С девушками мне всегда везло!
В 2003 году в Красноярске я долго пытался очаровать красивую провинциальную девушку стихами и рассказами об искусстве.
Она слушала меня затаив дыхание. Слушала очень долго.
Слушала-слушала, а потом сказала "в рот и в жопу не даю."
Или вот, например, в юности во Львове сняли мы с Витей Лившицом
двух молодых поселянок из Стрия, которые учились в каком-то училище.
Привели в гости. Ну то да сё.
А как дошло до дела, она мне говорит: Зараз буде море кровi!
Это она так как бы намекнула мне на месячные.
Развёрнутая версия Светланы Анохиной.
Это ж невозможное дело просто! Страшно хочется разболтать, рассказать, чтоб еще раз пережить эту волшебную и, не побоюсь этого слова, крышесносную встречу, с вами всеми ее обсудить и насладиться дополнительно. Но, сцуко, нельзя!!! Даже под замком нельзя, знаю я вас, вы тоже такого груза прекрасного и не выдержите и где-нибудь проболтаетесь. И тогда хорошие люди вроде Полинки будут трагически смотреть в угол и меня порицать, а пить и веселиться со мной и кричать мне СВЕТЛАНА! – не станут.
Этого я не переживу. Или переживу очень плохо.
Поэтому расскажу историю, которая стряслась не со мной, а вовсе даже с моим другом (не стану тут называть его имя), но очень хорошо иллюстрирует ситуевину. Сам друг ее отчего-то не рассказывает, и история получается практически бесхозная.
Итак. Мотался Мойдруг по каким-то своим мойдружеским делам в неведомых и дальних ****ях. Он уже и сам не помнит – то ли в окрестностях Красноярска, то ли Петропавловска, то ли еще где это все происходило. Может, и города-то такого нет на самом-то деле, но на тот момент он несомненно был. Он просто не мог не быть, потому что где-то же должна была проходить эта дискотека, на которую Мойдруга случайным ветром занесло.
Дискач был какой-то занюханный, типа танцев в районном клубе, но музыка гремела, огни светили, спиртное лилось рекой и девки были веселы и красивы, так что в тонкой душе Мойдруга что-то затрепетало. Он думал, что жизнь вот – она уходит и ему уже не 20 и даже, будем откровенны, не 30 и эти молодые, что скачут рядом, совсем близко, на самом деле находятся на расстоянии многих световых лет от него… И прочую нежную и грустную ерунду думал Мойдруг, вполне в духе «сентиментального нигилизма».. В общем, выбрал он ближайшую приятную юную девку с гладким кукольным личиком и грустными глазами и начал ее окучивать.
Ну, то есть, как окучивать. Не так грубо конечно. Он УХАЖИВАЛ! Он был светский лев, пресыщенный и усталый столичный житель, ищущий обновления и возрождения в общении с провинциальной робкой белошвейкой. Мойдруга вставило рассказывать барышне об искусстве, о Миро и Шагале, о джазе и Эдисоне Денисове. От Эдисона Денисова Мойдруг по понятному ассоциативному мостику перебрался к Виану и к одиннадцати слепым девочкам из приюта Юлиана Заступника, идущим по улице и распевающим псалом. Голос его дрожал, в глазах девушки отражались все звезды этого мира, она молчала, она все время молчала, но Мойдруг уже чувствовал, как ее чистая белошвеечная душа раскрывается ему навстречу дивным цветком.
А может, остаться, - думал Мойдруг, - остаться тут в городе, про коотрый даже неизвестно точно, существует он или нет, жить простой жизнью, преподавать что-нибудь нежное смышленным детям в маленькой школе с большими окнами, куда заглядывают акации или что у них тут вместо акаций, ягель? По вечерам возвращаться домой, убыстряя шаг, зная, что эта вот милая, с трогательным пробором в русых волосах или читает, или, устав, прикорнула в старом кресле, закутав хрупкие плечики в пуховый платок. И так прожить оставшуюся жизнь. Чисто, достойно, разумно.
Так подумал Мойдруг и перешел к стихам, поотму что - куда ж без стихов?
«А бедра ее метались, как пойманные форели…» - продекламировал он срывающимся от нежности голосом и еще подумал, не оскорбит ли, не слишком ли смело, хотя, с другой стороны - все же классика.
На слове «бедра» барышня, давно уже находящаяся в состоянии транса, вдруг очнулась, вздрогнула, взглянула Мойдругу прямо в лицо и отчеканила – «В рот и жопу не даю».
Небеса охнули, тихо выматерились и рухнули.