Цветного попугайчика принесла жена из спортзала. Он трепыхался между оконными рамами, проклиная, наверное, и этот жгучий (с ветерком) воркутинский мороз, и ту минуту, когда ему пришло в голову из чисто хулиганских соображений вылететь в форточку из теплого, уютного и сытного родного дома. Назвали путешественника Гошей.
Выпущенный из-за пазухи, Гоша чирикнул что-то невразумительное, потом медленно (он это умел) облетел гостиную и уселся на толстую теплую трубу под высоким потолком. Именно это место стало его постоянным гнездом, наблюдательным пунктом и спальней.
Следующим утром мы проснулись в 5 часов от громкого заливистого звонка, что было странно, потому что наш семейный будильник не звенел, а пикал – негромко, но занудливо. Спросонья долго искали источник звука, пока не вспомнили про Гошу. Это он устроил нам столь раннюю побудку. Позднее попугайчик замечательно имитировал крики и плачь детей, не поделивших игрушки, голоса героев телевизионных мультиков и даже свист закипевшего чайника.
Мы сразу заметили, что Гоша, сидя на своей трубе, как-то странно ритмично покачивался и очень необычно стартовал: перед тем, как встать на крыло он делал кувырок через голову – шумно и смешно чебурахался. Полет у него тоже был какой-то неправильный, беспорядочный, с фрагментами фигур высшего пилотажа. Причина выяснилась через пару недель, когда у попугайчика отвалились обе отмороженные, как оказалось, лапки. Вот почему он покачивался на трубе (сидеть-то приходилось на коленках) и так странно чебурахался и летал.
Каждый день попугайчик смешил нас своими подражаниями, разнообразными чириканьями, цоканьями и щелчками. Его коронным номером было зависнуть на минуту перед самым лицом, как зависает колибри перед цветком. При этом в руки он никому не давался.
Только одному члену семьи – молодому коту Лёпе – было не до смеха. Более того, Гоша часто вводил усатого-полосатого и в дикую ярость, и в глухую депрессию. Стоило коту расслабиться на любимом диване, Гоша тут же пикировал и шлепал его по ушам своими культяпками, а потом с любопытством наблюдал, как бесится его кровный враг, как он в неистовстве прыгает на стены и обрывает занавески. Когда побежденный Лёпа забивался под диван, попугайчик садился недалеко и добивал его своей замечательной пародией на "Мурр-Муррр".
Более жизнерадостного существа, чем пернатый инвалид Гоша, мне не доводилось встречать.
Впрочем…
Все в травматологии от мала до велика называли его Саней или Саньком. Это был коренастый, среднего роста крепко сбитый сорокалетний мужчина (по моим тогдашним меркам, человек очень пожилой). Его доброе, вечно улыбающееся лицо с чуть прищуренным правым глазом располагало к ответной улыбке.
Трудно было проследить Санины перемещения по отделению. Вот он рассказывает анекдот в курилке (где сейчас найдешь такое заведение?!), а через минуту уже помогает медсестре накладывать гипс или выводит кого-нибудь из наркоза с помощью изобретенного им самим чудодейственного "морсика" с коньячком, или стыдит очередного нытика с грошовой травмой, замучившего соседей по палате своими стонами, или непринужденно подсовывает "утку" кому-то из "тяжелых".
Для поднятия общего тонуса в отделении, Саня устраивал ночные просмотры прямых трансляций матчей хоккейного чемпионата мира по маленькому телевизору. Все ходячие (включая дежурного хирурга) и ползучие ("позвоночники") набивались в одну из палат и молча болели за наших ребят, которые в те годы никогда нас не подводили.
Фирменной фишкой Сани, увидевшего новичка в столовке, было выловить в тарелке кусок мяса и громко удивиться:
– А это еще что такое? Сегодня же среда!
– Вторник!– дружно хором отзывались завсегдатаи.
– А, тогда все понятно – операционный день,– успокаивался Саня и начинал громко жевать мясо. Что в это время творилось с новичком, можете сами догадаться. Конечно же, прибегала сестра и умоляла: "Больные, ну нельзя вам так смеяться – швы разойдутся!"
Раз в неделю – в ночь на воскресенье – Саня вызывал через цербера такси и уезжал на несколько часов домой. "Больше, чем на неделю оставлять жену нельзя!"– назидательно объяснял он нам, подросткам.
Да, я забыл сообщить, что у Сани была всего одна нога, и поэтому "летал" он по коридорам травматологии на костылях. Как он сам рассказывал, на заводе взорвался газовый баллон. Вырвало броневой лист и он, планируя с бешенной скоростью, просто срезал ногу выше колена.
– Представляете, ребята, как повезло!– искренне радовался Саня.– Чуть левее, и я без обеих ног, а чуть выше – и уже не мужик!
Привязалась к Сане какая-то дурацкая инфекция, которую никак не могли остановить, и ему раз в месяц отрезали кусок ноги. Осталось совсем немного, как он говорил, "до жизненно-важных механизмов".
Интересно, ткуда берутся жизнерадостные оптимисты? Это результат эволюции или их количество – константа? Как зависит от них выживание вида?