Погибель
Задыхаюсь…не хватает мне воздуха: как чахоточная, полной грудью пытаюсь набрать побольше воздуха, но нечем дышать и… и я задыхаюсь. Нечем дышать, незачем жить! Значит, смерть? Да,- ещё не знаю, как это будет, но разумом, сердцем, даже всем телом чувствую, з н а ю, что нет для меня иного спасения кроме яда,пули или верёвки.
Нет никакого желания размышлять почему так случилось, потому что ничто уже не вернёт мне воздуха, солнца, ничто не вернёт мне жизни. Только вертятся в голове все подробности неожиданного происшествия, ставшего началом моего конца, который подошёл ко мне так близко и смотрит на меня голодными глазами: догорает моя свеча, вот-вот погаснет… Вечная темнота? Вечное покаяние? Неугасимая мука виновной совести? Разве я знаю? И разве мне не всё равно? Наихудшее возможное – лучше того, что сейчас. А впрочем, пусть вечная тьма, вечный покой небытия…
До последних дней в душе моей царил покой моей правды… Да, я была проституткой… была проституткой: за деньги продавала своё тело, продавала свою любовь – и в душе был покой моей правды, ни в чём моя совесть не винила меня, всем своим существом была я уверена, что если придётся когда-то предстать перед справедливым судьёй, то он скажет: «Он была верной любовницей» - и отпустит мне грехи вольные и невольные…. За деньги, говорю, продавала свою любовь и своё тело… Если бы без денег можно было иметь всё, что нужно для красоты и радости жизни, я не брала бы денег, как щедрое солнце, я бы дарила свою любовь, с той аристократической расточительностью открывала бы тайны любви, как бросают зёрна птичкам, люди,которые не сеют , не жнут и не собирают колосьев…
Окончила гимназию, училась на курсах. И курсы закончила бы легче других подружек, которые сушат себе мозги и тело нелюбимой наукой, потому что «так надо», так принято..
Могла бы, получив диплом, на прославленной ниве народной, ругаться с попом, учить детей грамоте, иметь дело с тёмным людом… и умирать от скуки в каком-нибудь медвежьем углу, откуда в три дня не доберёшься до настоящей жизни, которая, свято верю, предназначена человеку… Могла бы, не беспокоясь о дипломе , идти и другой дорогой, достало бы и у меня силы принести себя в жертву «за други своя»… Но в душе моей восставал иной бунт – бунт против всякой обычной стези, бунт против того, чтобы идти проторенными тропками, идти потому, что «так надо», что так принято. Почувствовала властную потребность найти свой путь.
Опротивело мне все вокруг, опротивела всеобщая ложь, которая безраздельно царит на всех путях бедного, униженного и нищенского существования человека. Общественные идеалы четного труда, непрестанного развития утратили всякую власть надо мной.
Оглядывала пристальным взглядом историю человечества, видела вечную борьбу - не видела победы, торжества справедливости не видела. Помогать ближнему? Чего стоит моя слабая помощь, кому я смогла бы помочь: капелька добра сотворённая мною потонет в океане господствующего зла… Трудиться для будущего? Сколько этого труда несло веками человечество, несёт и будет нести, а где же плоды великих начинаний, великой жертвенности? «Род человеческий дик и бесплоден, не будет, не будет свободен!» Впрочем и не ощущаю я никакой любви ни к ближнему ни к далёкому. Большая ложь во всей этой жертвенности! Для себя должен жить человек – жизнь его не многоразовая. Хочу счастья, красоты, и радости жизни, не хочу отречься от неё ради той капельки добра, которою могу принести ближнему, ни ради того чтобы стать удобрением для счастья будущего. Для себя жить хочу!
Таким был настрой мой душевный.
Ярких красок, музыки, цветов, любви! Вот к чему стремилась моя молодая душа. Когда на улице холод и слякоть, когда мелкий дождь стучит в стёкла, хотелось , чтобы в доме было много цветов: роскошных роз, нежных ландышей и всяких других, от аромата которых кружится голова… Хотелось устелить своё жилище мягкими коврами с фантастическими узорами, приглушающими звуки шагов, старинными гравюрами, которые пробуждают в душе воспоминания давно минувших веков. Любила в тёмной комнате разжечь камин и лечь рядом на ковры, подложив руки под голову, - часами бредить наяву, с открытыми глазами. О чём? –Разве я знаю? Влекло, красиво принарядившись, войти в белый роскошный зал ресторана: гремит весёлая музыка, электрический свет ослепляет глаза, тысячи очарованных взглядов кружат голову. Льётся искристое вино, кипит радость жизни. Не влекла та любовь, что «Полюбят кого, сей час же наложат тяжёлые цепи».
Неограниченная свобода – наивысший экстаз…
Что бы сказала тем, которые упрекнут меня в распутстве и бросят камнем осуждения? Разве в том возрасте, когда лучшей пищей становится манная кашка, они понимают великую правду Афродиты:
Лгите зовом поцелуя,
О любви ведите торг.
В миг последний, торжествуя,
Опьянит глаза восторг.
Понимают «предвечную тайну» и «святость» серпа её, великой богини?..
Но вдруг что-то оторвалось в душе и полетело в бездну. А случилось так.
Выходя за несколько дней до того из ресторана, заметила робкую фигуру гимназистика: свет электрического фонаря падал как раз на его молодое безусое лицо, что отображало на себе следы какой-то тяжёлой внутренней борьбы. Как только увидела его необычайно нежное симпатичное личико, в сердце шевельнулось какое-то непривычное чувство материнской нежности, соединённой с ощущением невыразимой жалости. Вмиг сердцем поняла страдания молодой души, и так захотелось приласкать мальчика!..
-Поедем со мной, парень! – обратилась к нему.
-Поедем! – ответил он с деланным оживлением, и на его лице отразилось такое чувство, как будто он решительно бросился наконец в пропасть.
Поехали. Всё время, пока ехали, дрожал, как осиновый лист перед заходом солнца. Не перестал дрожать и войдя в мою комнату. Я не позвала служанку, видя, что он стал похож на пойманного зайчика. Сама растопила камин, принесла в спальню цветы, разбросала по ковру красные розы. Так хотелось создать поэтичную обстановку для первого дебюта этого паренька. Он стоял недвижимо, бледный, как мел. Когда же я подала ему самую лучшую роскошную розу, он злобно посмотрел на меня, выбросил её вон , резким движением руки, выключил электрический свет и грубо приказал мне:
- Раздевайся!
Не обидела меня его грубость – чувствовала , что за ней еле прячет он слёзы…
Не раздевался, а неистово срывал с себя одежду…
Святой серп Афродиты познал ещё раз «желтизну колосьев злачных»…
Когда всё было закончено и мальчик стал мужчиной, его нервы не выдержали и тяжкие рыдания потрясли всё его существо, невинные слёзы потекли бурной рекой.
Меч материнской нежности пронзал мою душу, с тихими, нежными ласками склонилась я над бедным мальчиком и ласково поцеловала его в губы. Он дико застонал, как смертельно раненный зверь и сорвался с кровати. В темноте увидела искры безумной ненависти в его глазах: он бросился на меня и со всего размаха ударил ладонью по лицу…
-Вон… проститутка!
Так закончилась моя жизнь, - чувствую-таки , что закончилась. Не хочу и не могу размышлять – почему – это стало началом конца. Всё равно, - задыхаюсь, не хватает мне воздуха и я хорошо знаю, что ничто не возвратит мне жизнь, что нет для меня иного спасения кроме яда, пули или верёвки.
Скоро-скоро погасла моя свеча…
Вечная темнота? Вечное покаяние? Неугасимая мука грешной совести? Разве я знаю? И разве мне это интересно? Наихудшее возможное – лучше того, что теперь. А впрочем - лучше пусть вечная тьма,вечный покой небытия.
Могилянский Михайло Михайлович (1873-1942)
Закончил Черниговскую классическую гимназию и юридический факультет Петербуржского университета.Выступал как новеллист,публицист и переводчик, в частности, переводил М.Коцюбинского на русский язык. Миниатюра "Погибель"(Згуба) впервые была опубликована в жур. "Українська хата", 1913, №6.
Перевод сделан по книге "Українська новелістіка кінця Х1Х - початку ХХ ст." Київ, "Наукова думка" 1989