Парень грамотный

Дмитрий А. Каминкер


Парень грамотный
рассказы




Издательство «Фо-Хом»
2007
фото И.Кутасова


THE BOOK

Все, что здесь написано – вранье. Все возможные совпадения – случайны.



* * * *
Я довольно долго был машинистом электровоза. Среди машинистов никогда не чувствовал себя по-настоящему «своим». Потом был так называемым менеджером «среднего звена». С менеджерами не нахожу общего языка, хотя отношения с ними неизменно  хорошие. Служил в армии, но никогда не чувствовал себя настоящим солдатом. Настоящий мужчина – что это такое – представляю вообще очень смутно, хотя доводилось бывать с женщинами (дай Бог, еще не все в прошлом). Работал водителем-дальнобойщиком. Дальнобойщики ко мне снисходительны. Увлекаюсь модным «ски-райдом» и, даже, альпинизмом. Райдеры и альпинисты меня терпят и, по крайней мере, внешне ничем не высказывают своего раздражения. Люблю выпить в хорошей компании (в той, где меня понимают, а я понимаю окружающих) (честно говоря, часто хочется выпить и просто так). Среди тех, кто пьет я всегда на последнем месте. По крайней мере – по количеству выпитого. Являюсь автомобилистом. Разговоры автомобилистов мне скучны и ненавистны.  Довольно долго занимался спортом. Среди спортсменов я вообще не стою внимания. Работа и сейчас не приносит должного удовлетворения. 
Теперь вот пытаюсь стать литератором. Кто я среди литераторов? Да я их вообще никогда лично в глаза не видел. Или, по крайней мере, не знаю об этом.

Мысли.


*
- Вы – не Достоевский, - сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.
- Ну, почем знать, почем знать, - ответил тот.
М.Булгаков «Мастер и Маргарита»

* * * *
1.
Парень грамотный.
                Иногда я вижу его ночами во сне и чувствую,
                что он, что самый факт существования        такого человека,
 по сути, мешает мне и тревожит меня, хотя я его прямо-таки полюбил.
                Герман Гессе «Степной Волк»



Вообще-то я горжусь своей работой. Какое-то ребячество или просто глупость, скажу, даже, что с некоторых пор работа эта мне уже не очень-то и нравится. Интерес, тот самый романтический интерес, давно ушел куда-то, осталась только, в общем-то, рутина и эта вот дурацкая гордость. А проявляется это примерно так: кто-нибудь (ну кто угодно, желательно симпатичная секс-бомба), спрашивает, кем я работаю. Прежде, чем ответить я уже начинаю гордиться, хотя прекрасно понимаю, что профессии бывают гораздо-гораздо более героические. И говорю так скромно:      
- Машинистом электровоза.
 Вряд ли это может кого-нибудь впечатлить. Особенно если учесть материальную сторону, которая в данном случае вообще плачевна. Но почему-то человек, услышав, что ты возишь большие и длинные поезда, говорит так многозначительно «Ух ты!». Ощущение, что это то ли дань твоей  крутизне, то ли просто изумление, что в наши дни здоровые (в смысле здоровья), и, даже, частично образованные мужчины, могут заниматься подобным делом.
В детстве мне казалось, что поездами управляют полубоги. Я всегда жадно заглядывал в кабину локомотива, пытаясь разглядеть того, кто сидит с правой стороны, – правая сторона в кабине и есть место машиниста. Человек, управляющий такой громадиной с помощью легких движений своих конечностей (только рук). Я и сейчас сохранил эту привычку - пялиться в окно каждого проходящего локомотива. Только теперь я просто надеюсь увидеть знакомую рожу. Полубогами мне теперь машинисты не кажутся совершенно. И вас уверяю, что это самые простые и обыкновенные люди, абсолютно такие же, как и мы с вами. Поэтому не надо думать, что я хуже (или лучше) вас, друзья мои, я самый обыкновенный.

* * *
Начинается все, как обычно, в баре. Ну, или в ночном клубе. (Господи, пошлятина какая). Но ничего не поделаешь. Где же еще можно познакомиться (правда, далеко не всегда)  с какой-нибудь милой барышней. Сегодня повезло, – беседую, как раз с барышней, очень даже милой. Не без труда вспоминаю искрометные шутки. Мои друзья здорово набрались и веселятся на полную. Я, однако же, как полный идиот, сижу трезвехонек, что меня, честно говоря, не очень смущает - выпить люблю, но и без этого мне не худо.
Мало того, что я за рулем автомашины, в которой на заднем сиденье валяется сумка, набитая банками со жратвой, бутербродами (кстати, особый вид бутерброда -  локомотивный бутерброд – это когда батон разрезается вдоль) и проводами с «крокодилами», но, кроме этого, мне еще сегодня и на работу. Ну, то есть вот через час пятьдесят минут. Явка на 2-30, а сейчас всего…сколько? А ну 0-40, все правильно.
 Кстати о друзьях. Они прикатили вместе со мной на моей машине (между прочим, сразу шесть человек - как они влезли, ума не приложу). И надеются, что я их «подброшу» в сторону дома. Черта с два. Это уже третий кабак, куда мы заехали за сегодняшний вечер. Лучше мне было остаться дома и вздремнуть перед работой.
- Ты что не пьешь? - спрашивает собеседница.
Объясняю, что еду на работу, да еще и за рулем.
- Кем работаешь – охранником?
- Нет, машинистом.
Соврал, конечно. То есть почти сказал правду. В данный момент я работаю помощником этого самого машиниста. Меня просто сняли на полгода за, можно так выразиться, разгильдяйство.
 Было это так:
В один из дней мой постоянный помощник, с которым я езжу по графику (его зовут Вова), неожиданно заболел. Ну, естественно, дали другого. Оказалось, я его в первый раз вижу. Какой-то молодой парень, работает уже год, но мы с ним ни разу не встречались.
Выезжаем на электровозе из депо на станцию – под поезд. Впереди горит синий огонь. Синий огонь при маневрах заменяет красный (а то, чем мы занимаемся в данный момент, и есть маневры). Останавливаю паровоз (электровоз). Слева и немного впереди, в ста метрах от меня находится банк. Мы там зарплату получаем. А сегодня в раздевалке перед поездкой я услышал, что деньги, наконец, перевели. Зарплату нам всегда задерживают дней на десять – пятнадцать, просто это такой железнодорожный хороший тон. Понятно, что она не очень большая и недели за две полностью заканчивается. Так что следующей ждешь, как Манны Небесной. Надо признаться, что аванс тоже имеет место, но сути дела это не меняет.
Я говорю помощнику:
-  Как тебя зовут?
- Олег
- Слушай, Олег, ты рулить умеешь?
- Умею.
- Я сейчас схожу в банк за получкой, а ты, если сигнал откроют, подъедь к банку поближе и жди меня. Ну, посвистишь, там.
Кто не знает: откроют сигнал, это значит, что вместо синего, загорится белый, разрешающий. Ну, это вроде, как зеленый.
Сходил я в банк, получил зарплату, возвращаюсь и вижу – идет на работу Вася Зайцев. Мы с ним работали, когда я еще помощником был. Он известен тем, что выкинул из кабины (высота 2,5м.) работника путевого хозяйства, когда тот пришел доказывать, что максимально допустимая скорость 25 км/час на ремонтируемом участке, была превышена.
Вижу, паровозик мой еще стоит на месте, идти к нему далековато – вот-вот должен сам подъехать. Мы с Васей и разговорились. И тут Вася мне и говорит.
-Смотри, у тебя паровоз самодвижущийся!
Действительно, подползает мой Олег, как и договорились, прямо ко мне. Однако  залезть я не успел. Мимо проходил машинист-инструктор (это примерно, как начальник автоколонны). Фамилию не помню, – то ли Филиппов, то ли Киркоров.
- После поездки – к начальнику депо.
Вот так меня и сняли. Все усугубилось тем, что я помощника не знал. «Впервые видишь человека, а такую ответственность доверяешь!»
Вот уже три месяца в помощниках – еще три осталось. К слову скажу: многих помощников калачем не заманишь «на правое крыло». Денег больше на 20 процентов, а вот выспаться на ходу – это уж - никак.
Машинистом, говорю, работаю.
- Кем-кем?
- Поезда вожу.
Интересно, если ей предложить сейчас, поедет она со мной в поездку?
- Ух ты! И далеко ездишь? Наверно куда-нибудь на юг.
Все люди, независимо от пола и возраста, а так же  внешней привлекательности всегда задают этот вопрос.
- Нет, мы ездим не дальше, чем на 300 километров от дома, а потом, либо нас меняют, либо паровоз отцепляют.
- Паровоз?
- Точнее электровоз – он с рогами. А мы идем спать в дом отдыха локомотивных бригад. Потом обратно меняем кого-нибудь и едем домой. Поездка не дольше полутора суток.
- Слушай, возьми мне, пожалуйста, еще мартини с соком.
- Чего взять?
- Мартини с апельсиновым соком.
Женщине отказать никогда не мог. Тем более такой миленькой. Пришлось распрощаться с двумя последними бумажками. Теперь в доме отдыха, вместо того чтобы пойти в столовую, придется сосать. Я имею в виду ложиться спать на голодный желудок. Однако меня это нисколько не расстраивает, – чего не сделаешь, ради искусства.
- Хочешь, поехали со мной в Бологое.
- Конечно, хочу.
- Ну, поехали.
Чушь собачья. Как я ее в дом отдыха протащу? Там бабки сталинской закалки дежурят. Как на это Вася посмотрит? Сегодня я не машинист. Опять, кстати, с Васей работаем, – хоть в этом повезло. Ничего особенного, может и не скажет, но отвечать-то за все ему. Посторонние в кабине – это «криминал».
Естественно ни куда она не поедет.
- Слушай, сегодня вообще-то никак, а в следующий раз обязательно.
За несколько секунд я успел уже уладить в голове все возможные проблемы, связанные с этой поездкой, прекрасно понимая, что девушка не поедет. И все равно ответ меня расстроил, хотя мне уже далеко за семнадцать с половиной. Да и домой ко мне она бы не поехала. Это уж точно. Хотя вообще-то такое случается – примерно один раз из пятнадцати. Применив простую арифметику, подсчитаем:
в кабаки мы ходим примерно два раза в неделю (половину из них я не пью по понятным причинам). Знакомлюсь с девушками я один раз из пяти – семи. То есть раз в две-три недели. Иными словами, один раз из пятнадцати – это раз в год.
А Вася, наверное, даже обрадовался бы такой компании.
Кстати он сочетает в себе хорошие человеческие качества и уважение со стороны начальства. Мне кажется, что у нас это редкость. Про него говорят «Вася Зайцев - парень грамотный». Вообще  это выражение – такой своеобразный штамп. Так называют всех машинистов, которые давно работают, хорошо знают машину и не привозят каку (кака, например, это остановка в пути из-за неисправности локомотива с задержкой всех идущих сзади пассажирских поездов - да, хотя бы и одного! - больше, чем на 20 минут.) Еще можно заснуть, что-нибудь перепутать, не так затормозить, что-нибудь испортить, ну и конечно – не приведи Бог – проехать Красный Сигнал. За это сразу снимают, и то – если без последствий.
Еще у Васи Второй Класс. Второй класс в депо из пятисот машинистов примерно у пятидесяти. Первый – вообще у десяти – пятнадцати. Это очень круто.
По-моему Вася обычный рас****яй. Просто к работе относится ответственно. Ну и конечно знания, то есть менталитет. (Возможно, это разные вещи, тогда прошу прощения.) Не знаю ничего о том, знает ли сам Вася, что его называют «парень грамотный». По крайней мере, уж наверняка догадывается.
Между прочим, жена называет его «заяц». По-моему это звучит очень комично. Получается, что это то ли уменьшительно-ласкательное - ведь некоторые жены именно так обращаются к своим ненаглядным - то ли какое-то, типа школьного, погонялово - в депо его тоже многие так зовут.
 Но не я.
В этот момент в заведение заходит моя дочь. Она сегодня отпросилась до двух часов ночи на день рождения к Тане. Через некоторое время наши взгляды встречаются. Она пока еще не настолько обнаглела, чтобы меня игнорировать. Подходит.
После сбивчивого объяснения, как она и ее друзья сюда попали, говорит:
- Дай мне, пожалуйста, сто рублей.
- Детка, ты же знаешь, я еду в поездку, у меня с собой всего сто рублей. (и не с собой тоже - думаю).
- Ну, пятьдесят.
- Так! Я тебя прямо сейчас отвезу домой!
Целует меня в щечку и исчезает. На самом деле, у меня остался несчастный железный пятак после этого хренова мартини с апельсиновым соком.
Оля улыбается. А может не Оля. Напрягаем память… Да нет, вроде Оля..
- Это кто?
- Моя дочка.
Оля смотрит на меня недоверчиво, даже с испугом. Однако, когда она убеждается, что я не вру (не знаю, как), взгляд ее смягчается и становится ласковым, а может быть, даже восторженным. Почему-то женщины начинают мне доверять, когда узнают, что у меня есть почти взрослая дочь. Это, кстати, совершенно напрасно. Мне кажется, в том, что у мужчины есть дочь, нет ничего такого особенного.
Кстати я заметил, что даже и дают как-то быстрее и охотнее (все равно очень редко). Естественно, когда убедятся, что я разведен.
But not now.
В смысле, не теперь. Прощаюсь с девушкой, с друзьями… Дочку найти не удается, уже бежать пора.
Оля решила остаться в клубе – все еще впереди.

* * *
На малой скорости – 10 км/час – подползаем к стоящему в темноте поезду. При приближении к первому вагону состава, луч нашего прожектора превращается в кружок на торце вагона, отдаленно напоминающий солнышко. Вася дергает ручки с мужественным видом. Я с мужественным видом, колом стою с левой стороны кабины. Остановка за пять – десять метров.
- Эх, а как бы я ее сейчас отжарил!- говорю мечтательно.
Вася в курсе – ему уже все рассказано.
- Иди, продувай.
Спускаюсь по бесконечной лестнице, состоящей из трех ступенек. Захожу спереди, то есть перед самой мордой (зверской мордой, но, при этом, с каким-то добрым выражением) локомотива. Вперед торчит оскалившийся клык автосцепки. Под автосцепкой ощетинились рядком железные краны всех цветов радуги, из которых торчат закрепленные снизу на подставках черные резиновые рукава. Снимаю по очереди рукава и с каким-то остервенелым энтузиазмом продуваю все подряд – надо и не надо. Васе по-барабану, наверно курит себе, задумчиво глядя в лобовое стекло на стоящий перед носом край вагона.
Я абсолютно оглох. Выхожу из колеи и махаю рукой наверху, типа, привет. По-нашему, железнодорожному, это значит: давай вперед.
Прицепившись, Вася перешел в другую кабину  (то есть теперь в переднюю) и колдует над рычагами и манометрами. Я уже соединил нужный рукав электровоза с одиноким рукавом вагона, и теперь все многочисленные вагоны заряжают свои тормозные системы сжатым воздухом.
- Бекона сегодня видел, - нарушает тишину Вася(довольно относительную тишину – в кабине всегда много всяких звуков. сейчас например, сжатый воздух, устремившийся в тормозную магистраль поезда, шипит, как сумасшедший). Бекон – это машинист-инструктор нашей колонны. – говорит: вон Караваев, разгильдяй, совсем от рук отбился, а ведь парень грамотный.
- Бекон правда про меня так сказал?
- Ну да, а что такого?
При наличии кого-либо из начальства в кабине нужно соблюдать регламент переговоров. Вот, например, сейчас: мы опробовали тормоза, нам принесли все бумажки, и впереди в темноте, где-то у правого рельса горит зелененький огонек. Я должен сказать (а Вася, как попугай повторить): «Документы на поезд получены, предупреждение получено, тормоза опробованы, справка о тормозах получена, АЛСН и радиостанция включены, с пятого пути зеленый, скорость на выходе 15.» Однажды при Беконе какой-то помощник сказал просто: «Все включено, все получено, с третьего зеленый, скорость 15». Бекона это не устроило: «Это как это: все включено, все получено»? А ну давай сначала и чтоб нормальный регламент!» Парня лишили премии. А может, удовлетворились устным взысканием.
Сейчас никого из начальства в кабине нет, поэтому я ограничиваюсь замечанием:
- Эх, как бы я сейчас ее отжарил!
Вася понимающе кивает, отпуская кран локомотивного тормоза, который зовется «мальчик» или «свой». Все шипит, как будто машина тяжело вздыхает, и мы начинаем движение.
* * *
Когда я просыпаюсь, уже светает. Леса, поля и бетонные шпалы несутся нам навстречу. Рельсы стоят на месте. Вася выглядит уставшим, лицо лоснится, глаза как будто бы остекленели, смотрят вперед. Может тебя заменить, говорю. Нет, давай уж после Вишеры поедешь, полпути. О кей.
- Слушай, Вась, а чего это он имел в виду, когда сказал «парень грамотный»
- Ну там, что ты какой-нибудь фигни не натворишь, машину знаешь. Ведь оно как. Ручки дергать можно и обезьяну научить за полгода. Все дело в поведении машиниста в нестандартной ситуации.
Чем больше с Василием работаю, тем больше его уважаю. Ценю в людях логическое мышление.
Вишеру проходим ходом. На скорости 80 (максимально разрешенная скорость для грузового поезда) летим мимо грузового парка, пассажирского здания с низкой платформой, пешеходного моста. Влетаем в кривую. Здесь все расположено как-то очень близко к главному пути и поэтому наш поезд, со страшным грохотом и скоростью, прорывается мимо мирно дремлющих сооружений.
Сажусь «за руль». Щелчками набираю тягу – после станции крутой подъем. Открываю окно, врывается холодный утренний ветер. Сзади, в кривой, видны вагоны нашего поезда, которые скачут, как перепившие матросы на дискотеке. Машина неожиданно буксует с завыванием, автоматически под колеса сыпется песок, и за электровозом взметаются клубы пыли. Сбрасываю контроллер и снова набираю, но теперь - плавнее. Заяц съел свой суп в стеклянной банке и уже дрыхнет.
 Хочу заметить, что далеко не всем помощникам можно доверить управление поездом – многие этого делать вообще не умеют, и приходиться рулить все двенадцать часов одному. Сейчас мне кажется, что это очень тяжело, однако, когда я за машиниста, то чаще всего так и делаю. А два фактических машиниста конечно работу поделят.
Достаю из кармана мобильник. Ну что за жизнь! В записной книжке значатся ЧЕТЫРЕ номера под именем Оля! Надо было так лохануться! Тоже мне «парень грамотный»!
Кстати, спать в локомотиве машинисту и помощнику КАТЕГОРИЧЕСКИ запрещается даже на остановках (под страхом смертной казни. в смысле лишения чего-нибудь).  Доверять управление помощнику – тоже.
2005.

;
* * * *

Что для нас самое главное в жизни? (имею в виду все-таки, мужчин – женщины для меня были и остаются неразрешимой загадкой). Думаю, работа и секс. Кто-то скажет: семья. Но семью мы легко бросаем. Если же приходится бросить работу, мы немедленно ищем ей замену. (Семье мы не ищем замены) С сексом то же самое. Без этих двух компонентов мы не можем жить (по крайней мере – нам так кажется). Причем непонятно, что из двух более важно. Несмотря на то, что на работу мы тратим несоизмеримо больше времени, усилий и внутренних ресурсов, по значимости секс вряд ли ей уступает. Эти жалкие минуты заполняют все наше существование. Для них мы живем, а значит и работаем.
Мысли.
*
На работе – о бабах, с бабами – о работе.
                ОБС (Одна Баба Сказала.)
* * * *

2.
День Святого Валентина.


Господь ведет пригородный поезд
Режет рельсы, как алмаз.
Б.Гребенщиков «Брат Никотин»

Только что была осень и вот уже зима. Хотя, по календарю зима уже давно наступила, погода стояла теплая и сырая - мокро и слякотно. В общем, обычный наш климат. То мороз со снегом в Октябре, а то дождь в середины зимы. В этом году осень вообще затянулась. Еще вчера, когда темнело, все было серое и намокшее, а вот на рассвете – белым-бело. Бегущая лестница шпал между рельсами превратилась в подрагивающую белую полоску. Боль в порезанной ладони тоже стала какая-то подрагивающая. Вчера, между прочим, был день всех влюбленных, и отметил я его очень даже хорошо. Запоминающийся вышел праздник.
На предрейсовом осмотре Марина – наш доктор в депо - меня и спрашивает:
- Чего рука-то забинтована?
- Бутылку вина открывал отверткой, - говорю, - она (бутылка) лопнула.
Марина как-то странно на меня посмотрела и попросила подышать в трубочку.
- Работать-то сможешь с  такой рукой?
- Да ерунда…
А ведь не каждый праздник встречаешь на квартире в компании трех девушек. Причем за одной из них давно пытаешься приударить. Конечно, штопора у баб отродясь не бывало, зато нашлась отвертка. Результат – море моей крови, увидев которое, я, к своему ужасу немедленно начинаю терять сознание.
- А пришел в себя я оттого, что Настя, расстегнув мне рубашку, растирает мою грудь мокрыми руками.
Витя ухмыляется. Непонятно, слушает он меня, или только вид делает. У него тоже интересные приключения вчера были. День всех влюбленных, наверное, какой-то особенный день, все же.
В начале первого ночи Витя вышел из метро и направился в сторону депо. Тут к нему подошли трое. « Деньги есть у тебя?» Витя не растерялся особо: « - Щас посмотрю», - и открыл сумку. Что может быть у помощника машиниста в сумке?
Стеклянные бутылки с чаем стоят на электрических печках внизу, позади наших сидений. Витя повернулся и, наклонившись, взял свою. Бутылка солидная, полуторалитровая, из-под какого-то рома. Или другого загадочного и крепкого напитка. Этикетка уже очень сильно потертая и, даже, рваная, но все равно видно, какая она была красивая. Витя отвинчивает крышку и осторожно отхлебывает горячий чай. Печки отопления кабины греют у нас настолько сильно, что за сорок минут нагревают стеклянные банки с едой так, что в них кипит масло, ну и чай, соответственно, тоже почти кипит. Зимой достаточно просто поставить банку на печку, и, через сорок минут, горячая еда готова. Чай же стоит на печи постоянно, и в любой момент можно попить горячего напитка. Летом банки ставят в задней кабине, и, пока они нагреются, там получается настоящая сауна.
- Главное, что я понял: полная бутылка не разбивается. Я треснул его по башке, почти со всей силы. Пустая бы точно разбилась, а этой хоть бы что, – для наглядности Витя приподнял бутылку на уровень глаз. – Он так, знаешь, схватился за голову, сказал «ой-ой-ой», и упал. А остальные двое, естественно, куда-то тут же исчезли.
- Ну а ты чего?
- А я сунул бутылку на место в сумку и быстрее в депо.
- Обтер хоть? – спрашиваю.
- Да нет, вроде и незачем, - Витя поворачивает сосуд в руке.
Я тоже отхлебываю из своей бутылки – она у меня из-под «Чинзано» и слегка обжигаюсь. Эта бутылка осталась у меня после какой-то вечеринки полгода назад.
Теперь к ноющей руке добавились обожженные губы, ничего не осталось сделать, как только выругаться, добавить тяги и смотреть на несущийся навстречу пейзаж.

* * *

Витя Веткин, как он сам признался, в последнее время, стал побаиваться темноты. Темная комната, еще куда ни шло, а вот темный лес, уже чуть пострашнее. Темная автотрасса – тоже не подарок. Сломалась, например, у тебя машина днем или в темное время суток - ощущения значительно различаются. Ночью как-то все мрачнее. Не говоря об авариях. Правда, эти страхи особо не касалось трудовой деятельности - там темнота Витю никогда не пугала. Да и в армии тоже, в чужой стране, стоя ночью часовым в карауле в неизвестном лесу, охраняя склад с боеприпасами, можно было спокойно подремывать сидя, прислонившись спиной к дереву, облокотив автомат к ноге. А теперь вот, вдруг стало как-то не по себе, предательская темнота кишела таинственными неприятностями. Конечно, в кафе, где Веткин проводил вечер, после поездки, когда Серега Штырев сошел с ума, тоже было темновато, но там Витя чувствовал себя вполне комфортно. Это, кстати, как ни странно, тоже было в день всех влюбленных. Веткин в тот момент как раз был влюблен: – в брюнетку с косичкой в каком-то темном джемпере и джинсах.
- Ну почему вы, мужики, всегда только об одном думаете? Для вас есть что-то серьезное на свете? – выступала она с явно риторическим вопросом.
- Конечно есть. У меня сегодня механик с ума сошел. По-моему, это как раз что-то серьезное, - отвечал Веткин, осушая рюмку.
Серега с самого начала поездки вел себя как-то не так. Витя ездил с ним уже месяца три (в общем, не так-то и много), но никаких особых странностей до сих пор не замечал.
Началось все с того, что сразу после прицепки к поезду, Штырев заявил:
- Слушай, у меня что-то голова болит, не порулишь немного?
Ну, в этом ничего особенного нет, поменялись местами, поехали. (Веткин раньше машинистом ездил (соответственно рулить умеет), потом его сняли на три месяца, да вот три месяца давно прошло, а он сам обратно в машинисты уже не хочет). Однако, через 15 минут Серега вскочил с места и стал прохаживаться по кабине.
- Слушай, какие-то мысли в голову дурацкие лезут, давай лучше я поеду, а?
- Ты же машинист, хочешь – езжай,- отвечал Витя, вылезая из-за контроллера. 
Через минут сорок Штырев опять стал жаловаться на головную боль.
- Ну так что, тебя заменить, или сам поедешь?
- Пожалуй, замени.
Но и дальше сидеть с левой стороны ему снова стало невозможно, потому, что «какие-то дурацкие темные мысли» одолевать продолжали.
- Какой механик, - поинтересовалась Юля. (ее звали Юля – брюнетка с косичкой)
- Ну, машинист электровоза - Серега. Он попросту, сбежал.
- Вы, мужики, всегда сбегаете. Вот скажи, где мне найти такого вот хорошего, серьезного? Может, ты познакомишь?
- А чем я-то плох?
- Ну ты несерьезный, мне нужен такой, ответственный, что бы, там, ценил меня, уважал.
- Где-ж я тебе такого возьму? У меня все друзья - рас****яи – у них на уме только секс.
- Вот-вот. Это-то и плохо. Все вы такие. Нам, девкам, нужно в жизни одно, вам - другое. Где же равновесие? Где гармония?
Витя чувствовал себя на подъеме. Несмотря на гадостный осадок после поездки, сейчас ему было хорошо.
- Как – где? В природе все находится в равновесии, все так, как и должно быть. Вот смотри: до секса хорошо женщине – плохо мужчине. Во время - хорошо обоим. После - хорошо мужчине - плохо женщине. Вот тебе и гармония.
Юля задумалась, стряхнула пепел с сигареты, отхлебнула коньяк пополам с колой и усмехнулась:
- Да ты философ.
Серега тоже, по-видимому, был философ, на обратном пути он начал обнародовать свои мысли. До Бологое добрались, с горем пополам, хотя Веткин уже готов был дать ему в морду, но в силу покладистого характера, даже не стал особо вступать в полемику. В доме отдыха спокойно проспали остаток ночи и половину следующего дня. Когда шли принимать машину на обратную дорогу, Витя поглядывал на механика с опаской. Все началось довольно скоро - после того, как они опробовали тормоза, получили все документы, и электровоз, вытащив кишку из вагонов, длиной в восемьсот метров и весом четыре тысячи пятьсот тонн, с корявых станционных путей, множества стрелочных улиц, минуя длинный пассажирский перрон, кучу высоких (мачтовых) и карликовых светофоров, горящих разными замысловатыми сочетаниями цветов, отгремев колесами по стыкам, крестовинам, глухим пересечениям, раздавив накатанный автомобилями на переезде снег на рельсах, вышел на прямую и ровную нить перегона и начал с гудением набирать ход.
- Под покровом темноты иногда происходят довольно странные вещи.
Скудное зимнее солнце уже завалилось за горизонт, и  начинались сумерки. Витя щелкнул одним из здоровенных пластмассовых тумблеров, стоящих рядком на панели помощника машиниста, аккурат под доской с манометром вспомогательных цепей и вольтметром генератора/аккумулятора. Доска машиниста с приборами (три манометра, амперметр и вольтметр) ярко осветилась. Сейчас станет чуть темнее и световые круги обозначаться на потолке и задней стенке, и заблестят, отражаясь, в глазах механика.
- Все как-то преображается, а кое-что может преобразиться до неузнаваемости.
Юля преобразилась до неузнаваемости. Во-первых, стала потрясающе красивой. (хотя и была очень ничего) Во-вторых, положила руку Веткину на ногу. В-третьих, перестала доискиваться истины, а просто сказала:
- Пойдем, потанцуем.
Витя танцевать любил, естественно, не очень, но не отказался. Заиграла какая-то очень приятная, воодушевляющая музыка, и танец пошел сам собою, движения были пластичны, тела гибки, ритм пульсировал повсюду, и Веткин почувствовал себя профессионалом в этом деле. Все смотрели на них, как ему казалось, с восхищением (может, так и было), сама партнерша была, конечно, от него без ума. Как сказали (спели) одни нехорошие (или хорошие) люди: «что-то будет».
Такое же предчувствие: «что-то будет», было у Виктора в бытность его машинистом, когда в конце ночной поездки в Волховстрой, где ему не удалось ни минуты подремать, и его поставили в Рыбацком, в ожидании свободного пути на станции прибытия – Сортировке, он удобно устроился, чтобы, наконец, поспать. Однако, он не стал прислушиваться к предчувствиям и, со спокойной совестью, заснул. Да еще выключил рацию. Потому, что она все время пищала, орала, шипела, словом, как специально, над ним издевалась.
Правда, когда раздался стук, было уже светло, и ничего мистического в этом всем не было.  Кто знает, как бы это звучало в темноте, особенно, когда человек еще ничего не соображает спросонья, мало ли что может присниться или померещиться. А в тот момент просто пришел, посланный дежурной по станции путеец, чтобы разбудить бригаду и отправить стоящий пятнадцать минут, под зеленым сигналом, поезд. Всем известно, что отключать рацию на локомотиве категорически запрещено, а уж сон в кабине, и подавно, не приветствуется.
- Меня тогда видел проезжающий на встречном локомотиве машинист-инструктор. Естественно, вызывал по рации, да все без толку.
- Что это еще за машинист-инструктор? – казалось, Юлю даже заинтересовал этот рассказ на профессиональную тему. Витя вдруг стал гордиться своей профессией (самое время – после «этого»), и, даже, впервые за прошедшие два года, пожалел, что сейчас сам не является машинистом – оно все как-то посолиднее.
- Ну, это, как начальник автоколонны. Они все сами были когда-то, очень давно, машинистами, а сейчас – начальники колонн.
Веткин чувствовал себя очень хорошо,(насчет Юли, трудно сказать, но лицо у нее, по крайней мере, было довольное) совсем не так, как тогда, когда Серега, не разогнавшись еще до необходимой скорости (45-60км/час), вдруг резко, со звоном, сбросил контроллер.
- Ты чего сбрасываешься в горку? Нам сейчас тормоза пробовать!
Штырев посмотрел на него как-то отчужденно, в глазах его отражались мысли о чем-то довольно далеком и, по-видимому, малоприятном.
- Луна входит во вторую четверть.
- Сережа, пошел ты со своей луною, ну-ка, вылазь на *** из-за контроллера, луна тебе не поможет.
Видя, что тот не реагирует, Витя сменил тактику:
- Давай-давай, Серый, иди, посиди, покемаришь, голова пройдет, дай я поеду, а то у меня тоже мысли хрен знает, какие мозг одолевают.
Кое-как вытащив механика за плечи, Веткин поскорее нырнул за тумбу контроллера и включил тягу. Тяжелый поезд уже изрядно потерял скорость на подъеме, и электровоз завыл всеми восемью, размером с легковой автомобиль, электродвигателями, периодически, с воем, пробуксовывая.
- Где же он сейчас? – спросила матушка Веткина – Любовь Ивановна, когда он после поездки заехал к ней пообедать, да поспать немного. Еще у нее была стиральная машина, которой сам Веткин не имел.
- Да я не знаю, - ответил Веткин, уплетая борщ.
- Мне уже ваш машинист–инструктор домой сюда звонил, тебя спрашивал.
- Витя, с Сергеем в поездке все в порядке было? – спросил инструктор Барсуков, как только Веткин набрал его номер.
- Да, а что?
- Он нормально пошел домой?
- Ну, вроде.
- Его милиция в Саблино задержала, вроде, как пьяный, или там черт его поймет. А живет он в Парголово.
- Да я знаю.
- Жигунов там, с этим, поехали за ним. Ну ладно, отдыхай.
 Веткин принял информацию к сведению и отправился спать.

* * *

- Ну, так и растерла она тебе тельце, а потом-то что?
Витя, несмотря на равнодушный вид, конечно, заинтересовался темой.
- Да ничего, выпили мы это винище, и поехал я домой на тачке. Я же не такая суперзвезда, как ты. Мне так быстро не дают.
Входной светофор Бологое вдали из красного вдруг сделался приветливо желтым, и, почти сразу, весело замигал.
- Ну вот, нас сразу в парк берут.
Радиостанция резко запищала, и приятный женский голос по-деловому сообщил:
- Двадцать девять семьдесят первый, механик. Бологое, дежурный Шмелева. Беру вас на третью ходовую, без отцепки. Протаскиваем до сигнала.
Тянусь к рации, снимаю трубку и отвечаю:
- Понял двадцать девять семьдесят первый: на третью ходовую, протаскиваем до сигнала, на смену бригад.
Здоровой правой рукой поворачиваю тугую (несмазанную) рукоятку крана машиниста, и тормоза поезда, с шипением, приходят в действие. Через несколько секунд, резким движением (как если бы я греб одной правой рукой в лодке, кормой вперед) толкаю кран вперед и возвращаю в поездное положение. Вагоны, начиная от головных, лениво отпускают, и электровоз слегка, несколько раз, как бы, прыгает. Тормоза отпустили, и мы на скорости ровно 25 (вот какой я асс) проезжаем мачту маршрутного с двумя желтыми огнями и резко поворачиваем по стрелке вправо.
- Сейчас опять полтора километра до дома отдыха пешкодралить, - мрачно рассуждает Витя, но мне не до этого.
- По ходу, придется мне дома в «травму» переться.


Кстати, Серегу Штырева, я довольно хорошо знал (знаю), мы с ним вместе в школе машинистов учились на электровозные права. Нормальный вполне парень, сколько раз пиво пили вместо уроков, в коридоре.
- Господа Штырев и Караваев, - скажет нам, бывало, преподаватель по предмету «автотормоза» (он у нас типа куратора был). Вы бы поменьше пива пили во время занятий, и, тогда, может быть, узнали бы тайну, для чего служит в двести девяносто пятом воздухораспределителе калиброванное отверстие, диаметром в ноль триста пятьдесят пять.
- Так мы же не пассажирские, - отвечал за нас обоих Штырев, - нам-то на кой?
Препод тяжело так, озабоченно вздыхал. И говорил:
- Нет, ребята, пулемет я вам не дам…
  - Вы все скоро будете машинистами (не все), - рассуждал учитель устройства электровоза. Как вы машиной управлять собираетесь, ни чего не зная? А если что сломается ночью (все ломается ночью), на перегоне, а сзади пачка пассажирских? (У машиниста грузового сзади всегда пачка пассажирских. Интересно, что же сзади у машиниста пассажирского?)
- У нас своя голова за плечами, - высказывал с радостью свою любимую шутку Штырев.
- Итак, у нас теперь совершенно новое государство – Российская Федерация, - вещал очень старенький, но очень милый политолог (такой предмет – политология - там тоже есть).
Однако Серега этого не слышал – на политологию он вообще не ходил.
Надо заметить, что, как ни странно, знаний мы откуда-то набрались, экзамены сдали успешно, а, вернувшись в депо с правами, почувствовали себя настоящими знатоками. Напоследок наш куратор сказал:
- Все вы молодцы, ребята все, ну почти все, грамотные, технику освоили. Скажите только одну вещь: как можно, когда на улице минус двадцать пять, стоять пить пиво у открытого окна в сортире, во время занятия, а в толчке при этом лежит несмытое говно?
Это не про нас. По крайней мере, мы с Серегой ограничивались коридором.
Преподу наша группа подарила автомагнитолу.
Короче говоря, с Серегой мы общались. Не верю, что что-то подобное могло с ним случиться. Кроме того, надо заметить, медкомиссия, которую проходят все машинисты и их помощники, очень серьезная – почти, как у космонавтов. Допускается (и тщательно проверяется) только стопроцентное зрение, слух, проходишь тест на цветовосприятие, тебя крутят на стуле, стучат по всем местам, изучают сердечную деятельность. И конечно, отдельно идет прохождение различных психологических тестов, беседы с психологом и прочие проверки на то, что ты не псих, и не собираешься им становиться. Вообще отношение к безопасности движения на железной дороге очень серьезное (в отличии, например, от автомобильной). Что же касается Сереги, я и вправду его давно не видел.
;
* * *

В кабинете технических занятий депо было темно, хотя и народу набралось прилично. Веткину как-то не по себе, однако, в этом темнота была, вряд ли виновата. К тому же довольно холодно. Отопление – не очень, кабинет большой, на улице – мороз, восемь утра. Половина бригад – это те, кто приехал с ночи, другие – те, кто сейчас уезжают, и несколько человек приперлись в свой выходной. А что делать: теперь за занятия платят два часа по среднему, и, если не был хотя бы одного раза в месяц, ставят прогул.
- Мужики! Надо прекратить эту ерунду с тех.занятиями! Давайте напишем письмо в профсоюз. Почему я должен в свое свободное время приходить на занятия?- выступает активист Коля Пузырев. – Как зарплату задерживать – нихуя страшного, а сюда будь любезен!
- Да я не выспался перед поездкой из-за этого!
- А я после поездки ничего все равно не соображаю!
В общем, глас народа.
Но вот входит инструктор по обучению, Чушкин, щелкает выключателем, и сразу становится светло и довольно тихо.
- Чего расшумелись?
Пузырев не зря активист. У него есть мужество поднять голос первым.
- Сколько можно нам этими занятиями мозга компостировать?
- Сколько, сколько. Ну вот, с вами занимаешься, учишь вас уму разуму, а вы, один хер, говно привозите.
Чушкин долго, с очень деловым видом, раскладывает на столе какие-то бумаги, перелистывает журнал, оглядывает схемы, висящие на стенах.
- У Пашкевича вчера что было, а? Кто знает?
После долгой паузы, кто-то из ребят, уже осведомленный говорит:
- Задержал пять пассажирских на час.
- А почему?
- Схема не собралась, машина не везла.
- Мы с Барсуковым ездили в Вишеру, разбирались. Машинист Пашкевич после Малой Вишеры опробовал автотормоза. После этого схема не собралась и он «растянулся» на сто шестьдесят восьмом километре. Затребовал вспомогательный (локомотив) с Бурги – сам ничего сделать не смог, - Иван Иванович сделал многозначительную паузу. – Тормоза, значит, после Вишеры попробовал: и встал. А что же было? А вот что: у него заклинила РП-15. Он там начал мудрить что-то в высоковольтной камере, какие-то шины обводить высоковольтные. Собирать аварийную схему… смотрите сюда! – Чушкин берет указку, подходит к висящей на стене электрической схеме электровоза ВЛ 10,- Вот эта цепь, вот куда приходит! Ему нужно было всего, слышите, всего! Что? – смотрит ехидно на аудиторию, мол, ну чего, умники, ничего-то вы не знаете.
- Отключить кнопку Реле Боксования на пульте помощника, - подсказывает кто-то из ребят грамотных. Похоже, случай этот с Пашкевичем уже где-то обсуждался, и некоторые пришли, подготовившись основательно.
- Точно! И все! ****ец! Поехали дальше! А результат этой полуторачасовой ебли?
Тишина.
- И ведь каждый сейчас что думает? А? «Слава Богу, что это случилось не у меня», - теперь он сел обратно за свой стол. - Так-то ребята. А вы говорите: «зачем занятия». Лучше уж ходите на техзанятия, изучайте машину, учите схему.
Ну, тут, и вправду, возразить нечего.
Однако, Веткин, хоть и засыпает после поездки, но пытается разобраться. «Ну, кто его знает, уж что-что, а в высоковольтку я бы сразу точно не полез, у меня было что-то похожее, когда машинистом ездил, так я релюху вручную заклинил, чего-то там еще сделал, минут в пятнадцать управился. А, впрочем, слава Богу, я сейчас не на правом крыле, пусть машинист отдувается». Мысли справедливые, учитывая, что зарплата у машиниста только на четверть больше, чем у помощника.
- А расскажи-ка нам Витя, что случилось с Сережей Штыревым?
Веткин вздрогнул и вернулся к действительности.
- А чего случилось, я не знаю.
- Ну, там какие-то дела с милицией после поездки. Сейчас он в больнице лежит, на головную боль жалуется.
По спине у Веткина пробежали неприятные мурашки.

Уже стемнело, Сергей то садился на кресло помощника, то вскакивал и начинал нервно, как рысь, метаться по кабине. Витя спокойно, будто ничего и не замечает, двигал рукоятками, соблюдал скорости движения, выполнял ограничения, отвечал по рации. Пару раз Штырев хватался за трубку, Веткин эти попытки твердо пресек:
- Серега, посиди спокойно, пожалуйста.
Но это действовало ненадолго. Серега опять начал проситься за «руль».
- Витя, так я не могу сидеть без дела, мысли всякие все лезут, давай-ка я лучше немного поеду.
В конце концов, пришлось уступить.
- Слушай, ну пойдем сегодня на вечеринку в «Зигзаг», там ди-джей Бум будет.
Где я, интересно, столько денег возьму? Но вслух Витя сказал:
- Ладно, посмотрим.
А что еще скажешь, глядя в ее кристальные глаза, в которые, похоже, уже влюбился (с самого начала). Конечно, всегда есть какой-то выход. Начинаешь обдумывать ситуацию, рассматривая ее (ситуацию) и так и эдак, начинаешь переживать, даже нервничать, как правило, приходя к одному и тому же вопросу: «а не послать ли ее…». Но это ведь, как известно, тоже непросто и вопрос встает так же значимо и актуально, как неизменное быть или не быть… «Мама, познакомься, это Юля…» Господи, бред какой-то уже в голову лезет.
- Нет уж, дорогая, я темноты боюсь что-то, в последнее время…
- Ладно, давай, рули.

- Ну, так это. Он все жаловался на головную боль, пока ехали, а потом быстро куда-то ушел.
- Как же он в саблинской ментовке уже через час оказался?
Веткин только руками развел.

Он стал уже успокаиваться – вроде все идет нормально – человек едет, паровоз вперед летит. Однако скорости контролировал (впрочем, он и так должен это делать постоянно), когда их вызывали, к рации старался подбежать первым, пока Штырев до нее не дотянулся. Веткин поглядывал на него опасливо, ожидая нового подвоха. В полумраке кабины выражения лица не разобрать – смотрит он вперед и смотрит. Единственное, что не понравилось Веткину, так это нелепый вопрос, который, при всей своей простоте, поставил его в тупик:
- Ты человек?
Витя подумал, что ослышался, но Штырев повторил:
- Витя, скажи, ты человек?
- А кто я?
- Нет, ты просто скажи.
- Что тебе сказать?
- Ты человек?
- Нет, блять, медведь косолапый, циклоп одноглазый, чо, не заметно? – усмехнулся Веткин.
- Послушай, ты просто скажи мне, что ты человек и все, больше мне от тебя ничего не надо.
- Сережа, да чего с тобой, - Веткин в эту минуту уже ненавидел себя, показался сам себе размазней. Да любой нормальный парень заехал бы ему сейчас в табло, скрутил бы к едрене фене и доехал бы сам до депо спокойно. А может, милицию вызвать по рации? Типа у меня механик сошел с ума, возьмите его, я поезд остановлю на станции экстренным торможением, как положено.
«Да, а если он окажется сильнее, кто его знает, весело будет выглядеть несущийся поезд, а на полу в кабине локомотива катаются машинист с помощником, стараясь друг друга задушить. Нет, надо бить сразу, наверняка, вон бутылка с чаем на печке». Веткин нагнулся и взял бутылку. На дне плескались остатки чая, пузырящиеся от жара. «Куча осколков, окровавленный механик на полу, я его за подмышки оттаскиваю, залезаю за контроллер… господи, да у меня похоже, тоже крыша едет»
- Скажи мне, ты человек?! – блеск отраженных в глазах, огней подсветки приборов стал уж каким-то очень сильным. Веткин опустил бутылку на место, на раскаленную электрическую печку – дальше кипеть.
- Да человек я, человек.
 Штырев, который даже привстал на своем месте, теперь почти бессильно опустился обратно в кресло.
- Слава Богу, ты меня очень успокоил.
Потом он говорил что-то еще, какую-то чушь, но Веткин его уже не слушал.

Она что-то увлеченно рассказывала. Про этого ди-джея, про каких-то друзей, про то, как ее подвозил какой-то мальчик на «Лексусе», но Веткин ее уже не слушал. Он смотрел вокруг и понимал, что разнообразие красивых баб нисколько не иссякло за последние два месяца, те самые два месяца, которые он общался со своей Юлей. Она, конечно, хороша, но вон, например, та блондинка…
Витя немедленно представил себе (и очень красочно представил) ВСЕ, что только возможно представить. Даа… вот так и эдак, это круто, это здорово, и еще бы вот…   а эта, с большими буферами, которая подрулила, стрельнуть огонька?
«Для вас девушка все найдется, и зажигалка, и многое другое…»
- Витя, ты меня слышишь? Пойдем, закажем что-нибудь выпить.
А эти тягостные, елейно тягучие минуты, когда уже подвез ее на своей машине к дому (к ее дому): может, позовет к себе, а у нее там сестра и мама, ну так может здесь, давай отъедем в сторону; ну ладно, в следующий раз. И пар, идущий от капота точно такой же, как пар от собственного брюха.
- Может, прокатимся ко мне? – да, эта вся бодяга стоит свеч (далеко не всегда), ну и ладно, и Бог с ним. Юля тоже неплоха, она даже красива, в конце концов, радуйся тому, что имеешь.

- Я-то человек, а вот ты, кажется, собираешься просадить сигнал!
Красный огонь с четвертого пути в Любани тревожно горит, слепит, кричит, быстро приближается, светит прямо Вите в лицо, вот черт, скорость сорок, а поезд тяжелый, зима, да еще ведь и уклончик небольшой имеется. Серега встрепенулся, и еще до того, как Веткин подбежал к нему, резко повернул кран машиниста. Скорость падает медленно-медленно, тяжелый поезд на тормозах движется почти так же, как и без них. Догнавшая «хвостовая» часть вагонов, где тормоза еще не успели схватить как следует, догоняет переднюю, и электровоз получает сильный пинок сзади: «бам». При этом скорость движения, которая, казалось бы чуть-чуть уменьшилась, снова возрастает, и красный сигнал приближается еще стремительней.
(Спросите любого машиниста, какой сон ему снится чаще всего. Он всегда ответит: «Сон о том, как я проезжаю красный»)
- Песок давай, песок, - шипит Витя машинисту в ухо. Штырев перекинул реверс назад (это делать категорически запрещено – элементарно могут сгореть синим огнем все восемь пламенных двигателей) и набирает позиции: первая, вторая, третья, четвертая...
«Черт с тобой: ты машинист - ты и отвечай», - подумал Витя, поглядывая то на приближающуюся мачту светофора, то на насечку номеров позиций. На шестой электровоз остановился, лобовым стеклом прямо под красненьким огоньком, который теперь, с этого ракурса, даже в темноте, стал совсем тусклым.
Как ни в чем не бывало, Витя погасил прожектор, включил свет в кабине, достал маршрут и отметил: «Любань: 5-55»
Серега улыбнулся как-то натужно и говорит:
- Не боись, я так всегда делаю.
- Угу, делаешь. А потом у парня, который после тебя машину принял, на перегоне движки выбивает.
Любой машинист и помощник знает, как это происходит. Раздается металлический удар, как будто кто-то стукнул со всей силы молотком по гулкому корпусу электровоза. В темное время суток, при этом, обязательно видна вспышка, типа молнии, даже если защита отключилась во второй секции. Тяга пропадает так резко, что кажется, будто поезд дернули за хвост.
Веткин подскочил, как будто его дернули, когда увидел, как Сергей, оттолкнув помощника, заскочил в кабину электрички, так как двери для пассажиров уже успели закрыться. Первая сонная электричка бесшумно подвалила к перрону и остановилась мордой на уровне стоящего электровоза. После того, как Штырев, который за полминуты до этого спустился на улицу (может в туалет), влез в ее кабину управления, она стала быстро разгоняться.
Веткин несколько секунд неподвижно смотрел на бегущие вагоны, потом подошел к рации и нажал кнопку вызова «локомотив». Теперь его должно быть слышно в кабине электрички:
- Сережа, ты куда это поехал?
Не получив никакого ответа, он повторил это еще два-три раза: «Куда ты поехал, я спрашиваю?» В эфире стояла абсолютная тишина, не считая каких-то равнодушных потрескиваний на линии.
Нужно было, конечно, обратиться к механику электропоезда, ну, вроде: «машинист четной электрички в Любани, ответьте!»
«Слушаю четный в Любани»
«К вам в кабину заскочил человек – это машинист стоящего на четвертом пути грузового. Он - псих. Ну, сошел с ума, наверное, от этой гребанной жизни. У него болит голова, он не выспался к тому же. Верните его мне на электровоз, а лучше увезите подальше и вызовите каких-нибудь врачей»
Три красненьких хвостовых сигнала плавно удалились и исчезли из поля зрения. Рация продолжала потрескивать, все было спокойно и тихо. Электричка увозила вдаль машиниста грузового поезда номер две тысячи семьсот сорок два.
Из раздумий Веткина вывел резкий свисток локомотивной сигнализации, оповещающий о смене сигнала светофора. Прямо над кабиной, на светофоре, вместо красного, горел теперь самый нижний из трех стеклянных кружочков – зеленый.
Конечно, Веткин должен был немедленно: 1. закрутить ручные тормоза локомотива. 2. положить под колеса вагонов тормозные башмаки. 3. Доложить по рации о случившемся дежурному по станции. И так далее… Он этого не сделал, а просто отпустил «свой» тормоз и привел поезд в движение. Не забыв, предварительно, написать в маршруте время отправления.
- Значит, похоже, он долго бродил по Саблино, (если, конечно, его там высадили) – ведь я успел доехать до Сортировки, отцепиться, поставить электровоз на канаву, сдать скоростемерную ленту и маршрут, да еще потом, после этого, час прошел, - рассказывал Веткин Юле. Ведь все равно, рано или поздно, надо с кем-то поделиться.
- Слушай, ведь это было ровно год назад, на день Святого Валентина. Мы с тобой в тот день познакомились. Это хороший знак.
- Что именно?
- Ну, то, что познакомились в день всех влюбленных.
- Кому – как. По крайней мере, я тогда испытал какой-то странный подъем, был какой-то драйв в том, что я ехал один, без машиниста.
- А что тебе могло за это быть?
- Не знаю.
- Скажи, почему ты тогда не сообщил о том, что произошло? Зачем тебе вообще понадобилось самому ехать, так рисковать. А если бы что-то еще случилось? Ты не хотел подставлять своего друга-товарища?
- Сейчас я уже точно не знаю. Очень часто ведь не можешь объяснить мотивы своих поступков. Просто тогда, наверное, это был самый простой выход из положения.

* * *

Ну вот, опять темно, все время темно, и непонятно, где он – ненадолго промелькнувший свет дня - опять прожектор «держит» перед собой конусообразный пучок света, в котором бегут шпалы, столбы и прочие предметы. В нем же клубятся тучи снега, поднимаемого идущим навстречу, на сумасшедшей скорости, пассажирским скорым. Нескончаемая вереница ярко освещенных окон превращается в сплошную полоску, и вдруг, в какую-то долю секунды, видно стоящего у окна, человека (и вот еще. в тамбуре двое курят). В купе мужчина расстилает белье на верхней полке. Пассажирский поезд – как будто этакий, несущийся на полной скорости передвижной городок. Он есть совокупность мыслей, забот, радостей, желаний, каких-то действий, типа еды или застилания постели, хождения по коридорам и разговоров, движущихся в одном направлении. У нас же за спиной - десятки темных, холодных, лязгающих, грохочущих мертвых железных вагонов. И только кабина машиниста впереди поезда – маленький, теплый, тускло освещенный кусочек пространства, в котором еще есть жизнь.

2007