Рассказ идиота.
Пафос, пафос и искреннее сожаление.
Однажды мальчик Петя вышел из трамвая на главной улице города, и просто в задумчивости остановился. Вокруг проезжали машины, проходили люди, но он их, казалось, не замечал. Он действительно забыл и про эти машины-люди, и про все планы, что существовали на этот день, и про родителей, которым он забыл позвонить, и про невыключеный дома компьютер, который, несмотря на несхожесть с утюгом, может причинить немало вреда…
Кто-то подошёл и взял его за руку, но он не заметил кто. Его глаза были устремлены к небу.
К небу, чистому, светлому… такому простому небу. Что же непонятного, небо и всё. Но это небо…
Кто-то что-то говорил, кто-то что-то кричал, кто-то просто молчал и смотрел на него. Ему же было всё равно. Он не видел людей. Да и зачем? Они же не видят. Они не видят смысл. Они не видят смысла жизни – того единственного и самого главного смысла жизни, того глобального замысла Всевышнего, который возлагался на каждую человеческую жизнь. Не видят и не хотят видеть, хотя смысл лежит близко, как на ладони. Но это – они, серая масса. Петя же увидел смысл.
То, что до него дошло, поразило его, повергло в шок, испугало, обрадовало, удивило и снова удивило. И больше не хотелось ничего: ни новый велосипед, который обещал купить Пете его папа на окончание учебного года, ни встречи со Светкой – девчонкой из квартиры напротив, в которую Петя был влюблён уже полгода, ни даже есть или пить, несмотря на то, что завтрак прошёл давно, а в школе Петя не пообедал.
Да и жить больше не хотелось. Смысл он узнал… а дальше? Смысла жить дальше — нет. Нет и всё тут. Но это ничего, это нестрашно, главное было – узнать смысл. Понять, что живёшь не просто так, а зачем-то. Зачем-то, а не просто, чтоб существовать. Просто существовать, конечно, хорошо, но в чём же смысл? Вы не знаете, а Петя узнал!
Конечно, он понял, что узнал этот смысл очень рано. Очень-очень рано, даже не пожив всласть. Теперь жить, как прежде не получится, да и не очень-то и хочется, но всё равно стало на секундочку обидно. Только взглянув снова на синее-синее небо, Петя тут же забыл эту мимолётную обиду, и лицо его расплылось в блаженной улыбке.
— Пе-е-етя-я-я… - доносился знакомый голос Светки, держащей его за руку. Как под водой. Мальчик почти не обратил внимание на этот голос. Потом радостно повернулся к Свете, тыча пальцем в небо.
На лице девочки промелькнуло недоумение, она подняла голову и снова посмотрела в то небо, в которое битый час впился глазами её сосед Петя, отличный парень, с которым она дружила, и даже любила его, хотя не решалась признаться, считая, что ему, как девушка, безразлична. Посмотрела в небо и увидела небо. Тучки, облачка, весеннее солнышко. Красиво, да! Ну и что? Что так радоваться и смотреть туда безотрывно?
Петя понял, что она не видит. Не видит. И она не видит. Он попытался что-то сказать, приподнял руку, чтоб ткнуть пальцем в небо, но, зацепив взглядом синеву, махнул этой самой приподнятой рукой. Больше он не видел никого и ничего. Всё перестало для него существовать.
Не видел он толпы, которая собралась вокруг мальчика, вставшего посреди главной улицы города, чем затормозил движение транспорта. Как из-за этого мальчика две машины случайно столкнулись. Как приехала милиция и скорая помощь. Не чувствовал, что его взяла за руку сначала какая-то женщина, затем Света, уводя его, таким образом, с дороги.
Он не видел и не слышал милиционеров, о чём-то его спрашивающих, и даже трясших его за плечи. Не чувствовал, как доктор из «скорой» трогает его за лоб, и щупает пульс. Как Света, страшно взволнованная, звонит, едва сдерживая слёзы, Петиной маме.
Небо, чистое синее небо. Оно сегодня здорово помогло. И какое оно, всё-таки, красивое… Слоистые облака, едва припорошившие синюю-синюю даль, и солнце, светящее сквозь груду таких облаков. Казалось, солнечные лучи – это руки. И руки тянуться к Пете, да-да, именно к Пете. И он протянул руки лучам, пытаясь сжать их в самые тёплые и искренние дружеские объятия, сжать, как руку старого и любимого друга, на которого можно положиться в любой момент и который никогда не подведёт… сжать и посмотреть что будет. У него это получилось…
Ровно в 19:00 по местному времени, в первое психиатрическое отделение небольшого города на машине скорой помощи приехали мать и сын. Мать шла, едва успевая вытирать слёзы, сыну же помогали идти санитары. За ними, до самого корпуса «психушки», шла бойкая девчонка, не пожелавшая бросать своих знакомых на улице, и напросившаяся доехать до отделения.
Болезнь Петра Трипухина долго не могли определить. На внешние раздражители он не реагировал, хотя все внутренние органы функционировали нормально.
Принимать пищу и двигаться Пётр был не в состоянии по неизвестным причинам. Пришлось подключать его к аппаратам искусственного питания.
Через день начало сбиваться дыхание. Петра вывезли из психиатрической больницы (вначале всё это воспринимали как психологический шок), в областную клинику, для подключения аппарата вентиляции лёгких. Постепенно мальчик впал в кому.
Горю родителей и Светы не было предела, тем более что каких-либо понятных причин для такого поворота событий не было совсем.
Через 3 дня мальчик скончался.
Сбой в аппарате.
Конец жизни, смысл которой был ему теперь ясен…
2009 год.