XX
Как и в предыдущие два года, Фабию пригласили участвовать в празднике Доброй Богини, справляемом в доме консула, в этот раз у Беллика Натала. Утром её встретил и отвёз домой Квинт, по пути они заехали на часик-полтора домой к Вере, в дом её отца. Там, во время завтрака – оба оказались голодными – любящая лишь через какое-то время после происшедшего осознала, что наяву пережила то, о чём ей грезилось в Амагальтусе: утренняя трапеза с любимым, крошка возле его рта, она убирает её лобзанием… Если моменты, подобные этим – не счастье, то что же оно тогда?..
Как гласит греческая пословица, когда случается беда, это поймёт и глупый. Распознавайте же, не упуская, счастье, срывайте дни, милые читательницы и мужественные читатели!
Торкват хотел встретить сестру и после утренней службы в тэмплуме Великой Матери Богов, но она не смогла посетить её по тем же причинам, по которым её визита в такие дни вожделел Тит Марцелл. Время бежало от одной встречи с любимым до другой. Ибо ожидающая не сидела на одном месте, встречаясь с подругами, поклонниками и поклонницами, принимая клиентов, слушая Стабилия, наслаждаясь в объятиях «мальчишки» Домициана, наблюдая представления общественных игр, купаясь и принимая другие процедуры в термах и так далее. Полмесяца быстро пролетели, и брат всё же встретил Фламину Кибелы после женской службы – если в тот момент она ощущала не счастье, то что?
А она, в свою очередь, вблизи наблюдала, как он в числе других высших магистратов в новые календы приносил обеты и жертвы за Императора.
В ноны квартуорфеминат в полном прекрасном составе великолепно пообедал в гостях у Елены и Менелая, то есть Геллии Клементины и Авла Манилия и, как и должно было случиться, Парис «похитила» Елену, впрочем, та неожиданно почувствовала себя неважно, и парочка очень скоро вернулась в узкий круг пирующих.
Новая встреча неразлучных подруг состоялась за четыре дня до январских ид в доме Фабия Торквата, в одиннадцатый день рождения его младшего братика, Спурия Постума. Настоящее веселье началось лишь с уходом некоторых, в их числе и Угрюмого, строгих сенаторов. К слову, у хозяина дома с Пизоном начали налаживаться прежние дружеские отношения, и последний не пришёл лишь из-за того, что был срочно вызван именем Императора. Увлечение виновника торжества борьбой привело к тому, что многие гости, за исключением одной лишь Елены, принялись, смеясь, изображать борцов; даже Шрамик играючи одолевала поддававшихся подружек Парис и Муцию. Забава продолжалась даже в термах, во всех трёх бассейнах по очереди. Где Присцилла сначала была побеждаема младшим братом, а затем укладывала на лопатки старшего, «Филадельфа». Если это не счастье…
В седьмом часу он получил церы, плохо скрывая радость, отозвал фламину в кабинет, где, едва запахнулись за ними портьеры, закричал: «Всё не напрасно, сестричка! Видишь, теперь всё будет превосходно!..» и прочее – в церах было написано, что утром в лагере преторианцев Принцепс усыновил и объявил своим приемником Пизона – Присцилла, разделявшая переполнявшие Квинта чувства в его крепком объятии, не помнит прочих слов восторга любимого. Если это не счастье…
За три дня до январских ид, утром, Публий Сиг принёс-таки успевший стать прошлогодним долг – он сам округлил его до двухсот тысяч золотом и серебряной полноростовой статуи Реи; которую одарённая почему-то решила отправить и, не откладывая, отправила, в дар афинскому Метроону. «В качестве процентов» – так он выразился – эфеб добавил две тысячи ауреусов. Наградой ему стали горячие и продолжительные лобзания Муции, за них влюблённый юноша с радостью отдаст всё своё золото и серебро, и не только своё: «всё золото мира я не пожалею ради твоего поцелуя!» – восклицал восхищавшийся Сиг. Ласковые слова Квинта были менее напыщенными, но более оригинальными и, вне всяких сомнений, куда более приятными. Слышать такие слова – если это не счастье…
Ещё до полудня тысячу ауреусов Фабия разделила пополам, направив на жертвы Венере и Кибеле. Кстати, Ребилия, как она давно собиралась, но не могла никак решиться, прошла второе посвящение в таинства Великой Матери Богов. Другую тысячу, проделав с нею ту же арифметическую операцию, патрицианка поднесла двум самым близким людям: Квинту и Вере, посоветовав потратить так же, как и она. Но брат и «сестрёнка» не послушали: она на новые украшения и косметику, он собирался потратить их на какую-то политическую цель, вроде бы предложил Цезарю пустить на выплату хотя бы малой части обещанного от его имени повышенного жалованья войскам, но Гальба отказался от этой статьи расходов (касаемо повышения) вообще.
В гостях у Секстии Фабия могла полностью выговориться, поделиться с ней всем, с откровением до конца. Выслушав в очередной раз радостные, предовольные излияния, обе растроганные, лучшие подруги снова пускают, умиляясь над этим, слезинки. Шрамик говорит счастливой не менее её самой Муции:
– Сестрёнка! Такого счастья просто не может быть!.. Я боюсь, клянусь Кифереей! Боюсь завистников – они сглазят. Давай больше никуда не будем выходить!
– Давай вообще уедем на виллу, к тебе или ко мне! – отвечает Присцилла, но они обе понимают, что не смогут этого сделать. – Сестрёнка! Пузик! Слава Всевышним! Слава Милостивым Богиням!
Вера, расцеловавшись с Присциллой, повторяет:
– О Муция, сестрёнка моя! Самая что ни на есть родненькая! Я не верю своему и твоему счастью… Нет, верю, разумеется. Но как такое возможно?! Я скоро… О Богини! Просто не может этого быть! Ай! Не щипай! Я знаю, что всё наяву… Благодарю Всевышних! Слава Карменте! Слава Луцине! Слава Венере Фиалковенчанной!..
К о н е ц