В 1998 году я удачно влился в ряды российского рабочего класса. Из рядов актюбинской интеллигенции вылился, а в ряды рабочего класса России влился. Не нужно было нос совать, куда не следует, не нужно было насчёт богоданной власти ехидничать. А тут ещё, совсем кстати, прогрессивная общественность обнаружила у меня национальность, не совместимую в городе Актобе с должностью главного редактора русского телевидения.
И загремел я под панфары в ряды российского рабочего класса.
Удачно загремел. Работа и казённая квартира для проживания. Не всем так везло, когда их из Казахстана выдавливали на какую-нибудь историческую родину.
В Актюбинск я заезжал. Встречался с друзьями-журналистами. В частных СМИ кое-кто удержался. Хотя замечательную радиостанцию «Рифма» прикрыли. Предлог – не соблюдались какие-то пропорции. Будто бы на русском языке «Рифма» вещала больше, чем на казахском. На деле – радиостанции на казахском языке были просто против «Рифмы» неконкурентоспособными. Закон-дышло развернули против «Рифмы» - и радиостанции не стало.
Ну, так я про друзей-журналистов. Друзья встречали меня с распростёртыми объятиями. Плакали, тяжело переживая разлуку. Звали обратно. Предлагали работу. Одна близкая подруга, редактор газеты, советовала заняться… торговлей… - Саша, у нас тут бизнесом заниматься – все условия. Ну, можно начать с малого – куртки привозить из Китая, тапочки… А, слушай, ты же, кажется, видео снимаешь? У нас можно свадьбы снимать, на этом хорошо зарабатывают. Я тебе могу клиентов подыскивать.
Пишущие коллеги помнили и высоко ценили мои журналистские способности и, видимо, старались с ними не связываться.
Я пытался слабо возражать, говорил, что нельзя, кому попало лезть в торговлю, что для этого тоже талант нужен, но меня почему-то не понимали. Приводили примеры большого денежного счастья неуехавших актобенцев.
Но я против торговли был категорически.
Потому что у меня был опыт.
Когда-то, в благословенных семидесятых, мне довелось торговать помидорами.
У нас в Растсовхозе овощами торговали почти все. Иначе просто нельзя было жить. Рабочий в совхозе получал в месяц шестьдесят рублей. Ну и что, если он сосланный немец, или молдаванин? У всех были семьи, дети. Которых нужно кормить, одевать. И вот эти, советской власти недолюди, весь день выращивали овощи в совхозе, а вечерами и по выходным – у себя дома. С февраля – рассаду в ящичках, горшочках, потом – в парниках, под плёнкой. Уже в июле рейсовый ПАЗик загружался под завязку свежими огурцами, помидорами и вёз их в город, на базар.
Как-то незаметно семьи условно-вольных поселенцев стали покидать длинные бараки, где они жили по семье в одной комнате. На тридцать восемь комнаток на улице уборная. В ста метрах от бараков – колодец.
Немцы, татары, молдаване уходили из бараков, потому что выращивали и продавали овощи, а на вырученные деньги строили себе дома. И появились свои улицы, которые называли соответственно – Берлин, Молдаванка… Не официально, конечно, кто бы им такое позволил!
Наша семья овощами занималась на любительском уровне. Мама работала в совхозе фельдшером, папа – мастером на заводе ферросплавов. Но и у любителей стали как-то получаться «излишки сельхозпродукции». Которые закон позволял продавать на колхозном рынке. Но возникла проблема: кому торговать? Я сразу сказал, что я. Во-первых, потому, что ни папа, ни мама на такое позорное в нашей стране дело ни за что бы не пошли. Папа ещё, к тому же, был членом партии. Ну, а во-вторых… Я всегда любил ввязываться в разные авантюры, порой даже не представляя, чем это может закончиться.
Ну, и… Собрали мы корзину помидоров, посадили меня на автобус…
На третий-восьмой раз у меня уже появился опыт. Я узнал, что главное – это с утра занять на базаре самое лучшее место. И, вместе с коллегами-мешочниками пристраивался поближе к железным воротам базара, которые открывали в семь часов утра. Ворота открывались – и толпа лавиной врывалась на пространство рынка. А я был молодой, и мне всё это было смешно. Я как-то не думал про деньги, которые мне на этом рынке нужно было заработать, наторговать. Я смотрел на происходящее, как на игру. Все бежали – и я бежал. У меня ноги были длинные, поэтому я легко, даже с мешком огурцов, оказывался впереди всех. Ну, и – кидал его на лучший прилавок: занято!
Удавалось такое не всегда. Да и торговля у меня случалась не часто. На продажу мы овощей не выращивали. Только, когда получались «излишки»…
Но и тех считанных «сеансов» предпринимательской деятельности, в которых мне довелось участвовать, хватило мне для того, чтобы раз и навсегда для себя уяснить – торговля – не для меня. Для торговли нужен талант, нужны особые люди. И покупатель это чувствует. Он к тебе подходит – и он уже чувствует, что ты – не Продавец. Так – случайный человек. И он проходит мимо, только скользнув по тебе взглядом. И тут не имеют значения цена товара, его качество. Ты – не Продавец. У тебя не купят. Либо, купят в последнюю очередь. Когда уже пойти некуда. Когда купить больше не у кого.
И тогда этот покупатель подходит к тебе, с кривой ухмылочкой роется в твоих прекрасных, один-в-один помидорах. Протёртых от пыли перед базаром тряпочкой, уложенных аккуратно в корзину – те, что поплотнее, оранжевые, внизу, а те, что самые спелые, алые – сверху. И вот этот покупатель в них роется. Ты ему уже сказал, что отдаёшь за полцены, что они местные… - Ага, говорит, «местные». Жена у тебя на Кавказе вкалывает, а ты тут три шкуры дерёшь! Спекулянт!!!
Потом залазит рукой в самую глубину корзины, достаёт оттуда недоспелый помидор и спрашивает: – Сколько это будет стоить?..
Кавказец? Я брился и переодевался. Я разговаривал с ними на литературном русском языке и на диалектах. Не помогало ничего.
Когда женился – пристраивался рядом с тёщей. Она продавала свои восемь корзин помидоров, и одну мою, стоило мне только отойти на минуту.
А что случалось, когда нужно было брать весы!
Тоже очередь к служащему базара, который выдавал каждому продавцу весы. И – не просто так, а – под залог. Нужно было дать три-пять рублей, или какой-нибудь документ, ценную вещь.
Когда я пришёл в первый раз и отстоял очередь, меня базарник спросил про залог. Кто ж его знал!.. Не было у меня ни трёх рублей, ни колечка с бриллиантом, чтобы отдать за весы. А сзади уже очередь начала волноваться. - Уходи! Не задерживай!
Порылся по карманам… Комсомольский билет! Протягиваю базарнику – пойдёт? Он с сомнением вертит в руках документ, цвета крови отцов и дедов, которые когда-то нас, кулаков, всех поубивали. Громко вопрошает очередь: - Комсомольский билет – это документ? Очередь не очень дружно подтвердила. Всем хотелось поскорее получить весы и бежать к прилавку.
Базарник кинул мою сомнительную ксиву в коробку, на ворох залоговых «трёшек» и «пятёрок». Выдал весы…
И вот значит, базар, торговля – всё это осталось у меня в памяти, как не очень хороший сон. Как серия уроков, на которых, как ты ни учил, как ни старался, а приходилось всё время получать двойки.
И наступила новая эпоха. Социализм, минуя стадию коммунизма, перешёл к капитализму. Спекуляция, торговля и предпринимательство стали называться одним иностранным словом «бизнес». И многие туда пошли. И купили машины, и построили роскошные дома. И говорили мне: – Пойдём, ведь это так просто!
А я знал, что это не просто. Что каждому – своё. Кому-то – торговать. Кому-то лечить людей.
А кому-то - писать рассказы и книжки, которые на всей земле с интересом будут читать два-три десятка человек.
Но это нужно тоже.
У каждого вполне определённое, своё место под звёздами. И к этому месту, к этой крохотной ячейке мироздания жизнь сама направляет нас. Нужно только прислушаться и не стараться печь невкусные пироги, когда до боли, до потери рассудка на обыкновенном заборе хочется нарисовать радугу немыслимой красоты…