Обычно считается, что протестанты начисто отвергают Предание и настаивают исключительно на Писании. С лютеранами даже на формальном уровне дело обстоит сложнее. Например, Книга Согласия, представляющая собой квинтэссенцию лютеранской теологии 16 века, открывается тремя древними символами веры: Апостольским, Никейским и Афанасьевским (хотя последний и не принадлежит св. Афанасию Великому). Уже здесь чувствуется претензия на продолжение традиции древней Церкви, а не на полное их отвержение. Филипп Меланхтон в Апологии Аугсбургского исповедания отвергает «традиции», которые для него синонимичны во многом «обрядам», по той причине, что традиции оправдывают перед Богом, их соблюдение вменяется в заслугу, а это неверно, т.к. «оправдание по вере». Меланхтон наивно полагает, что отцы Церкви также учили оправданию по вере. В то же время, он подчеркивает, что протестанты не против традиций: «мы с радостью поддерживаем древние традиции (такие, как три основных церковных праздника, соблюдение воскресного дня и т.п.), установленные в Церкви ради пользы и спокойствия. И мы истолковываем их более умеренно, чтобы не допустить представлений, будто они оправдывают» . Меланхтон даже противопоставляет новоиспеченную лютеранскую традицию католической: «У нас многие приходят на Святое Причастие добровольно, без всякого принуждения каждый день Господень, но сначала их наставляют, испытывают, знают ли они что-то о молитве Господней, о Символе Веры и Десяти Заповедях, и отпускают грехи .. У наших оппонентов вообще не проводится катехизация детей, о которой заповедуется даже в канонах. У нас пасторы и служители церквей побуждаются публично и в частном порядке наставлять и выслушивать молодежь. И эта традиция приносит превосходные плоды» .
Здесь еще не слишком чувствуется принцип «только Писание». Скорее, просто критика католических традиций, поскольку их суть не соответствует лютеранскому учению об оп-равдании. В Формуле Согласия проблема решается яснее. Источники вероучения делятся на три категории по степени важности: 1. Священное Писание, которое является единственным истинным критерием. 2. Три вселенских Символа Веры, т.к. они основаны на Слове Божьем, считаются «вторыми по важности». 3. Сочинения Лютера, а также Аугсбургское исповедание, Апология Аугсбургского исповедания (среди трудов Лютера особенно упомянуты Шмалькальденские Артикулы, Краткий и Большой Катехизисы) . Можно было бы полагать, что в лице трех древних символов лютеране принимают и наследие Церкви того времени, но прямо об этом не упомянуто, хотя есть фраза о том, что «не следует думать, будто таким образом отвергаются другие хорошие, полезные и чистые книги, истолкования Святых Писаний, опровержения заблуждений, объяснения доктринальных артикулов, ибо, поскольку они согласуются с вышеупомянутым эталоном учения, они рассматриваются как полезные изложения и объяснения и могут быть использованы с выгодой» . Но эта оговорка ситуацию не спасает, поскольку вопрос не прояснен конкретно: какой статус в глазах лютеран имеют писания отцов Церкви, кроме трех символов? В конце Формулы Согласия приводится множество мест из творений отцов (так называемый «перечень свиде-тельств»), а также из решений Эфесского и Халкидонского Соборов, но касаются они только христологических вопросов. С помощью отцов лютеране пытаются защитить свою, отнюдь не святоотеческую христологию. По остальным вопросам мнение отцов не так важно.
На практическом уровне мы видим, что для положительного обоснования своих доктрин лютеране значительно чаще используют сочинения Лютера, схоластов 17 века и символические книги, которые вошли в Книгу Согласия. Следовательно, вторыми по важности для лютеран являются не книги отцов Церкви, но книги их отцов. Статус последних четко закреплен: «мы объединили вышеупомянутые писания (книги, вошедшие в Книгу Согласия – К.М.) .. потому, что они всегда и везде считались общей, единодушно принятой позицией наших церквей .. они были подписаны в те времена главными и наиболее просвещенными теологами, и имели влияние на все евангелические церкви и школы» . Перед нами – формула лютеранского предания. Эти слова, кстати, весьма совпадают с определением «согласия отцов», сформулированного св. Викентием Леринским: мы верим в то, во что верили все, всегда и везде. Тем не менее, Мюллер называет такую формулировку «практически бессмысленной» . Т.е. бессмысленно только согласие отцов Церкви, но согласие лютеранских отцов является одной из основ их вероучения. Тем самым доказываются, что лютеране не продолжают древнюю Церковь, но создают новую, со своим преданием.
Просматривая лютеранскую догматику, легко убеждаешься в том, что цитаты из Лютера занимают там очень почетное место, сразу вслед за Писанием. Лютеране так легко видят ошибки у Отцов, что хочется спросить: согласны ли они видеть такие же ошибки в сочинениях Лютера? Я понимаю, что сейчас множество лютеран готовы видеть ошибки не только у Лютера, но и в Писании, и даже в христианстве. Но речь идет об «ортодоксальных» лютеранах: готовы ли они признать хотя бы какие-то вероучительные заблуждения Лютера, или, наоборот, с энтузиазмом защищать любые его выражения? Если верно последнее, то тезис «только Писание» выглядит просто издевательством: вы защищаете Писание или Лютера? Лютеране говорят, что они принимают труды Лютера постольку, поскольку они согласуются с Писанием. То же говорится и о сочинениях святых учителей древней Церкви: они не равны Писанию, но принимаются как свидетельства о сохранении апостольского учения в послеапостольский период. Но это мало что объясняет. Кто решает, что соответствует апостольским уче-ниям, а что – нет?
Естественно, решает сообщество верующих. В данном случае, лютеране готовы видеть мельчайшие неточности у отцов, но не замечать «вопиющих» мест у Лютера. Беспристрастности здесь не дождешься. Квенштедт говорит: «Согласие ранней Церкви, или отцов первых столетий по Р.Х., не является источником христианской веры, - ни первичным, ни вторичным – равно как оно не производит божественной веры, но создает лишь человеческую веру (человеческое поверье) во что-то возможное или вероятное» .Все это продолжает лютеранскую традицию видеть в Писании «земного бога», резко противопоставляя его всей христианской истории. Вспомним, что лютеране подводят черту под божественным откровением составлением канонических книг Писания. Голлац пишет, что больше никаких откровений нет. Это верно, что книги Библии уже написаны, и Бог не дает откровений для написания новых книг Библии. Но если отвергать мистическое общение с Богом вообще, то мы оказываемся в тумане неопределенности по поводу уяснения смысла Писания и жизни во Христе: это равносильно тому, что Святой Дух больше не живет в Церкви. Свидетельства великих святых эпохи Вселенских Соборов в итоге значат для лютеран значительно меньше, чем строчки виттенбергского вож-дя.
Лютеранская догматика относит вероисповедание Церкви (т.е., собственно говоря, свое предание) к norma normata, - нор-мированнной, или определенной норме, которая поясняет учения, содержащиеся в Библии. Эта норма, конечно, вторична. Значит ли это, что она может быть пересмотрена? Русское издание Книги Согласия посвящено Роберту Произу, о котором сказано, что «он постоянно разъяснял и напоминал, что основанием для подписания лютеранами этого вероисповедания является не Quatenus, но Quia, т.е. мы принимаем это вероисповедание без оговорок, не «покуда», но «потому что» эти вероисповедания согласуются с Писаниями и основываются на них» . Как видим, предание лютеран принимается практически безоговорочно. Американский лютеранский теолог К.Ф.В. Вальтер так понимает акт подписания пасторами Книги Согласия: «Безоговорочное подписание касается всего содержания вероисповедных книг, и не позволяет подписывающему делать какие-то мысленные оговорки ни по одному из положений. Равно как нельзя исключать такие доктрины, которые обсуждаются мимоходом, для подтверждения других учений, потому что сам факт их привлечения для этой цели, закрепляет их как окончательные артикулы веры и требует их охотного принятия всяким, кто подписывает эти Вероисповедания» . Разумеется, он убежден, что символы, вошедшие в Книгу Согласия не противоречат Писанию ни в одном боле или менее важном пунк-те.. Не очень понятно лишь одно: какие могут после всего этого быть претензии к православным? Допустим, вам не нравятся сочинения отцов и решения Соборов, но решения своих отцов вы готовы принять безо всяких допущений и условностей. Значит, принципиальной разницы между нами и вами нет: разве отцы у нас разные..
Итак, лютеране не спешат признавать дыхание Духа Божьего в Церкви до Лютера, но быстро видят такое дыхание в сочинениях своих богословов, преимущественно 16-17 веков. Отсюда и полное принятие их доктрин как якобы выводимых из Писания. Теперь нам нужно обратиться к этой проблеме: что значит «выводимость» учения из Писания? Для этого можно проанализировать труд самого значительного лютеранского теолога 16 века (не считая Лютера) Мартина Хемница, посвященный критике Тридентского собора. На этом соборе католики сформулировали свое несогласие с теологией реформации, поэтому естественно, что Хемниц вынужден подробно отвечать им, защищая лютеранство. Необходимо сказать, что Хемниц активно критикует устное понимание Предания католиками в лице иезуита Диого де Андрады: «Андрада говорит, что когда Христос счел необходимым прийти на помощь слабой человеческой памяти через записанное Евангелие, Он пожелал его передать в столь кратком изложении, чтобы большую его часть .. можно было оставить традиции» . Т.е. предание в таком понимание – это незаписанное, устное Евангелие. Такой взгляд, конечно, порождает почву для злоупотреблений, что и показала история католичества. Хемниц полагает, что неприятие католиками Писания как единственного мерила истины обосновано двумя утверждениями: «1) тем, что Писание неполно, поскольку не содержит всего, что необходимо для веры и благочестивой жизни; 2) там, где оно все же содержит необходимое .. оно неясно и двусмысленно, как нос из воска или свинцовый квадрат… Поэтому они утверждают, что оно является, скорее, поводом к раздорам, чем голосом судьи, учителем, который не может говорить, мертвой буквой .. Экк в свойственной ему манере назвал Евангелие темным, чернильным богословием» .
Видимо, именно из критики такой концепции возникло лютеранское учение о «божественной ясности» Писания. Мы уже обсуждали этот вопрос. В данном случае, мы должны четко определить, что мы понимаем под ясностью. Понятно, что это не ясность в смысле очевидности для всех. И это не ясность в смысле очевидности для всех верующих, для всех, присутствующих в Церкви. Мы знаем, что здание Церкви периодически пытались разрушить многочисленные ереси и расколы. Если бы Писание обладало некоей автоматической ясностью для всех верующих, то можно было бы забыть о расколах и ересях. Возможно, такой взгляд связан у лютеран с теорией мгновенного спасения по вере: в этом случае обретается полная ясность Писания. Тем не менее, не стоит забывать о том, что ясность Писания не спасла лютеран от расколов в 16 веке. Их спасло не Писание, а согласие именно в собственном предании, обильные цитаты из Лютера, консенсус теологов: все это привело к подписанию Формулы согласия (1577), в составлении которой активно участвовал и сам Хемниц. Поэтому не нужно так уж потешаться над католиками: Писание действительно может служить почвой для раздоров: разве история реформации и вообще протестантизма не подтверждает это? Значит ли это, что Писание темно, неясно и двусмысленно? Нет, само по себе, в своем внутреннем бытии, Писание совершенно ясно. Неужели Бог хотел запутать Своих детей? Но дети запутываются, поскольку не хотят быть вместе со Своим Отцом. Их тьма мешает свету, которым Он светит нам через Писание. И потому нам кажется, что Писание темно, непонятно. Оно таково, потому что преломляется в нашем греховном бытии, и, в связи с этим, вечные истины Писания рассыпаются в нас на ряд еретических осколков. В «тьме» Писания «виновато» не Писание.
Лютеране, конечно, могли бы сказать, что Писание ясно только для «ортодоксально» верующих, а не для еретиков, которые лишь формально присутствуют в Церкви. Но ведь ортодоксальность нуждается в согласовании, иначе каждый индивидуально мог бы толковать Библию, не спрашивая мнения кого бы то ни было, и спасаться. Зачем тогда нужно указывать в догматике, что учителя церкви должны больше времени посвящать изучению Писания, теологических доктрин, упражняться в филологии и т.д.? Если Писание божественно ясно для любого истинно верующего, то все это ни к чему. Если уж апостол Петр находил в посланиях Павла нечто не очень понятное, хотя ни тот, ни другой не являлись еретиками, то, очевидно, что совершенная ясность Писания даже для подлинно верующих людей не может быть отстаиваема, если под верующими понимать просто сумму индивидов. Но если говорить о Церкви, то она способна опознать ясность Духа в Писании, ибо движима этим Духом. Отсюда необходимость в Соборах. Эту необходимость не будут отрицать и лютеране (вспомним историю Формулы согласия). Стало быть, ясность Писания неразрывно увязана с ясностью Церкви. Да, лютеране убеждены, что Писание обладает божественным могуществом, поэтому оно само заставляет уверовать, само сохраняет Церковь, само заставляет принять свой канон, само объясняет все доктрины веры каждому: человеку, как это принято у протестантов, достается роль пассивного наблюдателя. Практика учит обратному. Если христиане разных исповеданий пытаются переубедить друг друга, то само приведение цитат мало что дает, - это известно всем. Логические аргументы от разума тоже мало успешны: логика православных и логика лютеран далеко не всегда совпадают. У вас одна цепочка цитат, - у нас другая: не будет же это состязание по принципу «кто больше»? Чаще всего, если люди хорошо осведомлены в Писании, начинается бег по кругу, воспроизведение тех же самых цитат.
В конце концов, лютеранин сошлется на свои символические книги: здесь и наступит момент истины. Значит, доктрины веры невыводимы из Писания просто логическим путем сопоставления цитат: неизбежна ссылка на то, что «моя церковь» верит так и так. Здесь-то мы и наблюдаем разное дыхание разного духа. Итак, мои цитаты из Писания все равно подводятся под мнение Церкви, согласовываются с ним. Наивно думать, что человек решает изменить догматы веры, потому что он нашел некую новую цитату, которую не замечал раньше. Это такая же наивность, как полагать, что научные теории строятся на фактах: сначала я, дескать, собираю факты, а потом на их основании получаю теорию. Нет, я уже имею теорию, которую пытаюсь оправдать фактами: иначе, какие факты я буду собирать? Аналогично и в нашем случае. 15 веков заповедь «не сотвори себе кумира» не вызывала, как правило, бурного иконоборчества (за известным исключением). Но в протестантском мире эта заповедь сразу стала интерпретироваться по-иному. Что, протестанты вдруг обнаружили эти слова в Священном Писании? Да они были широко известны всегда: ведь это одна из Десяти Заповедей! Проблема в том, что протестантов не устраивало католическое иконопочитание, оно было им не по духу, и вот этот «дух» был первопричиной пересмотра догматов и акцентирования определенных мест из Писания.
Вспомним ситуацию с адвентистами: неужели заповедь о субботе никто не читал до г-жи Уайт? Читали, но понимали иначе. Да и Уайт пришла к субботе отнюдь не под прямым воздействием Писания: как известно, у нее были «откровения ангелов» о субботе, и только потом выяснилось, что суббота – новая адвенти-стская доктрина. Люди могут сколь угодно долго говорить: я стал протестантом, когда начал внимательно читать Писание. Как будто они увидели в Писании красноармейца, гневно указующего: а ты записался в протестанты?! Просто людям не нравилось, или было непонятным православное, либо католическое богослужение, жизнь верующих этих исповеданий: начались поиски истины, появились протестанты, что-то объяснили, и только затем были собраны «ясные места» из Писания. Бегство от одной жизни закончилось в объятиях другой жизни. Отчуждение от одного духа привело к иному духу. Вот эту жизнь в данном духе и называют преданием. Бегут не от Писания к Писанию, и не от Бога к Богу: движутся от одного понимания Писания и Бога к другому; или от одного непонимания к еще боль-шему непониманию…
Любой христианин, независимо от исповедания, убеждается на практике, что жизнь в Боге, как понимает его церковь, первичнее фрагментов Писания, но только в свете этой жизни фрагменты склеиваются в единое целое. Хемниц, критикуя «устное предание» католиков, говорит, что оно приводит к иска-жениям, и поэтому Бог повелел записывать полученные откровения. Дескать, это предохраняет от повреждения истинное учение. История протестантов, когда, кроме записанного Слова Божьего, появилось еще и напечатанное, не подтвердила этого тезиса: чем больше протестанты печатали своих книг, тем больше распадались. Не говоря уже об ошибках переписчиков и опечатках типографий, нельзя не заметить, что вера в то, что записанное Слово Божие предохранит от всех бед является верой в то, что Писание – Бог, и человек не может уклониться от Писания так же, как в протестантской сотериологии он не может потерять спасение. Быть может, возникнет вопрос: так Писание содержит все, необходимое для спасения, или нет? Ответить на него можно антиномично. И да, и нет. Но протестантских логиков (среди которых был великий Лейбниц) этот ответ не удовлетворит. Объясню: в Писании содержится все для спасения, поскольку оно непогрешимое Слово Божие, и Бог дал его с целью спасения. Спасение невозможно без Бога. Но вот вопрос: содержится ли Бог только в Писании? Нет, иначе Писание было бы вездесущим божественным. Где же еще Бог? Везде, но в первую очередь – в Церкви. Значит, все необходимое содержится в Писании, которое в Церкви, которая в Боге.
Критикуя католическое предание, Хемниц сравнивает его с преданиями фарисейским, а также с иудейским Талмудом. При этом он говорит: «Прежде многие иудеи, убежденные светом Писания, переходили в христианскую религию .. Написание Талмуда, который включал в себя предания, началось около 150 г. по Р.Х. .. После этого редко случалось, чтобы иудеи обращались в христианскую веру» . Здесь опять видна абсолютизация буквы Писания: иудеи обращались в христианство не просто от потрясения перед библейскими цитатами, но, видя чистоту христианской веры, Христа, явленного в верующих. Я согласен, что приведенная выше цитата - аргумент против предания, но только против ложного предания. Хемниц, видимо, не замечает, что эту аргументацию можно и повернуть: если уж «согласие раввинов» помогло иудеям уменьшить переход своих единоверцев в христианство, то тем более согласие отцов древнехристианской Церкви позволило значительно сократить опасность ересей и расколов. Согласию еретиков Церковь всегда противопоставляла собственное согласие. Т.е. данное замечание не только против предания, но и за него. Что касается устного предания, оно принимается Церковью настолько, насколько входит в ее согласие. Если кто-то говорит: я нашел новое евангелие, скажем, евангелие от Ленина, - давайте изменим всю христианскую догматику, то Церковь отвечает, - нет, это «евангелие» противоречит Писанию и нашим отцам, и поэтому ему нет места в Церкви. Так поступит и лютеранин: это противоречит Библии и Лютеру. По поводу дискуссий о том, какой способ передачи божественный истины лучше, - устный или письменный, - нельзя высказаться однозначно. Христос проповедовал устно, а не писал богословские трактаты. Конечно, устная передача Благой вести может быть подвергнута порче и злоупотреблениям. Но и письменные заблуждения тоже воз-можны. Разве не ссылались католики на такие документы, как, например, «дарение Константина»? Подделать можно все.
Вы скажете, что в Писании ничего нет про «Константинов дар». Да, но в Писании ничего нет и про то, что нужно слушаться мнения немецких богословов по вопросу о вездесущии Плоти Господней. Лютеране возразили бы, что и это они могут доказать из Библии. Если так, то не нужно вообще упоминать о других источниках вероучения вроде древних символов или собственных докторов. И потом, ни одной буквальной фразы про вездеприсут-ствие Тела в Библии нет. И по многим другим вопросам тоже. Тогда остается только делать богословские выводы по принципу: мы не можем верить по-другому, поскольку иначе не способны объяснить пребывание Его Тела в причастии. Лютеране не могут, но другие протестанты преспокойно объясняют. Следовательно, не нужно так спешить, чтобы объявить Писание нормирующей нормой вероучения. Этой нормой может быть только Бог. Только непрестанно общаясь с Богом, Церковь толкует Писание, и являет миру благое и нетленное учение спасения. Хемниц бичует католиков, что в их крещении, конфирмации (миропомазании) много такого, о чем не сказано в Писании. Поэтому, говорит он, нельзя ссылаться ни на какие установления, о которых не сказано в Писании .
Но неужели лютеранский чин крещения полностью и дословно взят из Писания? Многие протестанты вообще убеждены, что про миропомазание в Писании ничего нет, т.е. совершение его не заповедано. Любая богослужебная практика приемлема Церковью, если она имеет преемство истины с апостольской Церковью. Хемниц пытается отрицать любое устное предание, и в доказательство ссылается на то, что под именем устных преданий, якобы переданных апостолами, было много апокрифов. Но ведь апокрифы Церковь неизменно отвергала, иначе Писание не сохранилось бы неповрежденным. Впрочем, лютеране убеждены, что Писания сами себя сохраняют. Это не помешало им объявлять апокрифами канонические книги Библии. Так что дело не в устном предании самом по себе. Дело в протестантской боязни выйти за пределы Книги книг к Богу. Это боязнь дышать воздухом Неба. Это непонимание, что именно Дух Святой образует жизнь Церкви, включая богослужения, писания отцов и т.п. Однако Хемниц не так уж далек от истины, когда пишет: «в отношении Церкви, служения, учения, веры и т.д. отдельные Апостолы не учили ничему отличающемуся, но была единая вера, одно и то же учение и общее служение, посредством которых они установили единую позицию Церкви» .
Значит, единая позиция была установлена через общее служение. Где же в Новом Завете полный текст апостольской литургии? Или может там найдется текст литургии лютеранской? Нет там и символа веры, и учебника догматики. Вы опять скажете, что это можно вывести из Библии. Но, выводя это, вы неизбежно будете добавлять нечто, о чем в Писании прямо не говорится. Это «нечто» - не измена вере, ибо оно берется из христианского опыта единения с Господом, из жизни в вере. Этот опыт общения со Всевышним позволяет отличать Предание от ложных преданий. Если не считать Писания, то этот опыт зафиксирован, прежде всего, в литургии. Именно участие в литургии служит индикатором истины или лжи. Посмотрев на «литургию» баптистов или на мессы под гитару современного католичества, православный человек и без Писания поймет, где Истина. Сам же Хемниц пишет: «то, что было написано о подлинных преданиях апостолов, не следует сразу же переносить на то, что под этим именем нам предлагают паписты. Только если они столь же ясно и безусловно докажут, что некое предание несомненно является апо-стольским» . Но это значит, что нужно было обратиться к истинному Преданию Восточной Церкви, освободив предание католиков от искажений. Увы, как это нередко бывает, возобладал критический подход, и вместо очищения предания, лютеране изобрели свое. Между тем, апостол Павел заповедал христианам держаться Предания (см. 2 Фес. 2, 15).
Любопытно, что Хемниц, комментируя слова Апостола Петра относительно трудности для понимания некоторых мест у св. Павла, пишет: «он не говорил, будто они сами по себе приносят читателю погибель, но указал, что невежественные и колеблющиеся люди искажают их к своей погибели. Он употребил очень выразительное слово ;;;;;;;;;;; («искажают»; в Синодальном переводе «превращают» - К.М.), которое исполь-зовалось для обозначения пыток. Ибо как пытка часто применя-ется к невинным людям .. чтобы .. выбить из них нечто отли-чающееся от истины, так, сказал Петр, насилие было применено и к Писанию, ради искажения его подлинного, простого и ясного смысла» . Очень похоже на самих лютеран: разве они не подвергли насилию послания Павла, чтобы путем пытки выбить из них доктрину оправдания без освящения? Но почему же люди подвергают Писание насилию, если читают только его? Очевидно, они придерживаются другой веры, другого «согласия». Как же сделать так, чтобы Писание светило тихим светом Иисусова смирения, если повод для ложных доктрин взят именно из Писания? Ответ только один: обратиться к опыту Церкви. Не Писание хранит само себя, но Церковь Бога. У протестантов получается порочный круг: еретики искажают Библию, но пытаясь критиковать их, протестанты опираются исключительно на ту же Библию, - в итоге нужный эффект не достигается. Но Хемниц, конечно, в ужасе от того, что понимание Церкви ставится «выше» Писания. Как будто в Писании уже не заложено первичное понимание Церкви! Так и живет церковный организм: от понимания к пониманию. Но протестанты живут вне.
Далее Хемниц критикует католиков за то, что, по их мнению, Церковь наделила Священные Писания канонической властью. При этом католики, видимо, допускали мысль, что папа и католическая церковь могут лишить Писание этой власти. Конечно, Писание не является чем-то, что можно то наделять канонической властью, а то отбирать. Тем более это не может делать Папа римский. Если Церковь ясно засвидетельствовала, что некоторая книга богодухновенна, и имеет апостольское происхождение, то она не может забрать это обратно. Однако каноническая власть Церкви содержится уже в Писании. Нельзя сказать, что Церковь дает Писанию нечто, чем бы оно не обладало изначально. Но она являет это всем верным. Она обнаруживает, что некоторые люди в ее среде засвидетельствовали истинное откровение Господне. Хемниц считает, что Писание обладает канонической властью от Святого Духа, затем от священнописателей, и только потом – от первоначальной Церкви . Здесь странным образом разделяется то, что едино: разве священнописатели – не члены первоначальной Церкви? Разве Святой Дух не дышит особенным образом именно в Церкви? Это, значит, что Писание создано в Церкви и Церковью. У Хемница получается, что Писание создано где-то вне Церкви, Святой Дух индивидуально просветил несколько священнописателей, а уже потом откуда–то приходит Церковь, вынужденная признать неизбежное: такие-то книги являются каноническими. Протестанты настолько уверены, что Писание создает Церковь, что готовы вырвать его из Церкви и поместить отдельно от нее как нечто чуждое, законность чего, однако, нельзя не признать: Писание заставляет это сделать. В действительности же, в Писании Церковь узнает сама себя, видит, что это создано ею, видит в этом печать Святого Духа.
Хемниц пишет: «свидетельство древней Церкви о богодухновенности Писаний передавалось потомкам в непрерывной преемственности и тщательно сохранялось в заслуживающих доверия исторических трудах древности, чтобы позднейшая Церковь была хранительницей свидетельства» . Неужели же только свидетельства о Писании тщательно и непрерывно передавались в Церкви? А богослужебные тексты? Дело даже не в этом. Главное в Церкви – это благодать Божья, без которой смысл Писания станет непонятным. Неужели благодать не передавалась «потомкам в непрерывной преемственности»? Удивительно это желание протестантов сделать из Церкви хранилище исторических фактов, где передается только память о них, но не передается, не переливается от одного к другому божественная энергия. Хемниц утверждает, что решение вопроса о каноне зависит от ясного удостоверения Апостольской Церкви. Но ведь лютеране к ней не принадлежат: они не имеют с ней «непрерывного преемства». Почему же продолжаются ссылки на эту Церковь? Кстати говоря, следуя Лютеру, Хемниц не признает каноничности Посланий Иакова, Иуды, к Евреям и Откровения. Кроме того, он цитирует Евсевия Кесарийского, который сомневался в каноничности 2 и 3 Ин. и 2 Пет. Критики Евсевия нет. Хемниц словно забывает, что Евсевий – это не решение Соборов. У него просто сказано, что есть книги, которые находятся «среди оспариваемых, но большинством принятых» (;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;;), где перечисляются все «спорные» книги, кроме Апокалипсиса.
Думается, что причина отвержения данных книг у Хемница не столько в том, что у части древних писателей они считались сомнительными, сколько в догматических пристрастиях. Послание Иакова и 2 Петра отвергались Лютером, поскольку не соответствовали его учению об оправдании. Маккавейские книги не нравились протестантам, т.к. там речь идет о молитвах за умерших. Послание Иуды отвергалось, поскольку там есть цитаты из апокрифических книг. Но ведь у апостола Павла вообще есть цитаты из языческих авторов: что же, может и его послания отвергнуть?! Как бы не так. Апостол Павел – последнее прибежище лютеран: если подвергнуть сомнению его послания, то как же быть со спасением по вере? Таким образом, отвергая часть книг Ветхого и Нового Завета, лютеране пытались рас-чистить почву для своей догматики. Но это не получилось. Так же и Цвингли отверг когда-то Апокалипсис. Он отрицал призывание ангелов, а ему показали место из Отк. 8, 3-4, где ангел возлагает на небесный жертвенник молитвы святых. После этого Апокалипсис был отвергнут. Протестанты не успокаиваются и по сию пору, обсуждая проблему «канона в каноне». Например, Эрнст Кеземан считает, что эсхатологию Луки в Евангелии и Деяниях нельзя совместить с эсхатологией Павла. Описание ветхозаветного закона у Павла в послании к Римлянам не соответствует взгляду Христа в Мф. 5, 18: «Ни одна йота или черта не прейдет из закона». Павел, по его мнению, отвергает Моисеев закон как средство оправдания, но в пастырских посланиях «парализует» эту формулировку своим морализаторством и рационализацией веры. Естественно, что послание Иакова «противоречит» Павлу.
Сюда добавляется обвинение, что в части книг Нового Завета чувствуется «ранний католицизм». Этот термин был предложен еще Эрнстом Трельчем в 1908 г., и ныне активно обсуждается . Если эти дискуссии и говорят о чем-то, то только об одном: «противоречия» в Новом Завете возникают только в случае протестантской его трактовки. Тенденциозно истолкованный Павел искусственно противопоставляется всем остальным: это исчезает, если вернуться к церковной трактовке. По крайне мере, ни у православных, ни у католиков, не возникает проблем выделить некий узкий канон в каноне церковном. По этому поводу Брюс Мецгер справедливо замечает: «Если мы признаем существование и «древнего католичества» и «древнего протестантства» в Новом Завете, мы получаем основание находить и явную православную тенденцию – в Евангелии от Иоанна и его посланиях» . Все это, конечно, забавно. Полу-чается, что мы имеем дело не с Новым Заветом единой Церкви, а с какой-то антологией еретических книг! Так что идея «канона в каноне», заложенная Лютером, приводит к разрушению Писания. В связи с этим Кристер Штендаль хорошо говорит: «Любая ссылка на керигму или центр, который делает менее важным и инте-ресным целое, предполагает, что существует некая универ-сальная отмычка, способная открыть все замки. Но это, по-видимому, герменевтический мираж. Я бы предпочел использовать весь набор ключей, который дает писание. А канон – это их связка» . Это так, но, увы, идеи реформации начали разрушать канон еще в 16 веке, - как они могут остановиться теперь? Церковь может «огорчить» протестантов: она строит свое учение на общении с Богом, а не просто на признании какого-то списка книг. В эпоху первоначального христианства не было четко очерченного канона, но это не мешало Церкви быть ортодоксальной. Поэтому протестантам не нужно обольщаться по поводу того, что, исключив из канона некоторые книги, они выбьют почву из под ног у Церкви. Православное учение о спасении содержится не только в Послании Иакова, - оно содержится во всем Писании, оно существует в Боге.
Подвергнув ревизии церковный канон Писания, Хемниц критикует самодостаточность латинского перевода Библии, которому на Тридентском соборе был придан канонический, по сути, статус. Об ошибках этого перевода много писали (в частности, Эразм Роттердамский). Пишет об этом и Хемниц, приводя вопиющие ошибки переписчиков. Но проблема не только в этом. Православная Церковь никогда не отвергала необходимость перевода Библии на национальные языки. Вопрос в другом: может ли некий перевод Писания, сделанный членами Церкви при всеобщем ее одобрении иметь если не окончательный статус, то, по меньшей мере, достаточно авторитетный для того, чтобы употребляться в богослужебной практике столетиями? Православие отвечает: да. Лютеране недалеки от этой позиции, ведь ратуют же они за перевод Лютера. Т.е. не нужно впадать из крайности в крайность. Отвергая совершенство Вульгаты, не нужно думать, что можно без конца и без края корежить переводы Библии под предлогом «евангельской свободы». Понятно, что церковно-славянский перевод Писания не абсолютно точен. Но его духовность засвидетельствована многими святыми, самой жизнью Церкви. Это не значит, что нужно бояться новых переводов Писания: бояться нужно ереси, отступления от Бога. Это отступление может начинаться уже в самом языке. Изменения языка с течением времени могут происходить далеко не в евангельском духе. Чему могут научить, например, переводы Писания на язык тинейджеров?
Хемниц обсуждает и проблему истолкования Писания, право на которое католическая церковь оставила за собой. Он не отрицает, что дар истолкования дан именно Церкви и соглашается со словами апостола Петра: «Никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою» (2 Пет. 1, 20). Если бы протестанты всегда помнили об этих словах! В этом смысле Хемниц не чужд определенного «традиционализма»: «Мы также благоговейно и благодарно обращаемся к трудам отцов, которые в своих комментариях с пользой прояснили многие фрагменты Писания. И мы признаем, что в значительной степени утверждены свидетельствами древней Церкви в истинном и здравом понимании Писания. Мы также не одобряем самостоятельного изобретения значений, противоречащих всем древним истолкованиям и не подтверждаемых в Церкви никакими ясными свидетельствами» . Свежо предание, а верится с трудом.. Т.е. мы не секта, мы продолжаем линию апостольской Церкви. Гимн, который поют все протестанты, но лютеране отличают в этом большей настойчивостью. Хемниц критикует католиков за механическое понимание дара истолкования: «они утверждают, будто дар истолкования столь тесно связан с непрерывной преемственностью епископов, что как только кто-то восходит на этот престол, все его истолкования следует сразу же принимать и почитать как законные» .
Понятно, что такому «магизму» нет места в Церкви. Не может быть догмата «епископы всегда правы» или «иерархия всегда права», но особенно «папа всегда прав». Ибо это приводит к появлению людей, кричащих, что никто не прав, но права только Библия, что на практике значит: правы мы, и наш вождь. И та, и другая сторона будут отвергать одно: правоту Церкви, заменяя ее правотой папы, Лютера или кого-то еще. Ибо лишь Церковь, которой руководит Христос, хранит истинное понимание Писания, которое и есть Предание. Оно не гарантируется в отдельности ни патриархами, ни епископами, ни соборами. Ни, добавим специально для протестантов, наличием Писания. Иначе получается странная картина: стоит собраться некоторой группе людей, - и вот, им непременно явится Святой Дух и продиктует правильные толкования к Библии? Следовательно, Хемниц прав, говоря: «дар истолкования они превращают в некое подобие диктаторской власти, так что они не нуждаются в доказательстве через предъявление надежных и твердых оснований и принципов истолкования, но желают, чтобы мы без рассмотрения, без исследования и рассуждения присягнули тому значению, которое нам навязывают люди, присвоившие себе право истолкования без свидетельства Ду-ха» . Все это потому, что церковь рассматривается католиками как государство, где человек, занимающий определенную должность, имеет юридическое право на определенные полномочия, определенную власть. В таком случае Дух дышит не где хочет, но в соответствии с отведенной должностью: евангельская свобода здесь исключена. Если папа обязан изрекать безошибочные формулировки, то где его свобода? Нужно оговориться: мнение патриарха или епископа имеет в православии определенное значение: все мы знаем, что такое церковное послушание. Но все мы знаем и что такое послушание Истине. Иначе говоря, послушание патриарху или епископу менее важно, чем послушание Церкви, существующей уже 2000 лет.
Хемниц делает вывод: «в Церкви нет диктаторской или епископской власти истолкования, но существуют четкие правила, при помощи которых истолкование следует осуществлять и признавать. Ибо Церковь имеет право и привилегию суждения. Но паписты присваивают только себе это право истолкования, так что одновременно они избавляются от труда доказательства и лишают Церковь привилегии суждения» . Конечно, диктаторская и епископская власть – это далеко не одно и то же, но ведь Хемниц не знает других примеров. Попытка присвоить только некоторым людям, облеченным властными полномочиями, дар непогрешимого толкования, которое должно безропотно приниматься всеми, обречена на провал. Это приводит к восстанию мирян, которые требуют, чтобы этими правами наделили и их. В итоге – раскол. Хемниц не отрицает права Церкви трактовать Писание; он отрицает узурпацию этого права иерархией католичества. Он критикует католиков за то, что они привлекают цитаты из отцов для обоснования собственных искажений, но забывает, что лютеране отличились на этом по-прище еще больше католиков. Разве они не пытались сделать из Блаженного Августина образцового лютеранина? Чувствуя, что лютеранские толкования Писания не вполне согласуются с отцами, Хемниц пишет: «не следует отвергать никакого истол-кования Писания, если оно не согласуется с некоторыми из древних, но при том согласуется со словами Писания» . Вроде бы невинная фраза, но открывает большие перспективы: можно, например, принять толкования Лютера, хотя они и не согласуются с «некоторыми из древних». Кто решает, так это или нет? Решают сами лютеране в отрыве от Церкви. Лютеране, решившие, что они и есть Церковь. Отсюда и результаты.
Анализируя Предание Церкви, Хемниц выделяет восемь разрядов преданий. Первый разряд: нечто изреченное устно Христом или апостолами, но затем записанное. Естественно, что это принимается и нашим автором. Впрочем, он понимает, что не все устно преподанное совпадает с записанным. Приводится пример св. Поликарпа Смирнского, который слышал рассказы апостолов и передавал их, но они совпадали со Святым Писани-ем. Это устное предание также принимается Хемницем. Второй разряд преданий он связывает с утверждением канона Писания. Это также приемлемо для лютеран, хотя они и подвергали сомнению часть библейских книг. Хемниц безо всякой критики цитирует известные слова Августина о том, что он не веровал бы Евангелию, если бы власть Церкви не принудила его. Правда, Хемниц задается вопросом: «Но придя к вере в Евангелие, обещал ли он доверять Церкви больше, чем Евангелию, если Церковь постановит либо будет учить о чем-то противоречащем Евангелию?» . Вопрос, характерный для протестанта. Кто еще, кроме протестанта, будет противопоставлять Евангелие и Церковь? Евангелие является Евангелием только в Церкви. Можно даже сказать, что в определенном смысле Евангелие и есть Церковь. Нельзя доверять одному больше, чем другому. Доверять Евангелию – это значит доверять Церкви, и наоборот. Мы верим, что Церковь не может полностью сойти с пути истины, потому что ее ведет Бог. Церковь, учащая противоположно Еван-гелию, - не Церковь, но это значит, что она не обладает истинным Евангелием вообще. Истинное Евангелие – не набор знаков, но жизнь в благодати. Это для протестантов Писание сводится к тексту. Для православных Писание – это жизнь Церкви во Христе, совершенство ее общения с Богом. Православный, читая Евангелие, читает не одну из книг, но живет Богом, Который дал эту книгу Церкви.
Но для Хемница Церковь – это синоним католичества, а Евангелие – это синоним лютеран. Тогда все выглядит иначе. Когда католики порицали лютеран за то, что, принимая Предание относительно библейского канона, они не принимают и остальное Предание (аргумент очень даже серьезный), Хемниц отвечал им: «Существует огромная разница между первоначальной Церковью, которая во времена Апостолов и апостольских мужей свидетельствовала о книгах Писания, и папской церковью, навязывающей нам свои измышления под видом апостольских преданий» . Конечно, обе стороны правы. Оппонент Хемница Андрада прав, что Предание нельзя принимать по принципу «как мне нравится»; но и Хемниц прав, говоря, что речь идет об истинном Предании, а не о папских декретах. К сожалению, с истинным Преданием он не был знаком в достаточной степени.. Между тем, в третий разряд преданий Хемниц включает то, что можно было бы назвать преемством учения: мы принимаем учение, которое Церковь получила от апостолов, а апостолы получили от Христа. Имеется в виду апостольское понимание веры. Хемниц не критикует слова св. Иринея о том, что даже если бы апостолы не оставили Писаний, то на основании предания можно было бы узнать, каково апостольское учение (Против ересей, кн. 3, гл. 3). Но лютеранский автор указывает, что католичество нельзя считать той самой Церковью. Будем ли мы с ним спорить? Повторяется известный аргумент: догматы, которые защищают Св. Ириней и Тертуллиан, ссылаясь на предание, соответствуют Писанию и могут быть выведены из него. Хемниц пробует объяснить, что Ириней и Тертуллиан не отрицали самодостаточность Писания, но просто имели дело с еретиками (напр., гностиками), которые отрицали канон Писания. Это так, но ведь лютеране и католики ссылаются на один и тот же канон. Хемниц говорит, что католики, ссылаясь на свое предание, выводят догматы, которые не следуют из Писания. Но опять же: кто будет решать, что следует из Писания, а что нет? Можно ссылаться на одни и те же слова из Библии, но понимать их по-разному. Остается исторический аргумент: мы веруем в то, во что верили всегда и везде. Но этот аргумент осуждает и католиков, и лютеран.
Четвертый разряд преданий Хемниц связывает с надлежащим пониманием Писания. Здесь он вполне традиционен: «нет никакого сомнения в том, что первоначальная Церковь приняла от Апостолов и от апостольских мужей не только текст (как мы говорим) Писания, но и его законное и естественное толкование» . По его словам, лютеране принимают предания в этом смысле. Правда, Хемниц думает, что понимание Писания сводится св. Иринеем к правилам толкования. Правила, безусловно, необходимы, но, очевидно, одни правила не спасут человека, если он находится вне общения с Церковью. Ириней был с ней в общении, но Хемниц, к сожалению, нет. Пятый разряд преданий он видит в том, что преданиями именуются догматы, которые не изложены многими словами Писания. Например, он ссылается на св. Григория Богослова, который защищал догмат о божестве Святого Духа, и на Оригена, защищавшего крещение младенцев в силу апостольской традиции. Однако Хемниц снова пытается доказать, что и это предание легко выводимо из Писания, хотя и признает, что буквального повеления крестить детей нет. Но здесь он уже придерживается Предания: если ты признаешь то, что со 100% ясностью не следует из Библии (а что следует? – Предание относится ко всему Писанию), то ты на деле отрицаешь лозунг реформации «только Библия». В этом и состоит предание: жизненное воплощение евангельских истин, а не псевдобиблейское буквоедство. Хемниц приводит цитаты из Нового Завета в защиту крещения детей, но это цитаты убедительны только для того, кто уже придерживается согласия Церкви в этом вопросе. Они очевидны для православных, католиков, лютеран, но уже для кальвинистов все будет несколько сложнее, а для неопротестантов эти цитаты ничего не докажут: они займутся филологией, начнут приводить «ясные» места из Писания, и откажутся вам верить. Аналогично дело обстоит и с вопросом перекрещивания еретиков. Августин считал, что их не следует перекрещивать, ссылаясь на апостольское предание. Тем не менее, Хемниц полагает, что здесь можно обойтись только цитатами из Писания. Однако он не может привести ясных свидетельств из Библии. То, что ясно Церкви, совершенно не ясно еретикам. К тому же, лютеранский теолог забывает, что практика Церкви по вопросу о перекрещивании еретиков была различной: далеко не все разделяли позицию Августина (ср. взгляды св. Киприана Карфагенского).
Таким образом, спор состоит в том, является ли Предание логическим выводом из Писания, можно ли его получить путем простого приведения цитат, или же Предание несводимо к Писанию этим путем? Хемниц выступает за первое, Церковь за второе, ибо жизнь в Боге не сводится к простому цитированию из книги. Под шестым разрядом преданий Хемниц понимает согласие отцов. Разумеется, он утверждает, что лютеране отводят отцам достойное и почетное место, и выражает желание увидеть в будущей жизни Христа, апостолов, мучеников, отцов. Интересно, что он цитирует св. Афанасия, который упрекал ариан в том, что они, видя, что не могут подтвердить Писанием свою ересь, пытаются обращаться к отцам. Хемниц говорит, что и католики делают также. Увы, но и лютеране нередко обращались к отцам для защиты своих лжеучений. Он фактически признает, что лютеране не собираются соглашаться с мнением отцов, если это нельзя подтвердить Писанием. Т.е., на самом деле, Лютером. Хемниц упоминает, что и отцы могли ошибаться. Могли, но согласие отцов – это, по сути, мнение Церкви. Хемниц сам признает, что учение о предопределении Августина противоречило «многим древним отцам». Почему же нужно при-нимать Августина в противовес Церкви? Да потому, что это подходит к лютеранскому учению. Стало быть, можно отбросить согласие отцов, и избрать согласие Августина с Лютером. Можно клясться в верности отцам, но придерживаться их там, где тебе это нужно. С отцами лютеране обращаются так же, как и с Писанием: приводятся любимые цитаты, и умалчиваются нелюби-мые.
Под седьмым разрядом преданий понимаются древние обряды и обычаи. Хемниц приводит известную цитату из св. Василия Великого, где перечисляется практика Церкви: крестное знамение, обращение на восток при молитве, призывание Святого Духа на дары, благословение крещальной воды, трое-кратное погружение при крещении, отречение от сатаны, исповедание веры. Хемниц соглашается с тем, что многие обряды, не упомянутые в Писании, были переданы апостолами . Наш автор признает, что можно легко достичь согласия в обрядах, если будет согласие в вере. Воистину так. Как известно, лютеране готовы были идти в сохранении обрядовой практики католичества настолько далеко, насколько это позволяла их догматика. Мы все знаем, что разница в обрядах допустима, если нет разницы в вере. Впрочем, некоторые обряды Хемница все же не устраивают – например, отмена коленопреклонений с Пасхи до Пятидесятницы: он считает это необязательным. Возникает предсказуемый вопрос о том, кто будет решать, что обязательно? В любом исповедании есть обязательные вещи, которые не предписаны Библией. Разрешение этой проблемы зависит от того, как мы смотрим на роль Церкви. Должна ли Церковь следовать исключительно букве Писания, или тому Духу, Которым Писание было создано? Православные выбирают по-следнее. Лютеране, пусть и не слишком последовательно, склон-ны к первому.
Наконец, восьмой разряд преданий у Хемница таков – предания, касающиеся как веры, так и благочестия, которые нельзя подтвердить Писанием. Католические авторы разумели под этим следующее: евхаристическая жертва, взывание к святым, заслуги дел, примат папы, конфирмация, рукоположение, молитвы об умерших, необходимость удовлетворения после покаяния. Понятно, что такое понимание предания не может устроить лютеран по вероучительным причинам, хотя в известной степени, оно не может устроить и православных. Хемниц считает, что практика осенения вещей крестным знамением была заимствована Тертуллианом и св. Василием из евангелия от Никодима. Однако нельзя доказать, что Тертуллиан был знаком с этим евангелием. Впервые явно о нем упоминает только св. Епифаний Кипрский в 375 г., но, возможно, оно существовало в 3 веке. Опять же, не нужно думать, что вера в то, что Христос сошел в ад, и освободил Адама, заимствована из того же евангелия. Об этом говорят уже св. Ириней и Тертуллиан: они тоже читали евангелие от Никодима? У Хемница чувствуется огромное жела-ние списать на апокрифы те мнения отцов, которые не согласуются с лютеранскими. Если уж так рассуждать, то и само евангелие от Никодима отражает веру христиан 3-4 веков. Почему с ней нельзя соглашаться? Ведь веру в сошествие во ад можно обосновать цитатами из Писания: они известны и лютеранам. Кто находился тогда в аду? Все. Неужели Христос не вывел оттуда тех, кто чаял Его Пришествия?
Хемниц перечисляет мнения отцов, которые были заимствованы не из Писания. При этом он забывает, что эти мнения не имеют отношения к вероучению: как звали жену Ноя или на каком году жизни был убит Авель. Что касается имен родителей Богоматери, то хотя они и заимствованы из Протоевангелия Иакова, однако этот древний источник, известный уже св. Иустину, ничем не опровергает своего апостольского происхождения. Очевидно, что Церковь, ведомая Духом, восприняла его в свое Предание. Если Хемницу не нравится сорокадневный пост (а также пост в среду и пятницу) тем, что в Евангелии про это ничего нет, а практика древней Церкви по этому вопросу была различной, то можно спросить: заповедан ли пост в Писании? Конечно, да. Основал ли Христос Церковь, которая должна проповедовать, совершать таинства, т.е. спасать людей? Безусловно. Но разве это не значит, что Церковь под водительством Духа может устанавливать определенное количество постных дней как средство ко спасению? Лютеране отвергают это, потому что перед ними стоял пример католической церкви, где соблюдение поста считалось заслугой, удовлетворением и т.д. Но если это не заслуга, тогда как? Если это не диктат, не навязывание верующим чьей-то воли, но согласие Церкви, - что вы скажете на это? Однако лютеране боятся самостоятельности Церкви, потому что видят, к чему привела самостоятельность католической иерархии. Для протестантов Церковь могла определять жизнь верующих только в апостольский период, а дальше они предлагают жить по принципу «сделай сам».
Хемниц соглашается со св. Василием, что при крещении необходимы исповедание веры, отречение от сатаны и славословие Троице. Но он считает, что обращение на Восток при молитве, троекратное погружение при крещении не могут быть приняты. Почему же? Хемниц говорит: «Я не поверю никому, будь он даже иезуитом, если он столь бесстыден, что утверждает, будто поклонение в духе и истине и обращение в молитве на восток имеют одинаковую силу для благочестия» . Но никто так не думает. Кстати, и Хемниц не отрицает, что в Церкви необходимо упорядоченное служение как отражение согласия во Христе. Стало быть, Церковь может устанавливать нормы служения, если они не противоречат Евангелию. Как противоречит Писанию обращение на восток или троекратное погружение? Конечно, если бы удалось достичь согласия с лютеранами в вере, я не думаю, что обращение на восток было бы главным предметом дискуссий. Наученные католиками, лютеране во всех обязательных предписаниях Церкви видят только навязывание и законничество. Если вы не соблюдаете пост, то вы противитесь Церкви, Телу Христову, ее свободе в Боге. Но если вы соблюли внешние ограничения поста, то вы автоматически не становитесь от этого более «евангельским»: судят по плодам. Церкви подчиняются не из страха наказания, но из любви к Христу.
В Аугсбургском исповедании Филипп Меланхтон предлагает такой взгляд: «епископы и пасторы имеют законное право устанавливать предписания, способствующие поддержанию доброго порядка в церкви, но не для того, чтобы посредством их мы могли заслуживать благодать .. и не для того, чтобы обременять сердца людей утверждениями о том, что эти обряды являются обязательными служениями, и мыслью о том, что нарушение их, даже если это происходит без навлечения соблазна на ближних своих, является грехом» . Речь здесь идет не только об обрядах, но и о посте. Меланхтон смотрит на предписания Церкви католическими глазами, как будто мы приносим этим удовлетворение. Это неверно. Поэтому нельзя сказать, что Церковь обязывает людей: попостись столько-то, - и непременно спасешься. Но если нарушение предписаний не является грехом, то зачем они вообще нужны? Меланхтон пытается отобрать у Церкви свободу, ее право на жизнь, на развитие. Он считает, что она может лишь механически повторять Писание, но не жить евангельским духом, свободно отвечая на вызовы разных эпох. Если Бог всегда с Церковью, то Его благодать всегда в ее предписаниях: не в декретах отдельных лиц, но в предписаниях Церкви как единого Тела Господа. Вот это и отрицают лютеране, не понимая, что Церковь призвана спасать, воплощать Евангелие в жизнь, а не зачитывать фразы из книги.
Испугавшись того, что древо католичества стало расти вкривь и вкось, лютеране вообще отказались от роста Церкви. Это своего рода старообрядчество. Церковь якобы должна в точности следовать практике Писания. Но поскольку там эта практика ясно не утверждена (полный чин крещения, например), то осуждаются любые попытки выйти за пределы евангельской буквы. Лютеране еще довольно умеренны в этом, поскольку они провозгласили принцип: разрешено все, что не запрещено Писанием (конечно, это лютеране решают, что «не запрещено»). Кальвинисты пошли еще дальше и провозгласили: все, что не разрешено, запрещено. Поэтому лютеране были согласны оставить в чине крещения акт отречения от сатаны, а Кальвин выбросил его. Лютеране слишком избирательно понимают евангельскую свободу: она у них является свободой от любых предписаний Церкви, если лю-теране не могут вычитать эти предписания в Библии. Но в действительности, в Церкви свобода – это «свобода для»: для спасения душ. Церковное древо растет, и на каждом этапе его роста, Церковь, опираясь на согласие сердец, воплощает через определенные предписания евангельские нормы бытия. То, что было естественным для христиан первого века, трудновыполнимо для современных верующих. Должна ли Церковь реагировать на это? Желал ли Бог предписать людям одну форму богослужения или одну продолжительность поста на веки вечные? Нет. Но потому Церковь и живет свободой в Боге, по-разному воплощая Евангелие в разные эпохи. Неизменны догматы, но внешняя форма их воплощения изменяема.
И потому напрасно Хемниц перечисляет имена пап, при которых, как он считает, были введены многодневные посты, освящение алтарей, призывание святых и поминовение усопших. Пусть лучше скажет: неужели это не может быть оправдано Писанием? Для православных и католиков это выводимо из Писания. Лютеранам необходимо доказать, что когда-то Церковь не призывала святых, не молилась об усопших и т.д. Но предъявить убедительных доказательств они не могут. И потому несколько наивно приписывать папам все то, что отличает католиков от лютеран. Многое из этого является наследием древней Церкви, которое лютеране не в состоянии принять, прячась за отдельными цитатами из отцов. В итоге можно констатировать, что, принимая на словах Предание Церкви, лютеране отвергают значительную его часть. Отрицается не только католическое наслоение на Предании, но и большая часть православного Предания. Лютеране забывают, что Предание и Писание – это не собрание текстов, но живое дыхание Церкви. Писание – это тоже голос Предания. Могут отличаться обряды, но не может отличаться Истина. Лютеране могут цитировать одних отцов, но не цитировать других. Их вольное обращение с наследием Церкви показывает, что они только ищут оправдания собственным действиям, и потому не находят истинной Церкви. Декларируя верность отцам, Хемниц на самом деле верен Лютеру, которого он считает своим главным отцом. Проблема именно в том, что для западного христианина 16 века сама жизнь Церкви уже не очень понятна. Почему они делают то и предписывают это? Да потому, что они хотят жить во Христе. Необязательные предписания – это не предписания вообще, это анархия. Поститься, как пожелаешь, - это не поститься. Если Церковь желает спасения своих чад, она, как любящая мать, должна обязывать их жить определенным образом. Но лютеранская церковь от этого отказалась.