...Выше мы встречали определение богословия как познания божественного. Откуда же богослов получает знание божественного? Как и следовало ожидать, Мюллер говорит, что знание божественного богослов получает «исключительно из Слова Божия» . Вот тут и возникают возражения. Как, неужели христиане общаются с Богом, только читая Библию?! Как же быть со Святым Духом, Который, как верят и лютеране, просвещает христиан и наставляет их на путь истины? Или Святой Дух живет лишь на страницах Писания? Далее читаешь у Мюллера, что богослов отличается от простого верующего тем, что он больше времени изучает Священное Писание и попросту больше знает о догматических истинах, чем «средний» христианин. Можно сказать, что здесь скрывается определенный рационализм. Нет, лютеране не забывают о том сверхъестественном свете, который душе дарует Бог, но для них этот свет ограничен рамками Писания, хотя ограничения эти и не являются абсолютно жесткими. Тем не менее, такой библиоцентризм порождает обратную реакцию в виде критики опоры на Писание и стремления обратиться к «живому Богу». В результате к Богу не приходят, но разносят Писание. Конечно, лютеранство, как и любое другое исповедание, признает в разуме лишь инструментальную, а не управляющую функцию в области богословия. Но все же, акценты смещены скорее в сторону разума, чем в сторону сердца. Препарирование цитат из Писания и изощренный интеллектуализм становятся главными признаками богослова. Заметим, правда, что лютеране цитируют в связи с этим своего основателя, который говорил о богословах так: oratio, meditatio, tentatio faciunt theologum (молитва, размышления и искушения (испытания) творят богослова .
Со всем этим немедленно согласится и любой православный. Все-таки Лютер жил в другую эпоху и когда-то был монахом.. Поэтому данное выражение напоминает известную святоотеческую максиму: кто чисто молится, тот богослов. Но не все так просто. Разъясняя свои слова, Лютер пишет, что в результате молитв, размышлений и преодоления искушений «вы увидите, сколь поверхностными и недостойными покажутся вам писания Отцов Церкви» . Вот так! По делам их узнаете их. Хороши молитвы и размышления, если в результате нужно отвергнуть Церковь! Здесь мы видим, что Лютер был не только монахом, но и ересиархом. И потому учил индивидуалистическому бунту против Церкви. Молитвенного правила у лютеран нет, преодоление искушений у них осуществляется только верой без Церкви, поэтому со временем лютеранского богослова стало делать богословом только meditatio (размышление). Недаром в догматике Мюллера довольно мало говорится о том, что богословие определяется жизнью богослова в Господе, а не просто чтением Писания. Мюллер просто предпочитает говорить о вере. Но верят все, а живут по вере немногие. В православии богословский опыт должен быть опосредован аскетическим подвигом и участием в таинствах Церкви. Аскетический подвиг у лютеран исключен, как и у остальных протестантов, а про таинства в связи с богословием Мюллер упоминает лишь один раз. И немудрено: ведь учение о таинствах (крещение и причастие), по его мнению, относится к числу второстепенных основополагающих учений (какая-то странная терминология). Следовательно, роль разума в богословии увеличивается за счет нивелирования мистических элементов: сердце явно уступает интеллекту. В ответ это вызывает бунт сердца против разума (возьмем хотя бы пиетистов). Ни то, ни другое для богословия не полезно. В итоге получается, что лютеранский богослов – это не тот, кто живет святее других (все протестанты некоторым загадочным образом «святы»), но тот, кто больше знает и больше работает умом. Разум, оставленный наедине с Библией без Церкви – вещь крайне опасная. Это заставляет вспомнить известное определение о. Сергия Булгакова: протестантизм – религия профессоров. Это определение подходит и к лютеранам, и к кальвинистам. К неопротестантам оно применимо в меньшей степени, поскольку с интеллектуализмом у них не очень. Православные, однако, предпочитают религию святых. Если богословие нужно для спасения (лютеране с этим, естественно, согласны), то и богослов, - это не высокоученый академик, но человек, вокруг которого спасаются тысячи.
Лютеране часто говорят о том, что их богословие строится на Писании, но не всегда говорят, как они понимают Писание. В том, что Писание богодухновенно и непогрешимо, согласны все. Но лютеранство в этом вопросе идет значительно дальше. Мюллер цитирует Лютера, сказавшего как-то: Scriptura Sacra est Deus incarnatius (Святое Писание есть воплощенный Бог) . Т.е. книга в твердом переплете является Богом. О воплощении Бога в бумагу христианам ничего неизвестно, но это весьма напоминает мусульманское учение о Коране. Это не случайная оговорка вождя реформации, т.к. Лютер не единожды высказывал подобную мысль: «Христос вовлечен в Писание от начала и до конца (Писания насквозь пронизаны Христом), подобно телу, облаченному в одежды» . Но если Писание – одежды Христа, то в этом случае действительно бумага и переплет являются плотью Бога! Тем самым Библия в какой-то степени отождествляется с Самим Христом. Интересно, где в Писании сказано, что оно – Тело Христово? Общение с книгой рискует заменить общение с Богом. Отсюда и обвинения лютеран в «служении букве». Мюллер, критикуя тех, кто отрицает богодухновенность Библии, говорит: «они отказываются от единственного средства, которым христианская Церковь возводится на земле .. которым христианская Церковь может быть сохранена в истинном единстве веры .. отказываются от всякого общения с Богом, поскольку мы можем найти нашего драгоценного Господа только в Слове Его» .
Значит, Писание – Бог, если оно единственное, что кладет Церкви основание и сохраняет ее? Тогда почему оно не сохранило протестантов от многочисленных расколов? Неужели вне Библии невозможно всякое общение с Богом? Можно сказать, что Мюллер имеет здесь в виду, что отвержение Библии делает невозможными правильные отношения с Богом. Это так, но ведь дальше он говорит, что Бога можно найти только в Библии: а на небесах Бога нет? А в Церкви? Или страницы Библии и есть протестантские небеса? Стоит их закрыть, и небеса свернутся как свиток? Немудрено, что при таком подходе протестантизм периодически потрясают бунты против истинности Библии: людям хочется общения с настоящим Богом, а им говорят, что такое общение было очень давно, - теперь же живого Бога можно найти только в неживой бумаге. Лютеранский схоласт Абрахам Каловий пишет: «Мы утверждаем, что вне написанного Слова Божия и выше его в настоящее время не существует никакого «неписаного» Слова Божия» . Конечно, здесь обычное утверждение протестантской самодостаточности Писания, но возникает вопрос: а как же Христос – разве Он не является неписаным Словом Божьим, Который выше написанного Слова, т.е. Библии? Или Христос целиком связан страницами Писания? Лютеране и кальвинисты, хотя и по-разному, утверждают, что Тело Христово не может быть «связано» хлебом в причастии. И в то же время они склонны «связывать» Христа Писанием. Быть может, потому что Писание для них важнее Евхаристии и причаститься книге важнее, чем причастие Иисусу Христу?
Лютеране называют Писание norma normans (нормирующая, или определяющая норма) . Это несколько напоминает схоластическое определение Бога – ordo ordinans (упорядочивающий порядок). Думаю, что такое сходство не назовешь случайностью. Писание для лютеран является некой самодвижущейся субстанцией, которая сама управляет христианами и предписывает им норму веры. Если для нас Писание в Церкви, то для лютеран – Церковь в Писании. Отсюда склонность к обожествлению Писания. Поэтому лютеране приписывают Библии божественные свойства: божественная власть, божественная действенность, божественное совершенство, божественная ясность . Такое учение, конечно, впечатляет. Божественную власть Писания лютеране подразделяют на причинную и нормативную. Это означает, что Писание само по себе порождает в человеке божественную уверенность в своей истинности. Нормативная власть, понятно, состоит в том, что Библия является единственным правилом веры. Здесь ощущается та же тенденция: Писание содержит в себе Бога, и Он действует как бы изнутри Писания, будучи как бы «поглощен» им. Божественная действенность Библии, по мнению лютеран, означает, что она сама по себе создает в человеке спасительную веру и своей божественной силой освящает его . Тут опять мы видим некую «божественную самостоятельность» Писания. Естественно, что лютеране пишут: «Божественное Слово Святого Писания обладает бесконечною, всемогущею силой» . Это весьма напоминает лютеранскую христологию (о которой речь ниже): божественные свойства Сына Божьего передаются Его человеческой природе, в результате чего человечество Христа, по сути, частично утрачивает свой человеческий характер. Поскольку Писание для лютеран также воплощенный Бог, то и тут Бог передает Свои божественные свойства Библии. Такое communicatio idiomatum (общение свойств) делает Писание подобным Богу.
Интересно, что лютеране учат божественной действенности Слова extra usum (вне употребления) . Однако Тело Христово по их учению не содержится в хлебе вне употребления на службе. Тем самым Писание ставится над причастием Христу. Разумеется, никто не сомневается, что Библия, даже если ее никто не читает, является непогрешимым Словом Божьим. Другое дело, когда Писанию приписывается божественная активность, как если бы оно не отличалось от Самого Бога, как если бы Бог не существовал «отдельно» от Библии, как будто Писание принято в ипостась Сына Божия. Божественное совершенство Писания лютеране видят в его исключительности как источника истины, причем Писанию свойственна некая «божественная автономия». Наконец, божественная ясность Библии означает, что оно ясно говорит о спасении, поэтому его может понять любой человек со средним интеллектом. При этом лютеране придерживаются известного принципа: Scriptura Scripturam interpretatur; Scriptura sua luce radiat (Писания истолковывают Писания; Писания излучают свой свет) . Если Писания излучают свой свет, то, что это значит? Они могут излучать только свет надмирного Бога, иначе получилось бы, что Писание есть некое независимое от Бога божественное. Самоистолкование Писаний неизбежно приводит лютеран к выводу, что одни фрагменты яснее других, и поэтому одно должно трактоваться в свете другого. Прямо скажем, протестанты не преуспели в своем воплощении этого принципа: у каждого реформационного исповедания свои ясные, и свои темные места. Сам выбор таких мест неизбежно порождает субъективизм, поскольку в самом Писании нет ясных указаний на то, что ясно, а что нет: следовательно, человек вынужден опираться на «ясность» своего собственного разума. Значит, предельная ясность Библии не помогла протестантам узреть истину без нарушения церковного единства.
Это доказывает, что ясность Писания нужно определять по-иному. Правда, лютеране различают внешнюю ясность Писания – оно словесно понятно для всех людей, внутреннюю ясность – оно понятно всем верующим, сущностную ясность – постижение тайн веры, возможное только на небесах. Стало быть, божественная ясность Писания понимается трояко. На это можно возразить, что сложно утверждать, будто для всех людей Писание так уж ясно. Язык Библии достаточно сложен и глубок, поэтому даже для верующего человека многое остается загадочным. Непонятно и то, как же быть со словами апостола Петра, говорящего о том, что в посланиях Павла есть «нечто неудобовразумительное» (2 Пет. 3, 16). Т.е. очевидно, что Писание, по крайней мере, неодинаково ясно, раз есть такие места. Как же быть тогда с божественной ясностью? - выражение «неодинаковая божественная ясность» звучит странновато и почти что равнозначно тому, что одни места Писания «божественнее» других. Так всегда бывает, когда в Писании начинается поиск «мест», которые противопоставляются другим «местам»: это с необходимостью заканчивается тем, что в Писании находят другое «писание», которое удовлетворяет запросы очередной протестантской группы.
Можно сказать следующее: да, Писание ясно в самом себе, поскольку оно богодухновенно. Но для человека, греховная природа которого еще не искоренена, подобная ясность не так очевидна, и если бы не благодать, дарованная Церкви, мы погрязли бы в пучине ересей. Вспомним, как Лютер считал, что Писание может трактовать любая кухарка. За этим кроется позиция, по которой ясность Писания оказывается легко доступной каждому встречному: либо это недооценка греховности человека, либо переоценка роли Писания. Т.к. лютеране больше других настаивали на извращении природы человека в результате падения, то остается только второй вариант. За ним наблюдается вера в самодовлеющую божественность Писания, в его, если хотите, непреодолимую благодать (хотя формально лютеране это отрицают). Тем не менее, они слишком настаивают на прозрачности Писания для всех здравомыслящих людей – значит, считается, что у Писания есть своя «божественная энергия», которая сообщает человеку эту прозрачность. Обратим внимание на лютеровское замечание о том, что богословие должно быть грамматикой, т.е. богослов обязан быть филологом (предполагается и знание языков), чтобы правильно понять Писание. Итак, для Писания требуется ученость: святости для познания смысла Писания не требуется, либо она сведена к общим рассуждениям о «вере». Нужно сказать также о божественной власти Писания. Строго говоря, божественной властью обладает только Бог. Но Он осуществляет ее через Церковь. По мнению же протестантов, это происходит через Писание, да так, что Бог сообщает эту власть Писанию, и теперь оно чуть ли не самостоятельно управляет людьми. Мы видим, что на практике это привело протестантов к анархии и расколам: получилось, что каждый сам-себе-Писание. Все это потому, что Писание не опосредовано Церковью.
Лютеранство отличается от Церкви и в вопросе о богодухновенности Писания. Конечно, она признается, хотя в лютеранской среде было и есть немало людей, которые не оставляли от нее камня на камне (напр., Бультман). Но саму богодухновенность лютеране понимают иначе. Они говорят о вербальном вдохновении, коим Святой Дух вселял слова, которые святые писатели должны были записать . Хотя лютеране и отрицают, что процесс написания книг Библии был «механическим деянием», но они называют библейских писателей «писцами», «нотариусами» или «секретарями» Святого Духа. Стало быть, речь идет о божественной диктовке, но никак не о синергии, свободном союзе Бога и людей в создании Писания. Конечно, лютеране признают, что писатели библейских книг были разумными и сознательными инструментами Святого Духа, но об их свободе говорится не так уверенно. Так что известная механистичность в процессе написания Библии просматривается. В каком смысле свободен секретарь или нотариус? Заметим, что божественная вдохновенность касается не только слов Библии, но и литературных форм (suggestio literalis). Если сводить роль писателей Библии только к записи под диктовку, то как же быть с совершенно разной манерой библейских авторов? Лютеране отвечают на это учением о «приспособлении» (аккомодации) Духа. Как говорит Андреас Квенштедт, «Святой Дух приспосабливался к общепринятому способу выражения, оставляя каждому его собственную манеру. Но при том мы все же не отрицаем, что Святой Дух предлагал конкретные и специфические слова этим людям» .
Все это выглядит не очень привлекательно. Возникает множество вопросов. Например, как быть с пунктуацией в Ветхом Завете, которая появилась лишь в средние века? Можно ли греческий язык Нового Завета называть классическим греческим или божественным греческим? Как быть с тем, что в Мф. 27, 9 пророчество о тридцати сребренниках относится к Иеремии, а не к Захарии (см. Зах. 11, 12)? Как вообще быть с неточными цитатами из Ветхого Завета в Новом? Или с кажущимися неточностями в самом Новом Завете? Как разрешить эти проблемы при учении о вербальном вдохновении, где творческая свобода человека в создании Библии практически исключается? Хрестоматийный пример: согласно Мк. 15, 25 Христос был распят в третий час (9 часов утра), но согласно Ин. 19, 14, суд перед Пилатом завершился к шестому часу, т.е. распятие произошло позже. Была выдвинута гипотеза, что Иоанн использовал другой способ подсчета часов, но известный библеист Брюс Мецгер (католик) считает это предположение не имеющим фактической основы. Его гипотеза такова: «более перспективно выглядит другая версия, предложенная еще Иеронимом в 4 веке: не исключено, что наши рукописи в этом месте испорчены. Поскольку цифру 3 в греческом языке обозначает буква гамма (?), а цифру 6 – дигамма, какой-нибудь ранний переписчик на ранней стадии рукописной передачи Нового Завета мог их спутать» . Данная версия имеет лишь вероятный характер, но она формулирует вопрос: возможны ли ошибки переписчиков Писания? Любой человек скажет: да. Но если придерживаться мнения о дословном вдохновении, то получится, что подлинная Библия вообще для нас недоступна. Похожие проблемы возникают и в случае с фрагментом Ин. 7, 53 - 8, 11. Он не встречается ни в рукописях, ни в цитатах у отцов Церкви до середины 5 века. Тем не менее, протестанты включают это место в состав Евангелия, иногда делая примечания.
Никто не хочет сказать этим, что Библия недостоверна. Но что значит достоверность Библии? Дословное воспроизведение, копирование оригинала? Но где эти оригиналы? Мы знаем, что рукописи Нового Завета сохранились значительно лучше, чем любое произведение античной литературы. Но даже их сличение не означает, что вы дословно воспроизводите оригинал: к тому же, как быть со знаками препинания? Наконец, главная проблема – проблема переводов. Перевод не является абсолютно точным: если он не повторяет Библию дословно, то не значит ли это, что подавляющее большинство христиан вообще не имеет доступа к Писанию?! Не надо забывать, что именно протестанты активно ратовали за перевод Писания на национальные языки и осуществляли это на практике. Но при этом учение о вербальной инспирации разрушает эту практику: зачем переводить Писание на иные языки, если достоверность слов теряется? Остается предположить, что Святой Дух вдохновлял также всех переписчиков и переводчиков, но оно абсурдно: почему же тогда есть разные рукописи и разные переводы? Не может же быть несколько различных, но дословно богодухновенных Писаний? Нужно учитывать, что для протестантов Библия – это последнее прибежище отчаявшейся души: неслучайно, что лютеранская догматика Мюллера начинается с учения о Библии, а уже затем переходит к учению о Боге, Церкви и т.д. Много раз отмечалось, что для протестанта потеря Библии – это почти что потеря Бога. Поэтому утрата дословности для протестанта – это значительно большая угроза, чем для православного или католика. Все потому, что утрачена роль Церкви.
Учение о приспособлении Духа к манере библейских писателей русский богослов 19 века П.И. Лепорский называл крайне странным и лишенным всякого основания. Вместо того, чтобы видеть в библейских писателях соработников Бога, творческая свободная личность которых не подавляется Всевышним, но преображается Его благодатью; вместо того, чтобы утверждать свободу библейских писателей в выборе слов и выражений, стиля, - вместо всего этого лютеране предлагают концепцию, отвергающую реальную свободу, соавторство пророков и апостолов (Квенштедт говорит, что автором Библии является только Бог, а пророки и апостолы – условно), и учат приспособлению Духа, т.е. это Дух свободно сообщает Своим «секретарям» разные стили, которые они принимают как свои собственные. Вместо свободы людей проповедуется лишь свобода Духа. И потом, если автор Писания исключительно Бог, то зачем же мы пишем: Евангелие от Марка, Послания Павла, Книга Даниила? Лепорский прав, делая следующий вывод: «что окончательно убивает рассматриваемую теорию, так это скрывающееся в ней противоречие между ее целью и результатом. Она старается защитить богодухновенность в самом строгом смысле, а на самом деле, в конце концов, ставит ее под сомнение» . Это действительно так, поскольку мы не имеем дело с рукописями, написанными непосредственно св. Лукой или св. Павлом: т.е. дословное вдохновение заставляет сомневаться в подлинности Писания вообще, т.к. мы не знакомы ни с одним оригиналом. Кроме того, в этом случае все несовершенства оригинала нужно было бы приписывать Богу, что абсурдно и кощунственно.
Но лютеране не могут не учить о богодухновенности так, чтобы не устранять свободу человека. Отвечая на возражение о разности стилей писателей Библии, Мюллер говорит, что во всем Писании мы видим «общий уникальный Божий стиль» . Это только подтверждает ту мысль, что свободу человека в создании Библии лютеране понимают крайне ограниченно. В связи с этим можно задать вопрос: является ли Библия абсолютно совершенной литературно? Можем ли мы считать, что греческий Нового Завета – это литературное совершенство? Но Библия написана для другой цели: для спасения. Поэтому было бы нечестивым думать, что Бог подвергал насилию способности писателей и давал им некую абсолютную литературную форму: Бог сообщал им непогрешимое учение о спасении, но при этом они выражались так, как делали это обычно. В этом и состоит синергия: литературные несовершенства писателей сохраняются, если это не вредит делу спасения. Широко известно о варваризмах, синтаксических и грамматических ошибках, встречающихся в Новом Завете. По этому поводу Лепорский пишет: «произведения священных писателей совершенны настолько, насколько они соответствуют целям божественным; а последние не необходимо требуют совершенства во всех отношениях» . Иначе и быть не может, если мы признаем добровольное согласие Бога и людей в написании Библии. В противном случае остаются только «предопределенческие» варианты, связанные с насилием со стороны Бога. Можно сказать, что Библия абсолютно совершенна с точки зрения учения о спасении. Но если брать внешнюю форму, то настаивать на полном совершенстве нет смысла, чтобы не устранять самодеятельность святых пророков и апостолов.
Это осознается многими и в протестантском мире. Например, известный баптистский теолог Эриксон говорит следующее: «На занятиях по гомилетике студентам предложили подготовить проповеди, основанные на различных проповедях в Библии. Дойдя до Деян. 2, студенты обнаружили, что обращение Петра в день Пятидесятницы – отнюдь не идеал гомилетического совершенства. Все они смогли подготовить более качественные с технической точки зрения проповеди, но никто из них, разумеется, и не надеялся превзойти результаты Петра. Результаты проповеди Петра невозможно объяснить искусством, с которым он ее готовил и вел. Причина успеха была заключена в силе Святого Духа» . С точки зрения лютеран, этот автор виновен в богохульстве: он позволил себе усомниться в абсолютном совершенстве Библии. Но такие подозрения возникают, если исходить из учения о вербальном вдохновении. Да, проповедь Петра далека от гомилетического совершенства. Мы часто забываем, что перед нами – проповедь рыбака. Благодать же Божия делает грешника святым, но она не делает рыбака новым Цицероном и профессором богословия, - свобода человеческого творчества сохранена Богом и здесь. Благодать Святого Духа не связана буквами и словами, иначе получалось бы магическое действие Писания ex opere operato. Тогда слова Библии автоматически воздействовали бы на души людей и обращали их, кто бы их ни произносил или ни читал. Проповедь Петра – непогрешимое слово Божие, но одновременно и слово человеческое. Благодатность воздействия Писания связана с его пребыванием в Церкви. Если Слово Божие рассматривается вне Церкви, вне ее благодати, то риск искажения Писания очень велик. Бог действует не изнутри Писания, как если бы Он был «закован» в него, но через Писание. Кто бы ни произнес слова Петра, они будут богодухновенными, но сказанные помимо Церкви, они редко попадают в цель и спасают души. Только произнесенные в церковной полноте Духа, они в истинном смысле соединяют с Сыном Божьим. Библия и вне Церкви Библия, но только в Церкви она действует в совершенстве и живет полнокровной жизнью.