Под колесом мельницы, журча, перекатывалась вода. Полная, ясная луна посеребрила весь мир. И вода текла расплавленным серебром, а у мельницы искрилась нестерпимым блеском. Чуть покачивался в безветрии камыш, шевеля воздух серебряными метелками.
На водопой пришли единороги. Они пили только такую, серебряную воду, и только здесь, у мельницы, где тропинка была припорошена мукой. Может быть потому, что Мельник никогда не трогал единорогов.
Ведьмочке в полнолуние тоже не спалось, и она тихонечко сидела на мостике около мельницы. Но, увидев единорогов, неслышно нырнула в камыш.
Ведьмочка была красивая, настолько красивая, что ей невозможно было придумать имя, любое казалось тусклым в сравнении с ней. Тоненькая, как травинка, большеглазая, окутанная черным шелком волос, быстроногая, как лань.
Она пряталась в лесу. Любой, кто ее видел, был обречен на безумие.
Катька смотрела на них всех издалека, потом чуть-чуть подправляла карандашом контур, и снова смотрела.
Витька остервенело курил на остановке, вглядываясь в сплошное пятно рассеянного света на горизонте. Откуда-то оттуда должен был появиться троллейбус. Моросил противный дождь. Троллейбусов не было. А Катька уходила туда, вглубь своего мира все дальше и дальше.
Он каждый день приходил к ней. С умирающим на секунду сердцем проходил за стеклянные двери с надписью «Онкология». В коридоре ему встречались худые измученные женщины в халатах и платках. Он буквально пробегал мимо ординаторской, откуда мог выйти Катькин врач с плохой новостью, о которой Катьке говорить нельзя.
Смешно – как можно умудриться скрыть от больного диагноз, направляя его в онкологическое отделение?
Катька свешивала ноги с кровати и брала Витьку за руку. Она хотела увести его с собой в свою сказку, которую сочиняла каждую секунду.
- Я себя хорошо чувствую! Правда, хорошо! Разве ты не видишь? – она совершенно спокойно улыбалась. И Витьке тоже становилось немного легче. В конце концов, люди, безнадежно больные, обычно так не улыбаются, значит можно попытаться убедить себя, что ничего страшного не происходит.
- Врачи что говорят?
- Еще пока ничего не известно. Гистологию к среде обещали. Смотри лучше, что покажу, - Катька доставала из тумбочки альбом и показывала рисунки.
- Это дорожка к дому лесника, в кустах живут ушастики. Они вот какие, смотри…
И Витька смотрел, смотрел. То на ушастиков, то на Катьку, словно пытаясь запомнить ее. Что за чушь? Еще ведь ничего не известно! Еще, вполне возможно, Катьке не придется носить платок, пряча облысевшую от химии голову, не придется глотать лекарства, кричать от боли и медленно, неотвратимо умирать.
А если будет то, чего он так боится, то она права, спасаясь от страшной реальности в сказочном лесу, где живут единороги и ушастики. Катькин выбор вполне понятен, и даже верен.
Так было каждый день. Только сказки становилось все больше, а больницы все меньше.
А потом Витька уходил, стараясь унести с собой метелки камышей и голос Синего Ветерка. Но шум троллейбусов и других мыслей заглушал его, а метелки осыпались на асфальт и таяли.
И Витька оставался совсем один на проспекте, глядя вслед габаритным огням и стоп-сигналам. Один до страха, до ощущения бесконечности космоса, до кома в горле. Он выкуривал одну сигарету за другой и собирал все силы, чтобы сберечь последнюю искорку внутри себя – надежду на то, что все еще будет хорошо…
2002г.