Я ошущаю, как вам нравится моя история. Нопоминаю, что лучше бы было, чтоб сперва прочитали части 1 и 2.
На следующий день я ждал в предварительно условленном месте. Купил два совсем одинаковых букетика незабудок и спрятал их в сумку. Я называл ее писательской сумкой, потому что всегда носил в ней блокнот и набор ручек. Я никогда не знал, когда они могут понадобиться. Так внезапно обрушиваются на тебя идеи и желание писать.
Мы сели в автобус, который вчера так необратимо столкнул нас друг с другом. Мы ехали молча. Все между нами было уже настолько интимно, что мы не испытывали желания говорить об этом перед людьми. А о другом мы не могли разговаривать. Своими повседневными переживаниями мы не интересовались. Сейчас важным было другое, совсем другое...
Студия, где они жили, была очень просторной. На книжных полках было совсем мало книг, вероятно, связанных с их учебой. Впечатление производила заботливо застеленная широкая спальня в глубине студии. До того, как сесть за низкий столик, я преподнес им букетики незабудок, слегка прикоснувшись при этом губами к их нежным личикам. Это был наш первый физический контакт, при котором и они, и я вздрогнули. Среди выбора между несколькими напитками и кофе я предпочел какой-то натуральный сок, потому что уже выпил свою дневную порцию кофе. Мы переглядывались, улыбающиеся и слегка смущенные.
– Видите, – нарушил я молчание, – мы чувствуем себя хорошо и когда молчим. У нас уже есть воспоминания, и это делает наше молчание богатым. Как вчерашний невероятно богатый день. Я надеюсь, что и после того, как мы расстались, ваш день продолжил быть интересным.
– Мы не думаем, что с нами может произойти что-то более красивое, чем то, что случилось вчера, – сказали Светлые глаза. – Мы немного поговорили, но думали только об этом – как легко меняются вроде бы прочные убеждения. Мы постоянно делились тем, как мало нужно, чтобы начать радоваться миру по-новому. Даже наше скромное жилье вчера показалось нам уютнее.
– Смотрю я на ваше, как говоришь ты, скромное жилье, – перебил ее я, – и в голове начинает звучать сказка. О двух девушках, которые только что переехали в свой новый дом. И, уставшие, впервые ложатся вместе в широкую постель. Сон быстро одолевает их, но худенькое тельце неспокойно и постоянно метается. В какой-то момент ножка лежит уже на более сочном теле, которое удивленно просыпается. Пытается внимательно отодвинуть ножку со своего одеяла, не разбудив ее хозяйки. Приподнимает колено, но рука незаметно поднимается вверх, искушенная прикосновением к нежной коже и в то же время стремящаяся не разбудить расслабившееся тело, и быть пойманной в такой необычной ситуации. Это совсем новый и необычайный порыв, который никогда раньше не смущал молодое и неопытное тело, которое сейчас начинает увлажняться, даже без прикосновения к нему. И остается так, пока ножка не перекидывается в другую сторону. И не засыпает до утра.
По странному совпадению, – продолжил я – следующим вечером два вымытых тела – без нижнего белья, только в тонких прозрачных ночных рубашках, и ложатся в ожидании случайного прикосновения с прошлого вечера. Но сейчас прикосновение уже не случайно. Снова шевелится маленькая ножка, ища то прикосновение с предыдущего вечера, которое так ему понравилось. И снова любопытная рука скользит по нему, проходит через нежную форму ханша и чувствует, как дрожит под ней никем не тронутая до сих пор плоть. Но когда рука прикасается к маленькой груди, слышен страстный стон. И этот стон становится еще громче, когда рука скользит вниз, а в грудь впиваются жадные губы, которые раньше никогда этого не делали.
И изгибаются всю ночь эти два любопытных неопытных тела, чтобы понять, на что еще способны их жаждущие чувства...
– О, Господи! Не может быть!
Сейчас напротив меня сидели две пары вытаращенных, влажных, возбужденных и в то же время любопытных глаз. Напротив себя я видел две пары прижатых одно в другое бедер, между которыми образовались два маленьких влажных пятна. В отличие от них, мое возбуждение приняло объемное выражение.
Когда их оцепенение прошло, снова прозвучало:
– Не может быть!
Мы смотрели друг на друга своими опьяненными от этого внезапного излияния глазами, из которых струили нега и возбуждение, и не могли больше ничего промолвить.
Лишь спустя минуту, когда наши возбужденные тела вздохнули так, как будто это и вправду произошло, и сейчас они опять возвращаются на землю от пережитого экстаза, снова прозвучало:
– Не может быть! Нам кажется, что ты сидел в шкафу и наблюдал за нами. Все так реально, – это были Светлые глаза. – Я снова понимаю, как невероятен мир слов. И как красиво это откровение между нами, которое с каждым мигом становится все глубже. Вчера ты был прав, сказав, что близость приходит, когда исчезают тайны. Ты так ловко раскрыл нашу тайну, что сейчас мы чувствуем себя бесконечно близкими. Нас уже трое!
Эти слова заставили кровь снова загудеть в моей беспокойной голове, потому что означали еще один шаг к греху, от которого я внушал себе, что пытаюсь сбежать.
Я еле промолвил:
– Все так красиво, что я все еще не могу поверить, что оно происходит. Так красивы ваши возбужденные глаза и так возбуждающа влага, которую вы пытаетесь удержать меж ваших бедер.
Сейчас они улыбнулись и, не сговариваясь, спустили свои руки к влажным источникам, которые сейчас были так возбуждены. Хорошо, что они были в брюках.
Они смотрели обжигающе прямо мне в глаза, слегка прижимая руки к своим возбужденным запретным уголкам.
Затем засмеялись, и чтобы найти другое занятие своим дрожащим рукам, отпили из чашек перед ними. Я не смел пошевельнуться. Потому что ни в коем случае не имел права увлажнятся.
Пока мы понемногу успокаивали страсти, я продолжал наблюдать за Черными глазами, которые, хотя и были возбуждены, сейчас были как-то странными и скрытными. До сих пор она не проронила ни слова, а только любопытно наблюдала за тем, что происходит.
– Ей, малышка! Признайся, какую тайну ты скрываешь. Что-то смутило тебя и мешает тебе раскрыть свое маленькое сердечко... Не бойся!.. Мы друзья!
Она засмеялась своим звонким голоском, но продолжила молчать. И продолжила из глаз ее струиться потихоньку грусть. Ее лицо по-прежнему болезненно сжималось. И вдруг она всхлипнула:
– Я уродлива!
– Что! Кто тебе сказал это?
– Я уродлива...
И из ее глаз потекли неудержимо горькие слезы.
Я быстро подошел к ней, присел и губами коснулся ее виска, а затем и щек, пытаясь выпить эти так неожиданные слезы. С другой стороны ее лица еще одна пара губ пыталась успокоить внезапно заструившуюся боль.
– Не плачь, маленькая моя! Рядом с тобой двое друзей, которые любят тебя, и для них ты – самый красивый цветок в мире. Мы твое зеркало, маленькая моя. Посмотри на себя нашими глазами. Неужели ты забыла, что именно твои глаза встретили нас и заставили стать друзьями. Чьи другие глаза могут сделать такое чудо? Ты наш красивый ребенок. Поверь нам. Никто не может видеть самого себя. Хочешь, я расскажу тебе сказку об этом? Взрослые всегда рассказывают сказки детям, когда им грустно.
Я испытывал сильное желание обнять ее и почувствовать ее голову на своем плече, пока рассказываю, но отошел и снова сел напротив нее. Я хотел видеть ее глаза. Сейчас они немного успокоились, но ее очаровательный носик все еще был влажным.
– Я хочу рассказать вам действительный случай. Об одной женщине, которая не знала саму себя. Потому что доверилась только одному зеркалу – мужчине, который был с ней. Это был мужчина, который отнял ее девственность лет пятнадцать назад, с которым она создала семью и детей. У нее не было другого мужчины, и она была убеждена, что ее главная функция в семье – заботиться о детях и о доме. И раз в месяц играть роль предмета, в который ее муж разгружал накопленную сексуальную энергию. Она смотрела на это, как на одну из рутинных обязанностей по хозяйству. Она давно смирилась с тем, что не испытывает удовольствия от мужского прикосновения. Она очень хорошо знала, что она – холодная женщина и даже винила себя в этом.
А так ее жизнь текла вроде бы нормально. Она играла какую-то руководящую роль в отрасли туризма и часто организовывала разные туристические мероприятия. Одной из ее задач было проведение пещерных экспедиций. Я тоже был заядлым спелеологом, но из другого города. Я был лет на десять моложе ее, но незаметно мы начали сближаться. Мы разговаривали вечером у костра – о самых разных вещах. Оказалось, что мы оба любим поэзию, и часто говорили об этом. Восхищение красивыми словами сближало нас все больше. Я замечал, как в ее спокойных до тех пор глазах появлялся огонек. И это был единственный огонек, блеснувший в ее глазах за столько лет. Я уже знал все об ее жизни, и мне было больно за нее. Она только сейчас понимала, что никогда не получала любви, а имела только формальное сожительство. Иногда, как бы случайно, я прикасался к ее руке у костра, и это заставляло спокойные до недавнего времени глаза искрить.
Во время одной из таких экспедиций мы разместились в одной палатке. Я только прикоснулся к ее лицу, а она трепетно взяла мою руку и поцеловала ее. Впервые чья-то мужская рука касалась ее с любовью. Впервые ее все еще молодое тело чувствовало себя возбужденным от этого прикосновения. Она была смущена и растеряна тем, что и ее «холодное» тело может чувствовать себя счастливым от этого. Тогда она взяла мою руку и подтолкнула ее через одежду к своей груди (мы спали в одежде, потому что в палатках было холодно ночью). Когда притронулся к этой оставшейся столько лет одинокой груди, она тихо простонала. Впервые ее тело узнавало, как красиво это прикосновение. И она переполнялась неиспытанными до сих пор ощущениями. Всю ночь мы почти не спали. Она постоянно прижимала к своей груди мою руку и заставляла меня исследовать ее.
Когда утро заглянуло в палатку, оно встретило ее счастливые глаза. Я наклонился над ней и поцеловал их. В первый раз кто-то целовал ее глаза. Потом я долго впивался губами в ее губы. Впервые кто-то прикасался к ее губам с любовью. Впервые это прикосновение заставляло ее жаждущее тело увлажняться снова и снова.
Впервые в этот день она почувствовала себя женщиной.
Когда мы вышли наружу, всем стала ясна причина этих огоньков в ее взгляде и солнечного настроения, струившегося из ее светящегося лица. Но это никого не смутило. Красота природы, среди которой мы находились, часто искушала нас совершать подобные «шалости».
Когда мы вернулись из экспедиции, нам уже было ясно, что уже ничто не может остановить неудержимого притяжения наших тел. Нам оставалось только найти подходящий момент. Это было нетрудно, так как она постоянно ездила в командировки.
Как-то раз мы погрузили в машину палатку и все необходимые вещи, чтобы несколько дней быть вместе. Поехали в горы, на хрустально прозрачной воды реку. Быстро развернули палатку, потому что не было терпения приступить к тому, за чем мы приехали. И она охотно легла на одеяло. Она вся была в ожидании того, о чем все говорили, и что она никогда не испытывала.
Одежда разлетелась за миг, и ее чудесное тело блеснуло всей своей красотой на солнце, дрожащее от ожидания. И хотя я уже к ней прикасался, никогда до сих пор я не видел ее наготу. А и никто до сих пор не видел ее нагой, кроме ее мужа, но он не считается, потому что он только видел ее, но не замечал.
Я устремился быстро к этой блестящей наготе и коснулся прямо губами ее красивой груди, которую никто до сих пор не целовал с любовью. Она не была большой, но крупность зерен была впечатляющей и возбуждающей и выдавала, какая неутолимая страсть спит в этом пока не пробужденном теле. Еще первое прикосновение вызвало нежный стон, который с каждым мигом усиливался, учащаемый ловкими прикосновениями моей шаловливой руки. Когда я начал слегка проводить ею между бедер, все ее тело задрожало. Из волшебного источника вытекал обильный сок, который моя рука разносила по набухшему твердому бугорку. Ее тело начало дрожать еще сильнее. Даже зубы стучали от возбуждения. Она чувствовала себя неловко оттого, что не может сдержать крики, которые порождало ее счастливое тело. Но когда я ожидал, что наконец-то взорвется накопившаяся страсть, она сказала: «Остановись! Мне плохо!». Она не знала, что это – самый красивый обморок, которым нас дарила природа. Неслучайно французы называют его «маленькая смерть». Я успокоил ее, что то, что происходит – совсем естественно, и это – самый красивый божий дар. Она доверилась мне и оставила мне руководить ее утонченными ощущениями, и всего минуту спустя взорвалась в мощном оргазме. Ее тело долго продолжало дрожать, и из каждой его фибры излучалась невероятная нега.
Когда импульсы затихли, она открыла свои затуманенные глаза, полные неописуемого счастья и благодарности за то, что с ней происходило.
Через несколько минут я снова нашел переполненное сладким соком отверстие, но на этот раз не прикасался к нему рукой. Когда я проник в ее жаждущее тело и начал легкими движениями исследовать его, я почувствовал, как быстро назревает новая буря в нем, и всего через минуту стон превратился в крик, и снова все тело сотряслось от самого невероятного переживания, на которое способна женщина. Я был удивлен так быстро поднимающейся страстью в этом необычном теле. И продолжал двигаться в его самых сокровенных глубинах и вызывать бесчисленное множество новых и новых оргазмов. Никогда я не прикасался к более страстной плоти.
Это продолжилось еще несколько дней, и почти не разъединялись наши тела.
Когда мы вернулись, она уже никогда не допустила своего собственного мужа к телу, которое он не замечал целые пятнадцать лет...
Глаза моих слушательниц были влажными. Их тела – тоже. Они так упивались моим рассказом, что им нужно было только всего лишь одно прикосновение, чтобы пережить то, что переживала моя героиня. Но некому было сделать это прикосновение.
Когда они понемногу отошли от ощущения, которое вызвал у них мой рассказ, я продолжил:
– Видите, как необходимы глаза мужчины, чтобы женщина поняла, красива ли она? Видите, как необходимо прикосновение мужчины, чтобы понять, любимо ли ее тело?
Вот почему необходима красота – чтобы мы могли ее находить. Вот почему пестры бабочки – чтобы быть заметными. Вот почему красивы цветы – чтобы быть найденными влюбленными пчелками и быть опыленными.
Вот почему красивы вы, женщины – чтобы нам было легче вас находить и опылять.
Вот почему вы должны верить тем, кто вас опыляет.
Мои последние слова вернули снова звонкий смех моих новых подружек. И мне казалось, что теперь все в порядке. Но это было не так.
Снова из черных глаз прозвучала грусть.
– Мы же обещали друг другу быть совсем откровенными... Ты так красиво рассказал свою сказку, и я так глубоко пережила твой рассказ... Но все время я испытывала и немного грусти, и немножко зависти к твоей подруге. Все время я ревновала, что тот, кто сидит напротив меня, и в кого я все безнадежнее влюбляюсь, прикасался к другому телу. О, я знаю, что это совершенно естественно. В то время я была совсем маленькой девочкой. Но мы же обещали быть откровенными друг с другом...
Мы замолчали после откровенной исповеди моей маленькой подруги. И когда я думал, как нарушить молчание, она продолжила:
– Вы спрашивали, что заставило меня только что прослезиться...
Вчера вечером, пока я была в ванной, я рассматривала свое худое тело в зеркале и думала, как оно некрасиво и что ты никогда не пожелаешь прикоснуться к нему. Мужчины не любят такие тела. Но когда я посмотрела на свои глаза в зеркале, я сразу успокоилась. Там я увидела глаза, о которых ты сказал, что они красивы. Я смотрела на свои глаза в зеркало и все больше верила, что они красивые. Я начала любить свои глаза, потому что их любил ты. Я смотрела на свои черные глаза так, как не смотрела никогда. Я видела их твоими глазами. И утопала в них, как ты утопал вчера. И все больше начинала любить свои глаза.
Пока я утопала в них, я начинала испытывать незнакомое возбуждение. Смотрела на глаза, которые ты любил, и в моем теле пробудилось желание к ласке. И я начала прикасаться к своему худому телу, не переставая смотреть в глаза, которые ты любишь. И пока я смотрела на свои глаза, я представляла, как ты прикасаешься ко мне. И тогда все мое тело сотряслось от совершенно незнакомого ощущения – потому что ты прикоснулся к нему. И тогда я начала любить и свое тело.
А сегодня я загрустила, подумав, что ты никогда не захочешь прикоснуться к моему некрасивому телу. Может быть, когда-нибудь я сделаю себе силиконовый бюст и приду показать его тебе. Тогда, может быть, мое тело тебе понравится, и ты прикоснешься к нему. И тогда я буду счастлива. Но сейчас...
Снова погрустнели красивые глаза напротив. Они так легко печалятся...
– Глупенькая ты моя! Я же сказал тебе, как важно верить тем, кто вас опыляет... Или хотя бы их части... Или хотя бы мне.
Большую грудь, как ценность, придумала братва. Они хотят, чтобы все вокруг них было большим – и дача, и джип, и собака. Ты никогда не увидишь у них во дворе пуделя. И ничего не меньше каракачанской овчарки, или кавказской, или какого-то подобного «зверя». Они хотят, чтобы все для них было большим. Поэтому они и заказывают своим гёрлам силиконовые бюсты. Но не потому, что они красивые, а потому, что их замечают издалека. Как сразу замечают и одинаковые цифры на номерном знаке их машин.
А нежный маленький бюст несет в себе намного больше эротики, и прикосновение к нему намного чувственнее. Маленький бюст – для ценителей, а большой – для пошляков. Посмотри, например, на фольк-певиц, и ты сама убедишься в этом.
А если они могли бы увидеть твои естественные сочные губы, все бы завидовали тебе. Но сейчас их вижу только я, и особенно горжусь тем, что удостоен этой чести. Так что ты можешь совсем спокойно гордиться скромными размерами своих прелестей, тем более что их так легко прикрывать.
Снова вернулись улыбки в наше маленькое общество. В светлых глазах зрела какая-то идея, и я ожидал, что очень скоро она поделится ею. Я уже установил, насколько ее идеи хороши всегда.
– Я не перестаю удивляться, что мы знакомы всего со вчерашнего дня, а чувствуем себя, как одни из самых близких людей. Так много откровения и прямоты, так много доверия между нами... И так свободными мы чувствуем себя... Это так утомительно – на каждом шагу сообразовываться с нормами и запретами и встречать непонимание. Здесь у нас все так красиво и идиллично. То, о чем человек может лишь мечтать, у нас уже есть...
И все началось с твоих черных глаз, – посмотрела она на свою подругу. – Я всегда чувствовала тебя своей младшей сестренкой, а сейчас чувствую тебя ребенком в нашей семье. Я не знаю, заметили ли вы это, но мы уже семья. Очень странная, но зато счастливая семья. И нам так приятно слушать, когда ты говоришь, – обратилась она ко мне. – Так волнуют и возбуждают нас твои рассказы. Ты же заметил, сколько раз мы увлажнялись сегодня!
Мы тебе так благодарны за это переживание и просто за то, что ты с нами. А я не знаю, как тебя за это поблагодарить. Не знаю, какой подарок тебе сделать.
При этих словах их взгляды встретились заговорщически.
– Вы – мой самый большой подарок. Какой уж подарок лучше того, что меня ласкают ваши глаза.
– О, да! Так нежно прикасаются к нам и твои глаза, и я замечаю, как они волнуются, когда касаются нас…
Она уже положила руку на плечо своей подруги и слегка притрагивалась к нему. Затем наклонилась и другой рукой дотронулась до пуговиц на ее кофточке.
– О, нет! Я так боюсь, – сказала она, глядя на нее. – А если я ему не понравлюсь?..
Но пальцы сейчас были настойчивее и начали медленно расстегивать тонкую кофточку. Черные глаза закрылись, может быть, от неудобства или в ожидании того, чему предстояло произойти. Быстро упала кофточка, а затем и маленький лифчик.
– О, Господи! – воскликнул я.
Тогда смущенные черные глаза открылись и жадно начали искать в моих глазах ответ, который так сильно хотели получить. Встретили мои широко открытые, светящиеся от изумления глаза. Там, на расстоянии одной руки от меня любопытно посматривала на меня ее маленькая, но изящная грудь. Кончики зерен были невероятного бархатного цвета и были так соблазнительно набухшими... Они подсказывали о глубокой скрытой страсти и смотрели на меня в ожидании услышать мой строгий приговор.
– О, Господи! – повторил я снова. – Неужели ты на самом деле не осознаешь, какое богатство носишь под кофточкой?.. И ты еще боишься, что эта красота не смутит меня?
Ты не можешь себе представить, что меня заставляет испытывать сейчас твоя нагота... Мог ли бы я описать его при всем своем красноречии? Вряд ли...
Может быть, мое волнение можно сравнить только с чувством, которое испытываешь ты при прикосновении к этим невероятным сокровищам. Таково ощущение от бархатного прикосновения, и это заставляет все в моем теле кипеть и бурлить в каком-то неясном экстазе. Я бы хотел не говорить, а только пить глазами невероятную свежесть и изящество, которые ты так щедро даришь мне сейчас.
Позволь мне молча посмотреть на тебя.
Я спокойно оставил ее глазам впитывать очарование и восхищение, которые были видны в моих. Меня не смущало, что так опьяненный, я утопал в этой невероятной картине. Тогда одна рука начала любопытно исследовать эти очаровательные выпуклости и заставила черные глаза закрыться, полностью поглощенные трепетным ощущением, которое приносили терпеливые пальцы. Сейчас переживание было многократно сильнее всех ее прежних ощущений, потому что напротив стоял тот, кто так смутил ее, и кому она так доверчиво верила и радовалась, что тоже может смутить его своими скромными прелестями.
Постепенно ее тело начало дрожать от возбуждения, потому что любопытная рука уже расстегнула молнию брюк и утопала, прикрытая трусиками, между ее слегка раздвинутых бедер. Черные глаза открылись и впились в мои. Она хотела, чтобы я был частью ее переживания. Я чувствовал, как мои взволнованные глаза все больше возбуждают ее. В ожидании верховного мига она прикусила нижнюю губу. Наши два существа слились в одно общее переживание. Я чувствовал, что и мое тело вздрагивает вместе с нею, и исполнено того же трепетного ожидания.
Я не смотрел на движения опытной руки, потому что сейчас время остановилось, и мир собрался в двух черных глазах, устремленных на меня, в которых кипела неповторимая гамма сладостных ощущений. Ее дыхание все больше учащалось, и легкие стоны с каждым мигом усиливались, превратившись, наконец, в один спонтанный освобождающий крик, и все тело сотряслось в неудержимых конвульсиях, которые долго не затихали... Когда миг спустя ее укрощенные глаза снова посмотрели на меня, из них струился мягкий свет... Детский взгляд снова вернулся в эти глаза, и столько счастья, столько чистоты светилось в нем...
И когда на мгновенье ко мне вернулся позабытый вопрос о грехе, я спросил себя: неужели может этот чистый взгляд быть грехом? Неужели может переживание, так приближающее тебя к Богу, быть грехом?
О, нет! – сказал себе я. Это – очищение, как перед алтарем, как в молитве. Это переживание чисто, как детская слеза. Не может это прекрасное ощущение быть грехом, потому что, если это грех, Бог не дал бы его нам.
А грех ли то, что я – часть этой чистоты? А грех ли то, что я пью из совершенства этого переживания? Не знаю... Но когда-нибудь узнаю...
Голое тело продолжало представать во всем своем изяществе передо мной, еще не освобожденное от сладостного ощущения.
Через минуту я успел промолвить:
– Спасибо, что вы сделали меня частью этого верховного переживания. Я чувствовал, что сливаюсь не только с твоими глазами, но и с твоим разволнованным, бушующим телом. Мое переживание было таким же красивым, как твое.
У меня никогда не было более великого переживания, чем это. И никогда я не получал более красивого откровения, чем это.
Спасибо вам, что вы любите меня так сильно, что сделали мне такой щедрый подарок.
Спасибо вам, что вы стали одними из самых близких моих людей в этом мире.
Два счастливых создания сидели напротив меня – одно в своей изящной уставшей наготе, другое – прижатое к этой откровенной наготе и такое же счастливое.
И обе они были безмолвными, потому что уже сказали все.
Когда через несколько минут я вышел из оцепенения, порожденного этим внезапным переживанием, из ванной слышался шум воды, которая смывала сладостный сок с опьяненных тел.
Я встал и подошел к окну, но, смотря на улицу, не осознавал того, что вижу.
Вскоре худенькое хрупкое тело подошло ко мне, поднялось на цыпочки и нежно поцеловало меня. А затем прижалось ко мне и утонуло, счастливое, в моих объятиях.
Потом подошло и другое тело, прикоснулись наши губы, и мы слились в одно общее тело, полное откровения и любви.
Мы ни о чем не могли думать. Только наслаждались своей близостью. И ничего другого нам не было нужно.
Потому что время остановилось.