Давно ли вы были в нашей русской деревне? Я же недавно. Приехала погостить к бабушке, которую не видела уже тысячу-другую лет, всего на два дня. Сойдя с поезда на белую-белую платформу, всю занесённую снегом, и вдохнув полной грудью терпкий морозный воздух, я почувствовала некое блаженство, точнее то, что никогда не ощущала ранее.
Снег хрустел под ногами, словно сухари, только что вынутые из печи. От станции к бабушкиному дому дорога извивалась через небольшой овражек и огибала лес с правой стороны. Именно около этого овражка, не доходя до леса, я и встретила старушку, на вид лет семидесяти. Старая женщина довольно резво шла вперёд, оглядывая местность вокруг себя и, в тот момент как она повернула свою голову ко мне, я увидела на её лице замечательную счастливую улыбку.
«Внученька, не поможешь?» - голос у старушки до сих пор был звучный, громкий. Я увидела у неё в руках небольшую сумку и поспешила навстречу. Подхватив из рук женщины сумку, я поинтересовалась кто же она и куда направляется.
«Марь Иванна я!» - весело ответила бабушка и погладив меня по плечу продолжила: «Всё же врут люди! Хорошая сейчас молодёжь. И старой бабке помогут…» - старушка чуть помолчала и вдруг заговорила совсем другим голосом, тихим, почти неслышным: «К сестричке еду… Померла она, а хоронить то и некому… Я то давно в город уехала, да и живу там припеваючи, а она…» - Марья Ивановна махнула рукой и замолчала, чуть улыбаясь.
Вновь заглянув старой женщине в лицо я уловила смесь печали и тоски, что отражалась однако только в её глазах. Марь Иванна видимо заметила, что я смотрю на неё и расценила это по-своему: «Что, молоденькая ещё, всё вокруг интересно?» - она подмигнула мне и, быстро протянув свою сухую, сморщенную руку, потрепала меня за щёку, после чего осмотрелась и сказала: «Ну, путь у нас ещё неблизкий… Хошь знать – значит расскажу…Чего уж тут таить, все давно уж померли, кто мог бы меня осудить.»
История Марь Иванны
Происходило всё это, значит, в молодость мою, было мне тогда лет от силы осьмнадцать. Сестричка ж моя года на три постарше была и на те же года три меня красивши. Чёрная коса до пят, да глаза таки же, как крыло ворона. Да не смотри ты на меня! Не знаю я откуда в нашей семье такая чернявка взялась. Мать никогда не рассказывала, а отец всех нас любил и никого особо не выделял.
Шёл год великого полёта в космос Гагарина, то бишь год 1961, в деревеньке нашей ужо почти никого то и не осталось к тому году, все в города перебрались, да и мы вот уже собирались. Детей нас было в семье человек толи шесть, толи ещё пять к тому времени, запамятовала я уж, главное, что все девчонки. Общалась же из семьи то я больше всего с нашей Валеркой, Валерией Ивановной, значит.
Жили ещё в деревне, кроме нас четыре семьи. Все старички и старушки, у которых дети уж в город уехали, кроме одной семьи, со звучной такой русской фамилией Есенины. И вот как у нас в семье одни девчонки рождались, так же у них одни мужчинки. Родители наши очень дружили и часто за столом, смеясь, хотели обменять нас. Им пару наших девочек, а нам пару их мальчиков.
С самым старшим Есениным, с Николаем и крутила роман наша Валерка. Как то сидим за столом у них в гостях, да Валерка назло напротив Николая села, да как стрельнет на него своими чёрными глазищами, так тот поперхнётся, да чуть ли не покраснеет весь. А Валерка тут же смехом залихватским заливается. Правда, все смеются и она смеётся. Родители то в ту пору уж свадьбу им пророчили, как помню.
Да вот что случилось то. Сентябрь был на дворе. Только-только собрали урожай, да и тепло ещё было на улице. Идём мы с Валеркой из леса то, а навстречу нам Николай едет и белые завитушки так и развиваются на ветру то, да голубые глаза его улыбаются. Ну, ясно дело, Валерка мне тут же на ухо шепчет: «Марьяша, беги ты одна домой, скажи, что к Есениным я пошла ягод отнесть.» Я послушно кивнула, да и понеслась скорее к деревне, а Валерка с Николаем осталась, видела я только, как он наклонился и одной сильной рукой Валерку вперёд себя на коня посадил, а она то смеётся, да краснеет вся.
Прибежала я домой, соврала мамаше значит, где Валерка, да и что-то так закрутилась помогать по хозяйству, что и не заметила как вечер наступил. Вышла я из дома, да смотрю – вечер уж, а Валерки всё нет. Сестрички тоже вот уже начали спрашивать, что й то она в гостях засиделась? Тут смотрю – Есенины идут, да всей семьёй, а Ольга Михайловна закрылась платочком и плачет. Задрожала я вся, как осиновый листик, смотрю на них во все глаза, да понять стараюсь, что произошло то… Пересчитала их, разглядела, поняла, что Николая то как раз и не хватает. Сердце моё сжалось в испуге и я вбежала в дом.
Есенины с плохой вестью то пришли тогда… Помнишь овражек тот, который мы сейчас прошли? Это сейчас он такой маленький, а раньше то был достаточно большим и глубоким, вот там то и погиб Николай. В тот вечер отец, Лев Николаевич Есенин, в лес охотится пошёл, да конь Николая ему вдруг на пути около оврага попался. Испугался Лев Николаевич, стал сына кликать, а тот не отзывается, искать стал, да и внизу оврага его белые кудри увидал.
Хоронили Николая на следующий день, а ещё через пару наша Валерка вернулась – вся исхудавшая, заплаканная, в разорванной одежде, пришла, да как упадёт у порожка, мы её отнесли на постель, а она больше так и не встала около месяца… То подойдёшь к ней, а она мечется по кровати, как в бреду, да всё стонет, а то подойдёшь, а она смотрит на тебя своими большими чёрными глазищами как на чужого кого. Мамаша наша всё переживала очень, а потом как-то оправилась Валерка, да вот только так и не уехала никуда из деревни то.
А Есенины после похорон Николая больше к нам не ходили, и раньше нас то уехали из деревни в город…
***
Мы уже шли по деревне, вдруг Марь Иванна остановилась около некогда большого и красивого дома, который сейчас стоял полуразрушенный и нежилой. Старушка махнула рукой, после чего открыла рот, да и закрыла его тут же, опустив голову, ничего не сказав. Мы прошли ещё немного. Пока мы шли, я всё оборачивалась на дом, как то запал он мне в душу, некогда беленький, с голубыми окошечками, сейчас он больше походил на дома с приведениями, но всё же было в нём какое-то очарование, чувствовалась какая-то сила, знаете, как у человека.
Наконец я увидела дом своей бабушки и поспешно окликнула Марь Иванну, которая крепко задумалась о чём-то своём. Женщина повернулась и подняла на меня глаза. «Дом моей бабушки», - я указала рукой на практически единственное на этой улице ещё не разрушенное строение. Марь Иванна кивнула, грустно улыбнулась мне, отчего её морщинистое лицо приобрело несколько моложавый вид и забрала у меня свою сумку из рук. «Спасибо, внученька…» - голос её чуточку осип, толи от того, что она долго говорила, толи от тоски, что переполняла её сердце.
Мы прошли ещё немного и я остановилась у калитки своей бабушки, хотела попрощаться, но заметила, что Марь Иванна даже не остановилась и не повернулась ко мне. Я думала было уйти за калитку, но почему-то никак не могла двинуться с места. Всё смотрела на удаляющуюся спину старушки, в голове отчего-то было совсем пусто. Вдруг, словно почувствовав мой взгляд, Марь Иванна остановилась и до меня донеслись её слова: «Любила она его, любила всё же… Валерка то…»