ЗОЛОТОЕ ПЕРО
Художественный совет филармонии закончил прослушивание молодого чтеца Григория Градова, и председатель объявил перерыв, после чего предстояло принять решение о дальнейшей судьбе новой концертной программы. Быть или не быть этой программе на сцене решала небольшая группа людей за всех предполагаемых будущих зрителей. Решающее слово было за партийными цензорами. Присутствие оных строго предписывалось Положением, соблюдавшимся непременно.
Градов читал со сцены Платонова и Бабеля; книги этих писателей стали печататься, однако держатели власти с опаской и недовольством смотрели на такие выходки издательств, выжидая удобного случая пресечь подобное свободомыслие.
Градов это понимал, однако не от него зависел выбор темы. Он жил по интуиции, придавая ей большое значение. Казалось, не думал он и о цели своих творческих усилий. Он был захвачен идеей и чувствами, возникавшими при чтении рассказов Андрея Платонова. В рассказе “Третий сын” Градов видел гимн жизни, хотя в нем написано о смерти женщины, матери шести сыновей, приехавших на похороны из разных концов страны по телеграмме старого отца. Отец был “горд, что его так же будут хоронить эти шестеро могучих людей, и не хуже”. При чтении со сцены он чувствовал восстановление расторгнутого единства разобщенных временем людей, и это его волновало. Волновала причастность к этому единению.
У Градова был врожденный талант чтеца, но талант, еще не раскрывшийся для людей. Сам он еще не осознавал своего дара, будучи сдержанным в его обнаружении. Пока он чувство¬вал только увлеченность и любовь к своему делу. Да и по внеш¬нему облику он был артистичен: высок, строен, с выразительным взглядом карих глаз. Его баритон убедительно звучал со сцены, достигая дальних уголков зала.
В состав совета входило человек семь, но более всего Градова интересовало мнение Софьи Соломоновны, режиссера высшей категории, лектора филармонии, общительной, уже немолодой женщины, умной, незаурядной по натуре и редкой эрудиции. Это была пышного телосложения, но подвижная дама, с прямым про¬бором седых волос, некогда красивая и сохранившая привлекательность. Она часто “мурлыкала” своим контральто мелодию какого–то старинного романса, не обращая внимания на реакцию окружающих. Говорили, что в молодости Софочка имела успех у многочисленных поклонников. Оценивая критически жесткий режим идеологического контроля, считая этот режим чужим, она отрицала активную открытую борьбу, полагая, что бесполезно лечить безнадежно больного.
В курительной комнате, где собрались не только курильщики, Софья Соломоновна достала из сумочки папиросы, закурила от факела зажигалки, кем–то из мужчин поднесенной, и, обращаясь к Градову, произнесла:
— Вы знаете, молодой человек, Вы доставили мне радость.Благодарю.
С этими словами она достала только что убранную пачку папирос, протянула ее церемонным жестом Градову, намереваясь продолжить начатую фразу.
У Градова отнялся язык не столько от ее похвалы, сколько от ее жеста и предложения закурить. Глупо улыбаясь, он почти судорожным движением пальцев достал папиросу, не поблагодарив, вложил ее в рот сначала не тем концом, потом исправил ошибку, зажег папиросу и безмолвно по–студенчески встал перед своим кумиром.
Софья Соломоновна быстрым взглядом посмотрела прямо в глаза Градову и продолжила лекторским тоном, но не лишенным некоторого кокетства:
Старосветские интеллигенты
— Вы, общаясь со зрителем, излучаете некую энергию,и она сливается с потоком энергии слушателей. Действительно, истина — в целостности сущего, а не в разобщенности. И это Вам удается. Истина и Красота не в Свете и не в Тени, Истина и Красота в Светотени, во взаимодействии, в слиянии разрозненных, несовершенных по своей полноте частей, в результате чего происходит вспышка и рождение нового...
Она говорила сложные, в то же время простые слова, Градов все понимал и радовался этому.
—Таков правильный путь, — закончила она цитатой, — а иначе “Слово Мое не вошло в Вас”.
Возвращаясь домой, где его ждали жена и малышка–дочка, Градов почему–то купил пачку папирос той же марки, что получил из рук Софьи Соломоновны, хотя такие папиросы он не курил. А еще более удивительное произошло на следующий день: улучив подходящий момент, он предложил папиросу из купленной им пачки объекту своего обожания и умудрился вручить Софье Соломоновне всю пачку. Она приняла этот подарок, ничего не сказав, но задержала на несколько секунд свой удивленный взгляд на Градове.
Через несколько дней состоялась успешная премьера Градова. Сразу же после аплодисментов Софья Соломоновна вручила чтецу розу кроваво–красного цвета. Матовые, бархатистые лепестки цветка загадочно выгибались, образуя пышную крону.
— Я предвидела Ваш успех.
— Я тоже, — изрек он, вспомнив ее оценку на совете.
Она знала, как убеждать, как добиваться своего, как “протолкнуть непроходную” программу. Это была ее тайна. Против системы может работать только система. Прямым противостоянием добиться результатов нельзя. Ее доказательства были “вне слова”. Она говорила, что логика против фанатов не работает. Фанатизм, считала она, есть уход от гармонии, — это бесовщина.
Вечером следующего дня Градов преподнес Софье Соломоновне букет роз без всяких слов. Она едва заметно усмехнулась, слегка прищурив глаза, но букет приняла, галантно поблагодарив.
Дома жена отметила непредвиденные расходы мужа на розы.
— Так надо, — сказал твердо Градов не свойственным емурезким тоном.
Когда через неделю он получил в подарок записную книжку, ему стало понятно, что началось противостояние. Нет! Он не отступит. Он разбирается в вопросах мужской чести. Он долго ходил по городу и нашел редкое издание — Честерфилда. Она приняла подарок как должное, слабо поблагодарив; было видно по ее выражению лица, что она в долгу не останется. Он тоже. “Кто первый прекратит, кто первый оборвет эту цепочку взаимных даров, тот предаст другого, показав себя выше его. Но и продолжать этот процесс — значит вынуждать другого прервать его, что тоже было бы некорректно”, — так думал Градов. Он не видел выхода. Может быть, отвергнуть ее очередной подарок? — О нет! Это грубый разрыв их отношений, на что он не может пойти.
Что же двигало ею? У него было несколько версий, но каждая из них была им отвергнута. А может быть?.. Нет, разность их возрастов и положений исключала эту мысль.
Ставки росли... Он уже носил перчатки, подаренные по поводу начала осени. Она приняла специально им заказанный дорогой торт. Градов снял со сберегательной книжки накоплен¬ные деньги, предназначенные для непредвиденных семейных нужд, но остановиться он не мог.
Скоро Новый год. “Надо, наконец, объясниться, — решил Градов, — необходимо прекратить этот глупый марафон”. Но Софья Соломоновна упредила его и на этот раз, передав ему на вечное чтение сочинения Станиславского и Немировича–Данченко. Градов же в канун Нового года сделал ответный “удар” — преподнес дорогущую ручку с золотым пером, надеясь на благоразумие своего оппонента.
И, действительно, объяснение совершилось... под Рождество.
— Гриша, приглашаю Вас в кафе... в субботу вечером,в девятнадцать ноль–ноль. Третий столик справа, у окна. Приходите, как говорят, без охраны и без оружия, — доверительно
Старосветские интеллигенты
молвила Софья Соломоновна, как бы случайно встретив Градова в фойе филармонии, когда он направлялся к выходу.
— Да, — только и сказал Градов, провожая испуганным взглядом старейшего и лучшего режиссера филармонии.
“Из этого мистического круга мне никогда не выбраться, — размышлял с беспокойством Градов, рассеянно шагая по дороге. — Придумала очередной подарок”.
Она уже сидела за столиком, когда Градов вошел в кафе в назначенное время. Софья Соломоновна курила, глубоко втягивая в себя ядовитую табачную гарь, вероятно, доставляющую ей немалую усладу.
— Закажите кофе и что-нибудь, на Ваше усмотрение, — сказала она приглушенным голосом, гася недокуренную папиросу о пепельницу.
Градов заказал два черных кофе, бутылку Айрума (любимого им сухого вина) и шоколад “Сказка”. Официантка, почти девочка, как кукла с мигающими большими глазами, принесла заказ, записала с деловитым видом что–то, важное для себя, в блокнот и, пожелав приятного вечера, поспешила к соседнему столику, к другим посетителям.
Градов налил прохладного вина, сначала немного в свой бокал, затем в оба, приподнял свой бокал и замер в ожидании чего–то.
— Вы ждете моего тоста? — спросила Софья Соломонов-на. — Извольте. Я пью за риск и опасность; они сопутствуют таланту, тем более гению.
— Опасность для кого? — в недоумении спросил Градов.
— Прежде всего для себя, но бывает и для общества. Все зависит от того, каков талант, чему и кому он служит. Ваш талант, Градов, состоит в том, что Вы управляете со сцены чувствами зрителей, а чувства — это страсти. Но, раскрываясь для выхода Ваших чувств, Вы открываете шлюзы для страстей других. Вы беззащитны, поэтому становитесь жертвой и, следовательно, подвергаетесь опасности.
Софья Соломоновна выпила вино так, как пьют крепкие напитки — залпом, и продолжала сакраментальным тоном:
— Вспомните Пушкина, Лермонтова, Николая Гоголя, Достоевского, Сергея Есенина, Павла Флоренского, а из наших дней — Фадеева, Высоцкого и многих, им подобных. Их судьба подтверждает мои мысли. Не правда ли?
— Мне нечего Вам возразить, возможно, так оно и есть, — ответил Градов.
— Признаюсь, у меня нет таланта, но чувствую талант других.Я властолюбива и эгоистична, но удовлетворяю эти греховные чувства не всегда, а только тогда, когда это безопасно. С Вами я в безопасности. Простите меня. Я затеяла эту негожую игру с подарками, уверовав в свой успех, а потом сама увлеклась этим экспериментом. Что–то остановило, хотя я владела ситуацией и могла ею воспользоваться. Но я нашла силы не раствориться в ней. Это урок Вам, Градов; нет, это лишь пример. Уверяю, у Вас будет много подобных испытаний, и дай Бог выдержать их Вам.
Тот вечер, проведенный в кафе, для Градова остался надолго в его памяти. Он обрел новые ценности, не осознавая того.