Вова еле тащил ведро, часто ставил его на траву. Полуботинки он нёс то в правой руке, то в левой, меняя их для ведра. Ещё несколько рыб продолжали дёргаться, раскрывая пасти. Когда Вова вошёл в калитку со стороны льняного поля, рыбы уже все не шевелились. Старуха встретила его у сарая. Увидев рыбу, она сказала спокойно и деловито:
-Вот и ужин будет, внучек, мясной. Рыба всё-равно пропала бы. Болото в сентябре дожди наполнят, а зимой оно промёрзнет. А не будет дождей, так кошки да вороны съедят этих рыб.
Вова устало присел возле старухи на скамейку, стал смотреть, как она чистит рыбу.
-Бабушка, а рыбе больно? - спросил он, заметив, как одна рыбка вдруг стала раскрывать пасть.
-Шибко, конечно. Болесть-то, она у всех одна: и у рыб, и у зверей и у людей. Бог-то всех наделил страданиями, особливо тех, кто в грехе живёт. Я вот за грехи свои тоже наказана.
-За какие грехи, бабушка?
-А как со всеми вместе церкви-то лишилась, да ходить к богу на беседы перестала, так он и задумал лишить меня привычной пищи. Вот и сейчас, рыбы-то поесть хочется, а наказание господне давлеет над моей страстью-то. Ты, уж этта, поешь и за меня рыбки-то.
Рыба и в самом деле вкусная. Вова сидит за столом боком. Желудок распёрло, хочется мочиться, движения стали сонными, и желание бежать за околицу на время притупилось.
Ожил Вова мгновенно, как только старуха заговорила о домашних делах. Страх снова полоть грядки с морковью победил сонное состояние. То ли детский организм стал слишком быстро перерабатывать деревенскую пищу, то ли Вове показалось, что вдали от огорода бабушки ему станет намного легче, он вскочил со скамейки, выскользнул за дверь.
Здесь, уже во дворе, он мог не слушать ворчание басовитого голоса бабушки и мог вспомнить об игре в "чижик". Ноги сами понесли его туда, где светлой полосой уходил вдаль песчаный остров с зелёной шапкой кудрявых ив. За околицей, где Кама из-за крутого обрыва видна лишь узкой полоской, собрались все вчерашние ребята. Витьша возился у забитого в землю колышка высотой Вове по грудь, подстрагивая конец ножом. Вот он приладил сверху небольшой, ступенчатый кусочек деревяшки, длиной с ладошку Вовы, и крикнул: - Готово! Начнём считаться!
Считалка была простой и легко запоминалась - "Шёл Ванька по базару, хотел накупить товару. Товар был дорогой, кто ты такой?" На ком звучало последнее слово, тот выходил из круга. Томительное ожидание было недолгим. Вова остался с Петьшей вдвоём. В желудке у Вовы всё ещё ощущалась тяжесть, и близость беготни его удручала. Петьша знал заранее, на ком из них закончится считалка, поэтому добродушно улыбался. Он заранее выбрал для себя роль догоняющего, по лицу Вовы поняв его состояние.
Такое благородство деревенских ребятишек для Вовы скоро стало очевидным, и он проникся необъяснимой благодарностью и к Петьше, и Витьше, и Сеньше, не исключая и так называемую мелюзгу. Через некоторое время он с удивлением узнал, что именно малорослые ребята были одного с ним возраста. Видно, деревенские ребята, занятые тяжёлым не по возрасту трудом, росли медленнее городских, часто не достигая определённого природой роста.
Между тем, та же бита, что и при игре в "лапту", стала летать к колышку. "Чижик" вспархивал немного вверх и низким, коротким полётом доставлял радость догоняющему Петьше. Игрок, бросивший биту, не успевал добежать до колышка, поднять с земли биту и ударить ею по колышку. Стремительный, далёкий полёт "чижика", этой маленькой деревяшки, был единственной надеждой для тех, кто бросал биту.
Вова галил, то-есть, был догоняющим попеременно с другими ребятами. Мальчишки охотно бегали за "чижиком", ставили на колышек и с надеждой ожидали, когда кто-нибудь промажет. Однако игра эта не была коллективной, в ней каждый играл сам за себя, и она скоро всем надоела. Вова устал к вечеру настолько, что еле передвигал ноги, когда пришёл в дом бабушки.
Старуха лежала на тёплой печке. Кряхтя, она сползла с печи на пол, подошла к шестку печи.
-Рыбку ещё раз поешь, аль молочка топлёного с хлебцем? - спросила она.
- Я молочка хочу с хлебцем, бабушка. А рыбку я завтра поем.
-И то верно баешь, - сказала старуха. - Во тьме косточки-то рыбьи не увидишь, подавиться можно. Вот и день позади. У курицы-то сегодня цыпушки вылупились. Десять яиц было, десять цыпушек стало. К зиме-то подрастут, так двух-трёх стареньких на мясо пустим. То-то, пирожков тебе напеку.
-А ты, бабушка, разве их не попробуешь? - спросил Вова.
-Ох, видно уж не пробовать мне пирожков. Напробовалась я их за свой-то век. Да ты не волнуйся. Тебе ведь пирожки нравятся?
-Ага. Мне и крендельки нравятся, - признался Вова.
-Напеку и крендельков.
-И яичко мне попробовать хочется. Я ещё не ел яичек. Какие они? Сладкие?
-Что ты, внучек! Яички нельзя! А я тебе семечек тыквенных и подсолнечных нажарю. Подсолнухи-то у меня почти уже созрели. Скоро можно будет обшелушивать. А тыквенные семечки я уже припасла.
-А у тебя, бабушка, есть большая корзина яичек-то! Я видел! - обиженным тоном сказал Вова.
-Ох, пострел ты экой! Вот уже и снюхал! Так я же две корзины должна сдать в заготконтору-то! Вот до конца года сдам две корзины, а что останется, то - наше. Да ведь одна курица цыпушек парила, а втора-то пошто-то не несётся. Да одну ястреб задрал. Маленькая она была ростом-то. Ястреб её за цыпушку принял, однако справился. Ты ешь! Да и спать опять.
продолжение - http://www.proza.ru/2012/03/18/1949
Ижевск, 1983 год