Печатная машинка.
"Ты плачешь, ну что ж, все снова всерьез"
Группа "Нервы"
Знаешь, мне кажется, что одиночество - это ни состояние, ни чувство, ни проблема, это стиль жизни, то, без чего просто не могут некоторые люди, и само по себе оно не плохо, но когда его "слишком"... Тогда кофе не хочется пить из-за его горьковатого вкуса, который ты всегда так любила, от сигарет тошнит, но у тебя зависимость, и бросить ты не можешь, музыка воспринимается только как снотворное, а снотворное, в свою очередь, вообще никак не воспринимается.
Между деревянными перекрытиями моего дома скребутся мыши. Раньше я их ужасно боялась, но потом привыкла. Теперь при их ночных поскребываниях мне вспоминается "Матренин двор". Да, Солженицын оказался прав.
Я болею. По всему дому раскиданы использованные носовые платки, стоят бесполезные чашки с невыпитым кофе, валяются старые журналы, лежат пустые бутылки, и в заключение все пепельницы заняты наполовину выкуренными окурками.
Мне жутко скучно, я рисую пальцами узоры на пыльной тумбочке, все вокруг говорят о политике, а меня это перестало интересовать уже очень давно. Что бы развлечься начинаю читать стихи Цоя. Хотя разве это развлечение? Это как работа. Над каждой его строчкой, над каждым его словом нужно думать и ломать голову, а в конце концов, все сводиться к тому, что он гений, и я по уши в него втрескалась, но он умер еще в 90-е, и теперь мне суждено остаться старой девой.
Сажусь на подоконник. У меня впереди еще одна бессонная ночь, хотя я так хочу спать. На улице к остановке подходит последний автобус, стоит где-то с минуту и снова отправляется в "плавание" по улицам Москвы. Его двери закрываются. Вдруг к нему подбегает девушка, стучит руками по корпусу. Задняя дверь открывается, и она впрыгивает внутрь. Мне становится смешно.
Я слезаю с подоконника и иду к печатной машинке. Разминаю пальцы. Громко стуча по клавишам, набираю: "Свечи догорели. Занавес".