… Одиссей в пустоте чернорукой. Ветер удит звуки тела, мутно в теле, рыбы-звуки плавают, друг друга в этой мгле не различая.
Одиссеей падает, тяжёлый. Танк. Танк не чувствует тяжести, тяжесть чувствует танкист. Одиссей, ответственный танкист своего тела.
Во-о-от и осталась рядом гладкая стена. (Может серебристый бок звука, рыбы без чешуи.)
Стена с увеличивающимся по мере падения Одиссея градусом наклона. По ней заскользил Одиссей, приникнув к гладкости всем танком. Разлив мутные воды тела. Река без берегов замыкается в озеро. Озеро без берегов собирается в тело. Не уцепится, ни как не остановится. А, что если он остановится, где он окажется? Кем он скажется? Перед кем? Или как масло смажется, или как дождь стечёт. Он, рыбы его тела или тело само по себе, как по маслу, или вода по воде.
Занималась заря.
Алое вспыхнуло в небе, за прозрачной стеной полыхая-махая крыльями, растворяясь-рассасываясь, осеменяя вспученные облака. За прозрачной стеной Одиссей это нашёл в своих глазах и его танк озарился, но не совсем. Наполовину? На четверть? Четвертной, крест, что ли? Не совсем, по отдельности.
Скорость увеличивалась, в за стенами тела свистело, визжало, вымучивая, вытягивая души плетёную веревку. Медленно пролетела сова с берёзовой веткой в клюве. Одиссей выпал вслед сове из своего действия и медленно проводил серую, взглядом. Зачем сове ветка берёзы? Я могу понять, как есть на морозе сочные берёзовые почки. Но зачем тебе ветка? Ух-ух-ух. Вернулся в скольжение тонкого воя и ... край земли. Сосна растущая вниз. Корни в клубах тумана. О-о-оп! Вот эта сосна, по эту сторону стекла, и вовсе не наоборот, а нормально, с пушистыми тёмными ветками. Корни в клубах тумана. На самую вершину, тончайшую ветку сел Одиссей. Эх, ветер! Танк и полетел, круша и ломая зелёное и пушистое в тёмное, сырое и мглистое. А потом, в густошерстное и белолапое, большое и сопящее.
Заря коснулась глаз медведя лежащих мирно в тесных глазницах, в окружении белой шерсти, карих, тёмных. Было холодно, день начинался спокойно. В белом небе чёрные птичьи пунктиры сложились таинственным образом в слово «вчерашний». Вдоль деревьев стоящих стеной проскользнула тумана рука, и исчезла. Тумана не стало совсем. Взгляд медведя теперь же, сейчас же, утопает, падая за горизонт, в океане, где все засыпают, навсегда. В тёмной воде.
Океан тёмной воды остаётся прозрачным, отражая себя в себе. Когда громадные волны изгибаются колесом, возвращаясь в покой. Вода над водой напряжённо струится, над продавленной линзой воды под водой. Где находятся все, кто не вернулся домой.
По белой плоскости, местами изломанной, легко скачет медведь, к полынье.
Язык колокола, к краю, а потом – совсем и везде.