(заметка про рассказ И. Корниенко "Памятник Гитлеру).
Начало рассказа отличается подчеркнутой повествовательностью, в традициях реализма, причем реализма в примитивном, «оголенном» значении этого слова. Тут и социальность («перебивались с копейки на копейку»), и канцелярская точность («пенсия в тысячу рэ»). В общем, традиционное вступление в стиле «краткая информация о героях» или «введение в курс дела», – т.е. в будущий сюжет рассказа.
«Как устарело, – думалось мне, – конечно, как же иначе... Сначала скажи о герое. Сколько ему лет и где работает. Скажи, женат ли он, или только собирается. Есть ли у него собака, и как обстоят дела с долгами и с зарплатой. А ведь уже Чехов – не дает прямолинейного описания. Сюжет проникает в самое первое слово первой фразы. Мы только приступили к чтению, а уже слышим шум листвы за окном, ощущаем, как спокойно и тоскливо пьют герои на террасе крепкий чай. А потом уже, вдруг, ненавязчиво так, будто случайно, узнаем, что Никифор-де Семеныч, смертельно болен, а пенсия почтальона так мала, что не может он купить себе сапоги новые».
Нет в рассказе этом свободы, свойственной произведениям двадцатого века, когда напиши лишь «он в легкой куртке шел сквозь города лёд», – и все остальное подразумевается. Плюс, – странность сочетания слов, словесная (но не звуковая) небрежность, связанная с ощущением некоторой потери. Потери чего-то единого, векторного, привычной почвы прославления мощи и торжества разума, – столь характерной для эпохи модерна. Двадцатый век не выдерживает испытаний. Модерн заканчивается, но – автор все так же продолжает писать, дудеть в старую дуду: «Иван зарабатывал десять рэ, а Петр пять рэ. Иван брюнет, карие глаза, Петр – кудряв...» – будто что от этого может измениться.
И вдруг, после привычного вступления, повествование перешло на иной уровень; словно одежду, рассказ поменял стили, и смысл первых строк заиграл по-новому.
Как буднично всё начинается. Обыкновенная семья. Работа в магазине, нищенская зарплата. Дети, школа. Замечание в дневнике.
Но конкретная ситуация вырастает до уровня философского обобщения. То, что происходит в одной школе, – происходит во всем мире, и касается каждого. А сам рассказ по своему звучанию приближается к притче.
Интересно, умышленно ли автор избегает каких-либо узнаваемых, характерных примет-описаний школы? Мне не ясно – в какую эпоху происходит действие. Это еще советская школа? Или уже современная?
Но, возможно, это и неважно. Мне вспомнился постмодернизм, для которого характерно смешение стилей, смещение авторских установок. Важно ли, когда происходит суд в школе, если он происходит всегда? И так ли необходимо понимание и авторская оценка Гитлера, его подлинной, исторической, сущности, если само слово – стало плакатом? «Гитлер», - последовательность из шести букв. «Гитлер» – аксиома зла, набор признаков, которые незыблемы как дважды два.
Хотя слово и наполнено признаками и определенным значением, содержания – оно лишено. В моем понимании слово без содержания – перестает существовать. Человек оказывается в пустом мире, в мире без смысла. Но этот мир-без-смысла, однако, еще держится – противовесом добра и зла, черного и белого, – благодаря такой системе люди понимают друг друга, они как бы договорились считать: «зло – злом», а «добро – добром». Опять же, в этих конкретных понятиях – добро и зло – всякое содержание отсутствует. «Зло – это зло, потому что зло». Вот и все.
Таким мне представляется внутренний мир рассказа. Такой мне видится тема, которую раскрывает Игорь Корниенко на примере одной ситуации.
Что будет, если в устоявшемся быту школы, в привычном понимании «что такое хорошо, а что такое плохо» – появится вдруг что-то иное, с противоположным решением?
Люди цепляются, спасая, абстрактное значении слов. Перед нами диалог глухих.
Само по себе абсурдно уже название сочинения: «Готов ли я пожертвовать всем ради воплощения в жизнь своей мечты». Ведь, как известно, мечты в жизнь не воплощаются. («Мечты, которые воплощаются – не мечты, а планы», Вампилов).
И вот школьник, девятиклассник Глеб, пишет:
«Памятник Гитлеру откроет глаза на новую сторону жизни. На новое мировоззрение. Эта скульптура поможет увидеть другой мир, других людей, другую философию, другую истину».
Что ему отвечают на собрании?
«Вы злобны. Вы предатель. Надо же, додумались – памятник Гитлеру. Врагу народов, злодею всех времен. Паразиту, монстру, антихристу»
Глеб задает бытийную задачу – а как еще назвать вопрос «другой истины» – но «спор» вместо онтологического измерения, обрушивается в царство штампов и готовых идей. Если конечно мысль «вы злобны», – можно назвать идеей.
С исторической стороны рассказ тоже интересен. Частично показан механизм действия идеологии.
А вот мотивы раскрытия эпиграфа «мы все памятники друг друга» – я не уловила. Фраза звучит красиво. Возможно, эпиграф не преломляется в сюжете – а лишь служит, подобно фонарю, неким цветовым намеком и обозначением: несмотря на пустоту, всё в мире взаимосвязано. Мир населен памятниками, и значит память – существует.
Но только ведь памятники – разные бывают…