна туша.
Грядет мороз под пятьдесят --
с пургой, ее упряжка близко.
Затмит, и -- над тайгой плясать,
в огне-дыханьи Василиска...
IV.
Спряталась песня, в окрУге тихо,
мокрым пробором бежит тропинка…
Вместе с луною выходит Лихо –
житель таежный с горбатой спинкой.
Травы кропИт – скоро ночь Купала.
Над зверобоем – как огородник.
Под подорожник пижму толкает.
Тысячелистником крестит, сводник...
V.
Рванью мох обложил трущобу.
Под горелыми пнями – лето.
Подвернуло, бедняга, ногу --
здесь отдышится до рассвета...
А пока (не югА, ведь, люди!)
ледяною улыбкой – осень.
Ночь – и так до бела остудит,
что трава – на колени. Просит...
VI.
Земляничный остров охраняя,
запустив в подлистье ядный чуб,
черная, коварная, литая --
спит на солнце местный душегуб.
Согревая холод алой краской,
лень свернув в скользящие клубки,
дремлет с обаятельною маской
гибельница гибкая тайги...
VII.
Мертвой пЕтелькой свое царство
подпоясывает зима.
Бурый знает одно лекарство:
сон в объятиях зипуна.
Но (не дай Бог!) недолюбившим
под малиновый перезвон
умудрится... Мороз – и вышел,
не медведем, а Шатуном...
VIII.
По карусели – кувырком,
в полет: туда-обратно,
своим достоинством – хвостом --
выруливая ладно!
Расчешет елку под «начес»:
жонглерка и тарелки!
И – тишина. И «стойкой» – пес,
натасканный на белку...
IX.
Вот-вот остывшая земля
отдастся покрывалу.
Поляны девственно горят
брусникой-зазывалой.
Простужен предуборный лес –
сморкается груздЯми.
И расшалился в осень Бес
в кедровнике с гостями!..
X.
Летний бор сосновый размирАжил,
солнцу преграждая в недра путь,
то взлетая ввысь, а то в овражек
так нырнет, что просто ломит грудь!
То ложбинкой вытянется нежной,
то поляной взгляд приворожИт,
то предстанет мастерской небрежной:
дышишь, как пируешь -- пьян и сыт...
XI.
По шагам, как по картам гадаю,
на периоды мир расчленив:
десять скрипов -- к гортани сарая
намороженный снег проронил.
Вдвое больше – до края планеты,
в первый ствол самого кедрачА...
Это – звуки зимы, а по лету --
метрономный топор палача...
XII.
Это -- Сопка Любви, на тотемы
наносили шаманы племен
недоказанные теоремы
вечной темы со списком имен.
Плачет скальник здесь по влюбленным,
источая из ран мумиЕ.
По легендам -- с отвесного склона
уходили они в небытье...
XIII.
Надену крылья – станет легче петь,
о берегах родных и так же – дальних,
где голубая семихвостка-плеть
раскинулась Царевной-Несмеяной.
Уткнувшись в грудь утесов, присмирев,
несет себя в гаремы Океана,
чтоб Леной впасть... Из миллионов дев,
она с ТАКИМ отпущена приданым!..