Качающаяся кровать
Отрывок из книги «Одиннадцать ночных рассказов»
- Расскажу я вам, мужики, как на духу, про тот случай, который мне всю жизнь, можно сказать, вспахал, - обнажил крепкие зубы в бесшабашной улыбке высокий блондин лет сорока пяти, оглядывая нас бесовскими серыми глазами, сверкающими из-под густых белесых бровей.
Я про себя назвал его Бровастик.
- Было это лет двадцать назад. Меня после автодорожного института послали в дальнюю автоколонну механиком. Опыта мне не занимать было: до института работал пару лет шофером в совхозе, возил директора по разным делам. Все секреты его знал. Понимаете? Водители меня приняли с подковырками, но увидели, что я в деле волоку, признали.
Я был холостяк, жениться в городишке не собирался, но живой ведь был, потому и погуливал. Понимаете?
- Понимаем, - мрачно вставил тяжелый гигант с шотландской бородой, которому я тут же дал имя Борода. - Нельзя ли сразу к делу?
- Уже. В районном доме культуры театр открылся. От скуки записался и я. А руководить стал сыльный режиссер - не из знаменитых, но москвич. Он, бедолага, застал жену с хахалем и выбросил того в окно с шестого этажа. Убитый хахаль большой шишкой оказался, потому режиссеру и припаяли на всю катушку, да еще к нам в Сибирь заслали. Понимаете? Звали его… Нет, не назову… Пусть будет
он… ну, хотя бы Алексей. Мечтал он, конечно, вернуться домой, в столицу. Понимаете?
Раздались возгласы сочувствия.
Рассказчик продолжал:
- Алексей - не забыть бы имя - нас крепко учил: подтекст, сверхзадача, мизансцена, прочее. О великих актерах рассказывал. Я мужик видный, играл главные роли. Публика меня обожала.
Алексей в своей двухкомнатке со мной особо работал, талант из меня делал. И я ему был благодарен. А жена его все смотрела на меня долгими такими взглядами. От них неловко было.
Короче, однажды он уехал зачем-то в областной центр. В Сибири расстояния немалые.
Туда - триста кэмэ, обратно - столько же, вот тебе и сутки. Да и там, на месте, как ни спеши - еще сутки, не меньше. Понимаете?
Он улыбнулся, всхохотнул мрачновато.
- Я не знал, что он уехал, и пришел, как всегда, вечерком после работы. Жена Алексея меня за стол посадила, стаканчик поднесла. Я сообразил, к чему дело идет, уйти хотел. Да где там?! Мать же ее, старая проб...
- Погоди, друг, погоди! Ты говоришь: жена, жена. Так что же выходит? Он после отсидки сошелся с ней? Или не разводился?
- Да нет! Той жене, московской, он, когда застал ее с хахалем, два ребра сломал - и все такое. И - прощай! А вторая была сама из каких-то ссыльных. Вместе с мамочкой сослали ее к нам.
- Ну, что же было дальше? – отреагировал Борода на отклонение от фабулы рассказа.
- Ушла ее мать в свою малюсенькую комнатку, сказавши с намеком, что спит она по ночам очень даже крепко, и заперлась там.
- Сводница старая! - вякнул басок.
- Что мы вытворяли в постели, не стану рассказывать: вы не мальчики. Бабенка оказалась чемпионка. Но вот ведь что случилось: чуть он из дома, она меня отыщет, притащит - и понеслась! Понимаете? А однажды...
Он запнулся, осмотрел всех. Глаза его бесовские все еще смеялись, а густые брови шевельнулись, нахмурились.
Но ненадолго.
- Однажды Алексей пригласил меня в праздник, и она его нарочно упоила крепко. Это я уже потом сообразил. Он, бедолага, совсем окосел, лыка не вязал и, как куль, брякнулся на кровать. Тогда она мне и говорит:
- Пойдем в сенки. Хочу тебя, сил моих нет ждать до завтра.
А сама дышит, как помпа. Меня это тоже приподняло. Говорю:
- Держись-ка за спинку кровати!
Заголил ее сзади - и пошла скрипеть та кровать железная! Это еще сильней вдохновляет!
- Проснется! - шипит бабенка. - Оставь!
Сама же спинку кровати не бросает! Понимаете? Я раскипятился и ничего знать не хочу, несет меня! Кровать же проклятая все сильнее раскачивается, скрипит, стонет, того гляди развалится... Понимаете?!
Слушатели не выдержали: хохот потряс огромную комнату. Борода поморщился:
- Несчастный этот так и не пробудился?
- Нет, он крепко упился. Наверно, во сне ехал в поезде.
Новый взрыв хохота взметнулся.
- А я окончил свое дело - и стало мне до того смешно, что хоть лопни. Как вам вот сейчас. Кое-как себя уговорил не смеяться, успокоился - и ушел. Но стало паскудно на душе. Понимаете? Не знаю, что было бы дальше, если бы не приглядел я сиротку-детдомовку. Медсестрой работала в больнице, а в самодеятельности - пела в хоре. Солисткой тоже бывала. Голосок – ангельский. Мы расписались
- и нашел я с ней свое счастье. Понимаете?
- И это все?
- Если бы! Встречает меня на третий день после моей женитьбы Алексей и спрашивает, почему не был на прошлой репетиции. Мол, скоро на конкурс областной выходить, а там, может, и дальше. И все такое! Понимаете?
Я ему честно: женился - и никуда не хочется ходить, даже на работу, а только с молодой женой быть. Он обиделся: так готовил меня, да и самому ему лестно с нами на всякие конкурсы ездить, продвигаться. Все о своей Москве мечтал. А на меня надеялся больше всего. Может, и прав был. Если бы не случилось это …
- Бросил ты режиссера и свой театр?
- Хуже: он меня через день нашел на моей работе, хмурый такой, спрашивает:
- Это правда, что ты с моей женой в интимной связи состоишь?
- Да что ты, Алексей, - говорю, - как ты мог такое подумать?
- Я-то не думал: она сама сказала. Плачет, истерика за истерикой! Каков, говорит, негодяй (это про тебя), женился, говорит, бросил меня!
- Алексей, - кричу, - клянусь, она сама на себя наговаривает! Тут что-то не так!
И смешно мне было, и стыдно. Он все смотрел в глаза мои. Потом буркнул:
- Та была сволочь, и эта не лучше. А тебя я напрасно пригрел на груди, Змей Горыныч...
- Да просто он был как мужик – ноль, вот и изменяли ему обе жены, - вякнул кто-то.
- Если бы! - возразил рассказчик. - А то, наоборот, у него все было очень да-да-да и даже более того, сама жена его призналась как-то. Понимаете? Загадка!
- Странно! - снова басовито вякнул тщедушный человечек с непропорционально
большой головой, то и дело вскакивавший с койки во время рассказа и бегавший по комнате.
Я дал ему уже прозвище: Головастик.
Лицо его при слушании то и дело искажали гримасы, сменявшие одна другую с раздражающей скоростью.
- Нисколько не странно: она была слаба на это дело, и до меня у нее были мужички. Просто прикипела ко мне почему-то. Я рад был, что расстался с нею, но в дом культуры, конечно, после того - ни ногой. А к Алексею - тем более. Понимаете?
- Все? Закончили? - спросил Борода тихо и, как мне показалось, брезгливо.
- Если бы! Через шесть лет мы с этой… встретились на теплоходе. Она все еще жила с Алексеем. Меня вроде бы простила.
В каюте была одна. Позвала, угостила водочкой, мои тормоза отказали - и вспомнили мы старое...
Понимаете?
- Дурак ты, мужик, вот что! - осерчал Головастик, забегав быстрее по комнате. – Купился на бабью хитрость элементарно. А вышло – хоть плачь? Так?
- Что верно, то верно, - усмехнулся Бровастик. - Узнала о том моя женушка: кто-то постарался. Хоть и родила уже двоих детей, но не простила измены, и развелись мы. Слышал, что сошлась она недавно с главврачом больничным. Тот ради нее бросил жену и сына. Хорош гусь! А она?! Меня выгнала, а сама - семью разбила.
- Не вам ее осуждать! - сурово и даже как бы грозно заявил Борода.
- Это тоже верно, согласен. Я потом уехал подальше, жениться больше не стал. Так и живу бобылем. Конечно, пришлось платить алименты. Детки мои уже большие. Пишу им. Не отвечают: видно, не дают им моих писем старшие. Но женщин при случае не упускаю. Понимаете?
Он снова настойчиво улыбался.