Старые пластинки. Лакримоза

Нина Роженко Верба
Образец счастья,  некий эталон у каждого свой. И это понятно. Душа запоминает одно из  своих состояний, которое определить иначе, чем счастье невозможно. И не пытайся  копаться в себе и разбираться, и раскладывать на составляющие, пробовать на вкус, стараясь сформулировать определение счастью- ничего не получится. Ну разве только в самом грубом приближении. Наверное, поэтому нельзя  позаимствовать рецепт чужого счастья. Все равно что примерять на себя чужую вещь. Там жмет, здесь тянет и вообще цвет не тот.

И все-таки  они есть эти сгустки  счастливых мгновений,  которые помнишь всю жизнь. Непонятные и смешные другим, но невероятно дорогие тебе, до слез, до удушливого комка в горле. И если спросить меня: была ли я счастлива - я не задумываясь скажу:"Да!" И в памяти всплывет 1976 год.

На зимние каникулы я не полетела, как обычно, из Воронежа в Алма-Ату, а решила сначала слетать  в Калининград к подружке, оттуда автобусом в Каунас в музей Чюрлениса и музей чертей, а  уж затем - домой.
 
Домой! Когда-нибудь я соберусь с мыслями и напишу о родительском доме, о счастливом родительском доме.  И эта история, которую я рассказываю сейчас,  станет одним из  кусочков  разноцветного полотна, на котором я  неумелой рукой вышью то ли гладью, то ли крестиком - как получится! - картину счастливого дома, которого больше нет.

Сама поездка с первой ее минуты была предвкушением счастья. Сессия сдана, все волнения позади. А впереди настоящее путешествие и месяц свободы от лекций, зачетов, бессонных предэкзаменационных ночей, зубрежки билетов. Впереди дом, наши уютные посиделки с мамой на кухне за чашкой кофе и разговоры обо всем на свете. 

В Калининграде шел мокрый снег. Город, непривычно европейский,  мне как-то не глянулся. Может, потому, что  влажный ледяной ветер, дующий с  моря,  мгновенно пробрал меня до костей, и  щегольская искусственная шубка не спасала. Неугомонный дух, которым одержимы все путешественники, тем не менее потащил меня к развалинам Кенигсбергского собора созерцать могилу Канта. На экзамене по философии я чуть было не срезалась на его "Критике чистого разума". 

Здесь, на острове Кнайпхоф, упокоился один из величайших мыслителей Земли. Вот интересно, когда маленький худенький старичок, "отменно белый и нежный", как вспоминал о Канте Карамзин, не спеша  шествовал по узким улочкам Кенигсберга, догадывались ли досужие горожане, что  мимо их окон  каждый день проходит человек, доказавший существование Бога! Помните, что говорит Воланд о Канте? "...он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!"

Вот оно это доказательство: "Всем людям свойственно нравственное чувство, категорический императив. Поскольку это чувство не всегда побуждает человека к поступкам, приносящим ему земную пользу, следовательно, должно существовать некоторое основание, некоторая мотивация нравственного поведения, лежащее вне этого мира. Всё это с необходимостью требует существования бессмертия, высшего суда и Бога, учреждающего и утверждающего нравственность, награждая добро и наказывая зло". Как гениально просто! Нравственное начало, которое присуствует и в диком туземце с забытых островов, и в просвещенном европейце, - в каждом человеке, независимо от уровня цивилизации - и есть главное доказательство существования Бога.

По утрам профессор  Кант читал лекции студентам, затем обедал, выпивал стакан красного вина, кажется, он отдавал предпочтение венгерскому, и шел на прогулку. Всегда в одно и то же время!  По нему можно было сверять часы! И всегда одним и тем же маршрутом, который остроумные горожане прозвали философской тропой.

В тот день у могилы Канта не было ни  души. Я  была одна под этим хмурым небом, на  ледяном балтийском ветру.  И все же что-то витало в воздухе этого удивительного места, где был похоронен человек, всю жизнь отвергавший Бога и вопреки себе  доказавший его существование.  Вольно или невольно, но именно здесь, у этой могилы, сошлись, как  в перекрестии, две извечные силы, словно продолжая извечную битву. Черные тучи клубились над островом. Что скрывали они? Только ли небо, которое так любил созерцать старик Кант? Однажды он сказал: "Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне". Но только ли звезды видел кенигсбергский мыслитель, обращая свой взор к небу? А может, в глубине его он однажды увидел улыбку Бога?

По воспоминаниям современников, великий Кант терпеть не мог пива и музыку.  Зато отменно играл в бильярд и карты. И  в бедной молодости даже зарабатывал игрой на жизнь. То есть ничто человеческое ему было не чуждо.  Некоторое время, когда Пруссия входила в состав Российской империи, кажется при императрице Елизавете, Кант был российским подданным. Но умирал немецким подданным.  А  похоронен  опять в российской земле. Такая вот то ли шутка, то ли гримаса судьбы.

Хоронил Канта весь город. Прощание  длилось две недели вместо положенных трех дней! И мне думается, что в те дни  над мертвым философом все-таки звучала  музыка. Великая музыка великого современника Канта.  Реквием "Лакримоза"( Слезная) Моцарта. Думаю, только эта, пронизанная светом мелодия, была достойна беспокойной души  упокоившегося мыслителя. И если посредством музыки человек разговаривает с Богом, то "Лакримоза" не просто обращение человека к Богу, а приближение к Нему. "Слезный тот день,  в который  восстанет из праха осужденный  грешный человек. Так пощади его, Боже, Милосердный Господи Иисусе! Даруй ему покой". Так, должно быть, пели ангельскими голосами над умершим Кантом певчие Кенигсбергского кафедрального собора.

И мне казалось, что над развалинами собора в тот промозглый  зимний день все еще звучит, еле слышимая, взволнованная музыка великой печали и светлой надежды. Примиряющая земного человека с  вечной разлукой. И дающая надежду на счастье в той, иной жизни. И еще думалось, как непостижимо связаны мы с давно ушедшими из жизни людьми, как велико их влияние на нашу жизнь. Хотя мы и не осознаем порой этой глубинной связи. "Человек не может быть средством для достижения цели,- утверждал Кант,- человек всегда -  цель". Как безбожно мы отстали от Канта в своем-то 21-м веке. Как много человеческого утратили.

Не знаю, каким уж образом, но в ту поездку в мою судьбу явно вмешались темные силы.  На следующий день после  визита к Канту я свалилась с высокой температурой. Три дня провалялась в гостинице, на четвертый  еле выползла на свет и, подгоняемая все тем же духом странствий, поплелась покупать билет в Каунас. Даже моя неожиданная болезнь не смогла лишить меня счастливого расположения духа. Ведь меня ждал Чюрленис. И предвкушение встречи с любимым художником уже равнялось счастью. 

Продолжение следует  http://www.proza.ru/2017/08/28/6

Здесь "Лакримоза" https://www.youtube.com/watch?v=uihrXo6C2a4


Фото Олега Шеина.