ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ СЮИТА
Советская Гавань — портовый город в Хабаровском крае на побережье Татарского пролива. Наряду с соседним Ванино является окончанием Байкало-Амурской магистрали и местным краем земли, дальше которого только остров Сахалин и бескрайний Тихий океан.
Население 26;642 (2013)
Советская Гавань и Советско-Гаванский район ограниченно приравнены к районам Крайнего Севера.
Местные жители название города "Советская Гавань" часто сокращают до "Совгавань", "Гавань" или просто "Город" (т.к. это единственный город на побережье).
Портовый город краевого подчинения, райцентр, с резко депрессивной дотационной экономикой. Расположен на восточном берегу залива Советская Гавань, один из лучших естественных заливов на планете Земля. Город Советская Гавань вместе с пгт Ванино и ближайшими населёнными пунктами образует агломерацию на континентальном побережье Татарского пролива.
Город основан 4 августа 1853 года адмиралом Геннадием Невельским как Константиновский пост — первое русское поселение в заливе Императорская Гавань. До революции населённый пункт назывался Императорская Гавань. После 1923 года залив Императорская Гавань получил название Советская Гавань, а село было переименовано в Знаменское. В 1930 году село Знаменское было преобразовано в рабочий посёлок Советская Гавань. В 1941 году посёлок Советская Гавань получил статус города. На тот момент к Совгавани относились три колхоза, четыре рыбкомбината, леспромхоз, лесозавод, судоремонтный завод (Северный СРЗ), в заливе - крупная военно-морская база. Строилась электростанция ДЭСНА, мелькомбинат, торговый порт.
К 1945 году к городу относились все поселения на побережье в радиусе 30 километров, в том числе 6 военных аэродромов. С началом войны СССР против Японии именно отсюда проводилась южно-сахалинская десантная операция. После войны в городе было много японских военнопленных, работавших на стройках, в частности, на железной дороге - ими были построены несколько зданий вокзалов в направлении на Комсомольск: в настоящее время сохранилось единственное отреставрированное (очень красивое) деревянное здание вокзала станции Совгавань-Сортировочная. Также после войны в городе находилось управление "Строительства 508" - руками заключённых строился Ванинский порт.
*******************************************
**************************************
************************************************
*******************************************
************************************************
БЛАЖЬ
Часть I.
Моё раннее детство прошло на Дальнем Востоке. Родители мои, москвичи, дважды вербовались туда, пока налаживалась их жизнь. Сначала - в Находку, потом - в Советскую Гавань.Помню отлично 1957-й, 58-й и 59-й годы, как раз то время, когда мы там жили перед возвращением в Москву, когда мне было от трёх с половиной до шести лет.
К пяти годам я, кажется, полностью сформировалась как личность и умнее с тех пор вряд ли стала.
В Москве мечта вернуться в страну своего детства не только не ослабевала, но становилась всё сильнее, захватывала меня целиком.
В школьных сочинениях, в рисунках ли, разговорах, песнях и музыке – везде мне хотелось видеть образы моего волшебного детства.
Точно знала, что я – "оттуда" и что мне обязательно нужно,если не вернуться, то побывать "там" обязательно.
Для этого нужно было, как минимум, закончить школу, заработать и накопить денег на дорогу , купить билет и сесть в поезд "Москва – Хабаровск" . При одной мысли об этом сердце билось и пульсировало в ушах от предвкушения счастья.
Мой отец, несомненно, очень меня понимал, он и сам сильно тосковал об этих краях, но только усмехался и отмалчивался.
Разговоры эти никогда не поддерживал.
На Дальнем Востоке,в Советской Гавани, жил его сын, мой единокровный брат Саша.
У него там была семья - замечательная жена Татьяна и сыночек Сашуля, Александр Четвёртый, как я его назвала.
Мой папа умер,когда мне было семнадцать лет.
Мы с мамой остались вдвоём.
Я поступила в институт и начала работать.
К моей мечте мама относилась... как бы лучше сказать...м-м-м... с тщательно скрываемым страхом.
Кивала согласно головой. Не спорила. Но видно было - в душе надеялась, что, может, «рассосётся» как-нибудь.
Вот и весна, вот и окончание первого курса.
Когда приезжали ко мне подруги-одноклассницы, разговоры были только об этом.Они задумчиво и мечтательно слушали меня, вздыхали и признавались, что завидовали. Тайным, дерзким желанием моим было остаться в Совгавани навсегда, работать там в школе, с детьми. Учительская профессия - самая лучшая на Земле, но смогу ли я стать учительницей, буду ли достойна?
Преподавать французский язык, например, могла бы. Но кто бы мне доверил?! Диплома-то ещё у меня не было.
В то время я жила недалеко от Комсомольской площади и очень любила то одна, то с подругой Женькой отправиться туда, запрыгнув в 14-й троллейбус, зайти с бьющимся сердцем в зал Ярославского вокзала и встать, задрав голову, перед огромным табло во всю стену, рассматривая с нежностью, во все глаза, строчку "Поезд Москва – Хабаровск". Просто стоять и смотреть на эти три слова, на эти милые буквы... Иногда даже проводила там по целому часу, наблюдая за казавшимися мне счастливыми пассажирами. Моя Женька сочувственно ожидала меня, прислонившись к колонне зала. Спокойно и с удовольствием я выстаивала-репетировала очередь к окошечку кассы (пусть ещё понарошку!),чтобы только задать этот вопрос, не проговорить, а пропеть, голосом, срывающимся на шёпот от волнения:
"А можно ли купить билет на поезд Москва–Хабаровск?
Да? Правда можно?!
А билеты у вас ещё будут? Точно будут? Вы в этом уверены? "
Ответ кассирши был мне слаще поэтической строчки.
Я работала в фонде Библиотеки Иностранной Литературы, ВГБИЛ она называлась- Всесоюзная Государственная Библиотека Иностранной Литературы.
Всю свою минимальную зарплату отдавала, конечно, маме, мы с ней остались вдвоём после смерти отца и это было совершенно естественно.
Билет на поезд "Москва - Хабаровск" стоил семьдесят восемь рублей, сумма сопоставимая с ценой женских импортных зимних сапог. Почему-то в то время всё сравнивалось именно с этой ценой. Это была роскошь, но совершенно необходимая... В отечественной обуви ходить было невозможно.
Мои сокурсницы по романо-германскому факультету никак этого понимать не хотели и крутили пальцем у виска, снисходительно и многозначительно переглядываясь. "Ты, Валька, сумасшедшая!" - ахали они. "Лучше бы ты сапоги себе купила! Югославские!" Так это же надо было бы ночами в очередях стоять!
Нет, это было не для меня. Это было унизительно. Да и зачем? Босиком я не ходила - и ладно.
Мама моя заверила меня, что мне не надо ни о чём волноваться,копить деньги на дорогу специально не надо, а в тот день, когда я соберусь идти за билетом на вокзал, она даст мне требуемую сумму... Конечно!
Иногда я с неясной тревогой спрашивала:
«Мам, а мне хватит денег на поездку?»
"Успокойся!Всё тебе хватит!Об учёбе лучше думай!Ненормальная у меня дочь! Кому сказать - на Дальний Восток она собралась!Совсем ума у моей девки нет!"
В институте я училась играючи, похохатывая.
Сдала весеннюю сессию специально намного раньше, чтобы освободить время для поездки.
Вот и лето.
Нужно было дождаться совершеннолетия, мне как раз в июне должно было исполниться восемнадцать.
Город пограничный, несовершеннолетних одних, без сопровождения жителей Совгавани, не пускали.
В Библиотеке никакого отпуска за свой счёт мне, конечно же,не дали,посмотрели как на полную дуру, причина показалась подозрительной. Что за бред? Какое такое "путешествие на родину"? Фантазии, никому не нужные, вот и всё.Блажь!
Я уволилась. Героиня. Отчаянная, говорила про меня бабушка.
Чемодан с двумя имеющимися у меня платьицами находился на стуле у моей кровати уже где-то с Первого мая.
Утром и вечером было приятно смотреть на этот старенький чемоданчик, мой единственный будущмй спутник, ещё пустой, с откинутой в ожидании крышкой. Он был символом реализующейся мечты.
А вот мои близкие подруги-одноклассницы с энтузиазмом относились к моим планам и не скрывали своего восторга. Они-то уже давным-давно досыта были накормлены всеми этими моими разговорами про "родину", про "Страну детства".
И вот наступил, наконец, этот день, о котором я мечтала едва ли не все предыдущие годы.
Утром ко мне приехала моя подруга Танечка, чтобы вместе со мной отправиться на вокзал и купить такой желанный билет, билет в Мечту.
Отъезд планировался примерно дней через десять.
Моя мама об этом знала.
Торжественная, с сияющими глазами, я, символично выпив чашку чаю, обращаюсь к маме:
"Ну что, мамочка, всё готово! Вот и пришёл этот день - иду покупать билет!"
"Ну и что ж, что "всё готово"?! "Всё готово" у неё! Батюшки! Посмотрите на эту ненормальную! Вырастила дочь, называется! Эх, и неумная же ты у меня! Свою голову не приставишь - правильно говорят.
Горе, а не дочь.
Блажь! То она в Архангельск или в Норильск захотела поехать, чтобы работать там в яслях... Всё ей трудностей не хватает! Фантазёрка! Чего мне это стоило! Паспорт пришлось запрятать!Кому сказать - ведь не поверят! Надо мной уже все на работе смеются.
Теперь вот на Дальний Восток собралась! Час от часу не легче!!!
Думаешь, я от хорошей жизни с твоим отцом там оказалась?! Ты ещё жизни не знаешь! Да!
У всех дети как дети...Только моя одна... без мозгов совсем.
Да. Ни - че -го! Что заревела-то сразу? Нечего меня шантажировать! Мало ли что в голову взбредёт тебе завтра? Может, завтра на Марс захочешь улететь? Что лицо такое у тебя?! Поплачешь - успокоишься... Мы войну пережили.Ничего.
А вот нет у меня денег. Нет и всё! Это блажь твоя. Заревела она... Чего реветь-то? Ни одна твоя подруга до такого не доумалась! Все дети как дети, за что мне такое горе?! Ничего.Поплачешь и успокоишься. Не поедешь никуда.
Нет никакой необходимости тебе ехать ни в какую Совгавань... Блажь!Потом поймёшь. Ещё спасибо матери скажешь!"
" Мааам!!! Мааам!!! Да ты что?! Ты что?! Ты понимаешь, что говоришь?! Я ушам своим не верю!Я даже представить себе такое не могу!Ты же знаешь! Это же всей моей жизни мечта!Ты же это отлично знаешь! Ты же говорила...Ты же обещала!"
"Мало б что я обещала! Вот так. Нет - и всё. Мало ли чего тебе хочется. Денег нет - и всё! Можешь плакать сколько угодно. Блажь самая настоящая!"
Моя мама была очень волевым человеком.
Моё сердце не разорвалось.
Деньги на билет собрали мои подруги, съездили домой, набрали как-то.
Когда я выходила из квартиры, отправляясь уже на поезд, бедная моя мама заплакала.
Но я всё-таки отправилась в путешествие, о котором мечтала всю сознательную жизнь..
И вот я на Ярославском вокзале. Во мне будто орган зазвучал от счастья.
*************
Поезд отправлялся примерно в четыре часа дня. Расположилась в купе, это место было для меня уже кабиной в каюте Мечты.
Был тихий июньский день.
Вечер поплыл в окне набирающего скорость поезда.
Первым делом я выложила на столик заранее приготовленную толстую тетрадь, чтобы вести дневник, записывать всё, что увижу в дороге. Вот где настоящее счастье, вот оно!
О! Как я люблю поезда! Как люблю этот запах металла, мазута и купе с их толстенных полками, обтянутыми пахучим дерматином!
Как замирает сердце от одного только вида тёмно-зелёных вагонов,лоснящихся от липкой пыли железных дорог, едва касающихся перрона, готовых плавно и неумолимо тронуться с места, весело набирающих скорость,будто начиная торжественную симфонию, мгновенно изменяя ощущение реальности…
Каждую секунду – на новом месте!Какое острое ощущение ликования полноты жизни!
В купе я ехала одна.
Так интересно и странно - началось осуществление мечты.
Как томительны были эти восемь дней пути! Хотелось всю энергию души вложить в движение поезда.Верилось и не верилось, что увижу, наконец, эту Страну - Страну детства моего- это Солнце из детства, это огромное поле жёлтых одуванчиков, окаймляющих бордюр асфальтовой дороги, поле,которое я то и дело подолгу рассматривала, останавливаясь, по пути в детский сад, куда часто шла утром одна.
В качестве гостинца я везла две коробки шоколадных конфет и что-то для Сашиной жены.
В сумке была алюминиевый цилиндр - банка растворимого кофе ("страшный дефицит" В Москве 71-го года ), килограмм кускового сахару и буханка чёрного ржаного хлеба. Денег-то мама не дала. Всё-таки.
Расчёт был на то, что я откажусь от мечты.
Вагон был почти пустой.
Некоторые купе были совершенно свободны.
Проводница – добрая пожилая женщина, черноволосая, похожая на цыганку, отнеслась ко мне вполне с нескрываемой, материнской какой-то симпатией.
Сказала, что так и будем до Хабаровска ехать впятером в вагоне, пассажиров почти не было...
Мне казалось, что моё сердце стучало в такт колёсам поезда, всё во мне пело, я отдавалась вполне своему счастью.
По радио передавали ритмичные,жизнеутверждающие, радостные песни про Советский Союз. Про "адрес, который не дом и не улица..."
Иногда от избытка чувств я запиралась и танцевала под эти песни, смеясь сама над собой.Видел бы меня кто-нибудь в эти минуты!
После Урала небо как бы внезапно очистилось, его голубизна стала глубже, ярче и чище.
Конечно, я вела дневник и записывала все свои впечатления, от станции к станции.
Так и проехала все восемь дней в полном одиночестве.
Но в Биробиджане мне предстояло выйти из поезда, поскольку в город Советская Гавань я должна была въехать только в сопровождении родственника, желательно имеющего такую же фамилию. Этот родственник должен был иметь на руках официальный вызов и какую -нибудь убедительную причину для моего временного пребывания в городе.
А какую такую причину? Ага, вот-вот… То-то и оно!Попробуй объяснить!
В Биробиджане у Саши жили родители его жены Тани. Вот они-то и пришли встречать меня на вокзал.
Наступило утро, в восемь тридцать поезд подошёл к вокзалу города Биробиджан.
Я увидела ...сопки!!! Мои сопки!Какое счастье увидеть эти родные голубоватые сопки!
Хоть выпрыгивай из окна! Но терпеть оставалось уже совсем недолго.
Биробиджан встретил меня солнечным утром и пустой платформой.
Удивительно, что вокруг вокзала не было никаких высоких зданий, только симпатичный беленький вокзальный павильончик и ...пусто!
Ниодного человека!
Я спустилась на платформу одна, будто из электрички на полустанке сошла. Впервые остро ощутила, что я, действительно, очень и очень далеко от Москвы.
Как в другую страну попала.
Приглядевшись, я увидела в углу неожиданную картину, как кадр из фильма.
В белоснежном фартуке, в таких же нарукавниках ,с новенькой, будто игрушечной метлой в руках подметал платформу... мужчина необыкновенной красоты. Высокого роста, иссиня чёрная борода, локонами спускающаяся на фартук, одухотворённое лицо, большие, печальные еврейские глаза.
Вспомнилось: самый короткий анекдот – "еврей-дворник".
И теперь этот полуфантастический образ – вот он, перед глазами, абсолютно реальный.
Через несколько секунд передо мной появились родители Сашиной жены Тани... Маленькая, полная, как колобочек, женщина и её муж. Мария Ивановна и Егор Николаевич. Они оба смотрели на меня, как на долгожданную артистку, появившуюся, наконец, на сцене.Даже букет цветов был в их руках! Мы обнялись и расцеловались, я встретилась с родными людьми, хотя и увидела их впервые в жизни.
Мария Ивановна сияла всем своим кругленьким личиком, не спуская с меня внимательных глаз. Её лицо, уже загоревшее, обветренное, с лучиками морщинок от частой улыбки, ни на минуту не сходящей с её щёчек, было таким контрастом с крупным, почти скульптурным лицом её мужа - Егора Николаевича, спокойно-серьёзного, невозмутимого. Егор Николаевич торжественно и предупредительно взял у меня из рук не очень тяжёлый чемоданчик и мы пошли к ним домой. Мария Ивановна начала рассказывать, как они меня ждали, переживали, как девочка доедет, как Таня описывала меня и как они боялись, что меня не узнают.Она не умолкала ни на секунду и я сразу успокоилась, мне стало как-то уютно и весело.
Я пришла в восторг от её журчащей украинской речи, хотя и боялась чего-то не понять.
Мы подошли к их небольшому деревянному домику, спрятанному в глубине за деревьями такого же малюсенького сада.
Город Биробиджан совсем небольшой, редко попадающиеся белые блочно-панельные четырёхэтажные дома, очень много деревянных домов. Удивила пустынность широких улиц, какая-то странная тишина и безмятежность здешней жизни. Но самое поразительное было то, что жили там, похоже, действительно, только евреи!
Те самые евреи, красивые, мужчины и женщины, какие только и есть настоящие, "ветхозаветные", будто сошедшие со страниц иллюстрированной Библии.
Да и где в то время можно было хотя бы в руки взять эту самую Библию?
Это я держала её в руках, потому что работала в фонде такой Библиотеки. Но не все же могли такое видеть! Смешно даже представить.
А тут - вот, пожалуйста, смотрите!
Хоть кино снимайте! И такая тишина, и такая, непривычная по московским понятиям, вылизанные улицы.
А вот и их дом. В нос ударил запах сырого,гнилого дерева, низенькие потолки, чрезвычайная скромность обстановки.
Подумалось, что время не коснулось быта этих людей.
Самое поразительное - это то, что деревянный, почти чёрный домик был как будто вросшим в землю. Хлипкие окошки находились на очень маленьком расстоянии от земли. В двух маленьких квадратных комнатах были только кровать, продавленный диванчик и стол. Не было не только телевизора, но даже и радио.
Ни шторок на окнах, ни скатёрочки на столе, ни книжки на полочке.
В этом была своя прелесть, но я порадовалась, что мне не надолго предстоит здесь задержаться, только пока Саша за мной не приедет.
Мария Ивановна не скрывала своего счастья. Моё прибытие было для них огромным событием!
Я сразу окунулась в атмосферу такой безусловной любви и признания, что мне стало неловко и как-то стыдно, что они так суетились вокруг моей персоны.
Моя мама говорила мне только о моих несовершенствах. С утра и до вечера.
Я ей очень верила. Хвалить и ласкать меня ей бы и в голову не пришло, в отличие от моей бабушки.
Мама так и говорила:"Да! Икону из тебя делать никто не собирается!".
Бабушка, её мать, была воспитана в другой идеологической атмосфере,то есть, при царе, при "старом режиме".
Бабушке было 23 года, когда совершилась Октябрьская революция.
Бывшая гимназистка, дочь Уездного коллежского секретаря с дипломом домашней учительницы, влюблённая в Некрасова, революцию приняла всем сердцем.
Вот она-то как раз и "делала из меня икону", то есть, любила без памяти и не скрывала этого, не скупясь ни на ласку, ни на словесные поощрения.
Получилось, что я росла в атмосфере конфликта контрастных мироощущений.
Позже я узнала, что не я одна так воспитывалась.
Такова была участь нашего поколения.
К ребёнку предписывалось относиться как можно жёстче. Хорошим тоном считалось внушать ребёнку, что он - дерьмо собачье, как-то так. Потом ему будет "легче жить" вследствие такой "закалки", такова была подготовка к будущей суровой жизни.
И пусть будет благодарен за то, что его родили, что его кормят, одевают-обувают. Ребёнок всегда виноват, по определению. И вообще.
И чем чаще ему об этом напоминать, тем от этого он будет только лучше.
"Как закалялась сталь" - эта книга Николая Островского должна была быть настольной у наших родителей,так считалось, но я, девочка, воспитывающаяся на русской классике ,прочитала эту книжку через силу и по диагонали.
Так я и не поняла, как такое произведение вообще можно назвать литературой.
Мы все(все без исключения!)должны были готовиться в жизни стать вот такими "павками корчагиными".
Девочки в том числе.
Даже улица в Москве имеет такое название- улица Павла Корчагина.
Особенно здорово, просто идеальная картина жизни - это чтобы был мороз в сорок градусов, а у тебя тоже температура под сорок - потому что тиф, например, или скарлатина, а ты - с товарищами своими или совсем один, или одна шпалы и рельсы укладываешь, глубокой ночью, да чтобы ледяной ветер в лицо, колючий снег за шиворот, желательно буран и вьюга, ещё лучше - ураган, и пулемёт вдалеке строчит, там враги не дремлют, и чтобы ты валился с ног, теряя сознание. Упадёшь - товарищи поднимут! И снова за работу с железным кайлом в окровавленных ладонях!
Во!Вот это идеал и цель жизни!
А если не можешь - значит, ты слабак и "не наш человек".
А вдруг и вообще враг, кто тебя знает.
Обязательно нужно быть героем.
Желательно - каждый день.
Вся жизнь - подвиг! Только так!
Наш паровоз - вперёд лети!
В коммуне остановка!
Иного нет у нас пути!
В руках у нас-винтовка!
И вихри враждебные реют над нами!
А здесь вдруг такой ливень любви, столько я про себя узнала замечательного.
И про глазки, и про щёчки, и про то, что я, оказывается, красавица, да ещё и умница.
Конечно, я всё понимала,всерьёз не слушала, но было очень умилительно,до слёз.
За стол, покрытой вытертой до мелких дырочек клеёнкой, мы садились в тёмной проходной комнатке. Мария Ивановна, всегда в старенькой трикотажной кофте и стёганой жилетке из-за постоянного холода в доме, в никогда не снимаемой косыночке, спускалась на своих распухших больных ногах по скрипящей лестнице в погреб и торжественно выставляла банки со всякими соленьями на стол.
Начинался разговор о жизни.
Егор Николаевич с достоинством пропускал рюмочку и предпочитал отмалчиваться,сидя подальше от стола, в углу, почему-то пряча лицо в тени, но не спуская с меня чуть-чуть строгого взгляда.
Понять, о чём он думает в эти минуты, было невозможно.
Он предпочитал не говорить, а слушать.
Что-мне подсказывало, что этому научил его жизненный опыт и его судьба.
Интересно, что муж и жена говорили на разных языках.
Он – русский, на чистом русском языке. Она – украинка, на чистом украинском.
Я обожала слушать Марию Ивановну, время от времени переспрашивая, если не понимала какое-то слово.
К счастью, она была словоохотлива.
Усаживаясь напротив меня, подвернув по-кошачьи, колесом, свои сильно отёкшие ножки, она говорила, будто песню пела, делилась своими переживаниями и впечатлениями.
Меня она воспринимала как посланника из лучшего мира.
Из Москвы! Как же!
За три дня ожидания своего брата я узнала много такого, о чём даже и не догадывалась. И меня это поразило не на шутку. Ведь историю в школе нам преподавали так, будто всё у нас в стране началось лишь в 1917-м году.
А до этого - полная беспросветность и отсталость.
В выпускном классе мы бесконечно конспектировали "Совещания коммунистических и рабочих партий" и ленинские работы. «Апрельские тезисы», «Государство и революция», «Партийная организация и партийная литература» - эти работы желательно было знать наизусть.
На выходе из школы никто из нас не мог уверенно объяснить разницу между Александром II и Александром III, не говоря уже о том, чтобы представить себе, как они выглядели.Был ли у нас в России ещё и Александр IV - на этот вопрос не каждый ученик мог бы с уверенностью ответить...
Оказывается, родители Тани оказались в далёком Биробиджане совсем не по своей воле. Вот этого я никак не могла понять.
Их, оказывается, принудительно привезли сюда из Украины, из Черкасской области.
Зачем?!
Вот на этот вопрос у неё ответа так и не было.
Рассказала,как «пришли и сказали:"Собирайтесь – надо осваивать Дальний Восток!"
Собраться надо было за один день.
Буквально за 24 часа. Как по тревоге.
Никто не смотрел – старики ли, беременные ли женщины, дети ли грудные.
Ехали в поезде месяца три.
Многие тогда заболели, умирали люди прямо в дороге.
От потрясения, от ужаса, от антисанитарии.
Это было для них кошмаром наяву.
Не все доехали до конечного пункта.
Пришлось оставить дом, землю, всё, нажитое поколениями.
Старший их сын, Иван, ехал с ними, когда ему было три года.
Шёл 1939-й год. От увиденных по дороге ужасов, от пережитого, мальчик стал сильно заикаться, а потом и совсем замолчал, на всю жизнь.
Говоря об этом, она не переставала улыбаться. Улыбка эта была вымученная и будто виноватая какая-то.
Заканчивала фразу одними и теми же словами скороговоркой : "Ну, ладно, ладно, что уж об этом сейчас-то говорить!"
Егор Николаевич посматривал на жену неодобрительно и немного испуганно на меня.
"Ладно, Маша, не забивай девушке голову... Что было, то было".
Я почувствовала, сообразила, что здесь есть какая-то тайна, но вряд ли я её разгадаю...
Да и кто объяснит?!
Без радио было непривычно.
Мария Ивановна сказала, что электрика не допросишься прийти и что они давно с этим смирились.
Чтобы восстановить радиоточку, нужно столько раз сходить в Исполком, столько заявлений написать! А с её-то больными ногами не хочется сидеть в очередях. Плохо одно – нет тёплых одеял.
Мечта у неё была единственная – иметь тёплые, хотелось бы шерстяные, верблюжьи одеяла. Два - это уж совсем роскошь, конечно. Хотя бы одно. А то зимой уж очень холодно, печка плохая совсем.
Завидовала тем, кто живёт в панельных домах. Там же, говорят, зимой топят.
Но в таких домах жили только местные начальники.
Слушая её, я задумалась.
По телевизору говорили только о счастье народа, о "невероятных свершениях", о том, что "всё для народа, всё для его блага".
А здесь – такие милые люди, такие чистые душой труженики, таких детей вырастили, столько горя пережили!
Пообещала обязательно прислать им одеяла. Верблюжьи. Какого цвета вам бы хотелось?
Конечно же. Как же раньше–то мы не знали. Что же не написали.
Позже мама моя, выслушав эту историю, возмутилась не на шутку :
"Ты совсем, Валька, жизни не знаешь!Вот, вырастила дочь!Какие одеяла, да ещё и верблюжьи?! ?! Это только у генералов такое может быть! Ты в магазинах бываешь?
Подумай, что говоришь! Пойди, купи!"
Куда я пойду...Да и когда?
Это был 1971-год.
Одеял в Москве уже не было никаких.
Тем более верблюжьих.Как и посуды. Но зато их можно было выиграть по лотерейному билетику.
Я,кстати, однажды так и выиграла. За тридцать копеек – верблюжье одеяло за сорок рублей.
Очень тогда моя свекровь меня похвалила. Так и сказала:
"Ох, ты же и молодец!"
И я гордилась. Зарплата моя в то время была сто шестьдесят рублей - на руки сто тридцать. Зарплата учительницы с очень большой нагрузкой.
Ну, это я так, к слову.
Думать о таких материальных проблемах считалось неприличным.
Вот я и не задумывалась.
ПРИНЦ-ДВОРНИК
Часть II
Мой старший брат Саша приехал за мной с женой и сыночком на следующий день. Сколько радости было! Я ведь видела его последний раз, когда мне было двенадцать лет!
Красавец,с копной рассыпающихся волос пшеничного цвета, спокойный, ни одного слова всерьёз, всё как-то с юморком, с подтекстиком. Отцовская манера. Мне тоже передалось, как я сейчас замечаю. Фамильное.
Его сыночка, Сашулю – "Александра Четвёртого", как мы его называли, я видела впервые. Ему было четыре года.
Как ужасно,что нашего отца уже не было на свете, как же был бы он счастлив увидеть нас всех вместе!
В этот день решили, что я пойду с Сашулей сфотографироваться на память.
Мне – восемнадцать лет, племяннику – четыре года.
Обмирая от нежности, я взяла малыша за руку и мы отправились на прогулку по городу.
Город произвёл на меня очень приятное впечатление.
Маленький и какой-то очень тихий, спокойный.
Подошли к киоску с газетами. Наивно спросила, нет ли чего-нибудь про Биробиджан? Из глубины стеклянного короба на меня с изумлением взглянул красивый мужчина. Я поняла, что сказала что-то очень глупое. Продавец спросил с любопытством:
"Девушка, вы откуда?"
"Из Москвы"
"Вон что… Нет, про Биробиджан у нас нет ничего"- странновато усмехнулся хозяин киоска.
"Как жалко. А вы не подскажете, где у вас фотоателье?"
"А вот!Сразу за кинотеатром. Видите кинотеатр?"
Я отвернулась от окошка киоска, пряча своё неудержимо восхищённое лицо, под впечатлением от почти кинематографической внешности продавца, похожего на Ихтиандра из фильма «Человек-амфибия».
Подумала о том, что вот где все женихи–то для нас, оказывается, собрались.
В Москве столько красавцев на каждом шагу не встретишь, это уж точно.
И вдруг - обомлела.
Передо мной стоял... тот самый дворник в белоснежном фартуке и белых нарукавниках! И это нездешнее лицо.И эти глаза из глубины веков.
Образ, сошедший со страниц Библии с иллюстрациями Доре.
Изумление моё было настолько сильным, настолько ошеломительным, что я просто замерла на месте.
Я стояла и смотрела на него, не стесняясь, не думая о том, что это не очень-то прилично для девушки – вот так стоять и рассматривать незнакомого мужчину во все глаза.
Ужасно захотелось что-то сказать, что-то спросить, услышать его голос, встретиться взглядом.
Мне было уже неважно,что он про меня подумает.
Каким-то неожиданно чужим, грудным голосом я спросила:
"Извините за беспокойство, а вы не могли бы мне подсказать, где здесь фотоателье?"
Продавец газет привстал и высунулся в окошко.
Он же вроде как минуту назад чётко произнёс – вот, за углом, его видно - вот кинотеатр, а рядом - фотоателье.
Странная какая девушка - ей же только что объяснили. Вон он - кинотеатр. Как говорила моя мама - "А умнее ничего спросить не нашлось?"
Красавец –дворник рассеянно взглянул на меня (наконец!):
"Фотоателье? Так вам же только что сказали, кажется?"
"Дура,- подумала я про себя,-нашла что спросить".
И тогда, как с вышки в воду летя, я проговорила:
"Извините, а вы не скажете, как вас зовут?"
Куда уж откровеннее.
Мой принц- дворник посмотрел на меня уже с любопытством, будто очнувшись:
" А почему вы спрашиваете?"
Ни мгновения не медля, я выдохнула:
"Вы мне очень сильно напоминаете одного моего знакомого…"
"Опять дура!"-сказал мне мой внутренний цензор. Ага. "Знакомого" зовут Давид, а "папа" его - Микеланджело Буонаротти и "живёт" мой "знакомый" в Музее Изобразительных искусств имени Пушкина а Москве.
А вот этому "Принцу" на вид лет тридцать. Взрослый. Сейчас он тебе скажет, сейчас-сейчас… И про то, что неприлично девушкам заговаривать первыми с мужчинами, и что не ведут себя приезжие так, перепроверяя то, что им сказали киоскёры. Сейчас-сейчас, всё он тебе скажет и на место поставит. Ненормальная. "К мужикам лезет",-сказала бы моя мама.
"Пойдемте, если хотите, я вас доведу до фотоателье". (Ого!...)
Имени своего он не назвал. И моего не спросил.Очень ему интересно на такую матрёшку, как я, смотреть. Не видел никогда таких. Вот радость-то!Сама напросилась. Да вот же оно, его ведь видно - это несчастное фотоателье. Что он подумает про меня? Он же интеллигент. И тут я сморозила ещё большую глупость. Погибать, так с музыкой.
"Извините меня, пожалуйста! Понимаете, я немножко боюсь одна здесь ходить, всё-таки я здесь впервые. Я в гости приехала к брату, меня отпустили погулять с мальчиком, а я уже заблудилась, как чувствую… Решила сфотографироваться, а где здесь фотоателье –не вижу.…
Боюсь, как бы не получилось так, что, пока буду искать, а ребёнок уже устанет..."
"Да, да, конечно! Ничего.Ну,вот и пришли".
Пришли, ясное дело. А то я не вижу. Ха!Идти–то - сто метров.
Сейчас он повернётся и уйдёт. И я больше никогда его не увижу.
Ну, ничего. Зато я теперь знаю, какой он – идеальный мужчина.
Вот именно так он должен выглядеть, вот такое лицо, такой взгляд – снисходительно– внимательный и немножко пристальный.
Такой голос, такая манера себя вести. Проводил до места, повернулся и пошёл. Кошмар. Как видение. Оставил только в душе свой идеальный образ. Ох…
В конце концов! Завтра я уже уеду из этого города, никогда в жизни больше здесь не окажусь.
"Извините ещё раз!" - окликнула я своего "Принца".
"А вы не сказали бы, как вас зовут?"
Он остановился. Повернулся. Посмотрел на меня, на моего малыша.Уже с интересом.
Бывают же такие девицы.
Мы встретились взглядами…
На меня смотрел Давид, перемахнувший за девять тысяч километров из Музея изобразительных искусств имени Пушкина прямо сюда, в этот маленький безмятежный городок на краю Советского Союза, в семидесяти пяти километрах от границы с Китаем. Божественной красоты мужчина. Одним движением руки он мог бы поднять моего Сашеньку над землёй, укрыть от бури и ветра, защитить от палящего солнца, устранить любую угрозу. Но я бы побоялась даже к нему приблизиться.
Я ждала, что он всё-таки назовёт своё имя. Но, правда, это уже не имело никакого значения.
Я знала его имя. Приготовилась сама его произнести.
Мой "Принц- дворник" вздохнул. Понял, что так просто от меня не отделаешься.
"Зачем вам знать, как меня зовут?"
Я поплыла…
"Хорошо. Меня зовут… "
И тут произошло невероятное.
Мы оба вдохнули и выдохнули, в один голос.
"Давид!"
Несколько секунд мы смотрели друг на друга, обалдевшие от такого совпадения – это имя мы произнесли одновременно.
Трудно представить себя со стороны, но я уверена, что более глупого выражения лица, чем в эту минуту, у меня не было никогда в жизни.
Я приоткрыла рот от восхищения и счастья. Хотелось только одного - чтобы это продлилось как можно дольше – вот так стоять и смотреть друг на друга. Никаких слов уже было не нужно. Всё было ясно.
Я просто онемела.
Но произнести что-то было всё-таки нужно. Хотелось сказать только одно: «А что вы здесь делаете?» Вместо этого вопроса я пролепетала шёпотом:
"Странно как…"
"Что - странно?"
"Ну, не знаю… Вы… такой…"
"Какой? Вам странно, что я… работаю дворником?"
"Да нет… Но…"
"Вы москвичка?"
"Да. А почему вы так подумали?"
"По вашей речи. Я же в Москве учился.Закончил МИИТ".
"Даааа?! А почему же…?!"
Он понимающе улыбнулся.
"Я здешний, родился здесь. У меня очень мама болеет. И вообще. Взял пять участков вместе с вокзалом – с моим дипломом столько не заработаешь… А так - всё-таки триста рублей."
Давид виновато и как будто немножко испуганно бросил на меня быстрый взгляд.
Мой Принц, мой Давид думал о деньгах. Фу.
Нас так воспитали, что думать о деньгах - позор и обывательщина.Ужас. Микеланджеловский образ начал растворяться…
Я улыбнулась вежливо и мы попрощались.Стало так грустно, так обидно.
Еле сдержалась, чтобы не расплакаться. Вспомнилось мамино «Ты жизни не знаешь, Валентина».
На следующий день мы с братом приехали в Совгавань.
Утром рано Саша ушёл на работу и я осталась одна. Мечта моя начала сбываться наяву.
Советская Гавань
РАЗГОВОР С НЕБОМ
Часть III
Вышла я из своего «родного дома» немножко другим человеком. В трудные минуты жизни я всегда обращаюсь… к небу. Не задумываясь, правильно это или нет, я как-то всегда была уверена , что существует нечто, или некто, видящее меня, читающее в моей душе, любящее меня… И тогда я вступаю в диалог, поглядывая вверх, заглядывая в невидимую, но существующую бесконечную глубину над головой, над Землёй…
-Ну, что?
-А что? Не знаю… Не очень пока понимаю…
-Ну, ты же хотела. Ты же так мечтала.
-Да. Думала, увижу моё родное, нежное, светло-зелёное поле с липкими жёлтыми одуванчиками, только бы увидеть, только бы добраться! Лягу, раскинусь, распластаюсь, вожмусь, обнимая эту землю, расцелую эти шёлковые, пахучие, будто капельки солнца,бутончики ласковые, залью нежностью взгляда верхушки дымчато-голубых сопок, вдохну в себя до последней клеточки аромат ландышей дальневосточных, моих любимых цветов...
Вот и окажусь, наконец, дома.
И жизнь свою отдам этим людям, этому краю, сделаю всё, чтобы они были счастливы. Всё, что только смогу и что от меня может зависеть… Я ведь здесь родилась, я так люблю эту землю! Она – моя, а я - принадлежу ей...
-Вот как. Понимаю. Знаю. А как же там, в Москве?
-Не знаю.
-Там что - не Земля, не твои близкие люди? А мать твоя – ты помнишь, как она заплакала, когда ты по лестнице спускалась?! А подруги твои замечательные - они тебе даже деньги на твоё путешествие собрали, а любимая твоя бабушка - ведь она живёт тобой! Ей даже не сказали, что ты уехала сюда, на край Земли… А любовь твоя ? Неважно, что безответная. Это уж как получается.Как с ними будет дело обстоять?
-Да.Понимаю всё.
-А ты… уверена?
-Нет, нет! Не надо этого вопроса! Я боюсь,я не найду ответа… Я не хочу его знать!
Это слишком жестоко!
-Хорошо. Тогда иди и смотри. И вообще… Ты ведь уже взрослая. Думай сама, находи ответы на свои вопросы сама. Договорились?
-Да, конечно! Спасибо Тебе… Ты видишь всё… Я постараюсь быть… умной. Обещаю.
Года на два старше я стала за эти минуты, это я почувствовала почти физически. Спокойно посматривая по сторонам, я пошла по направлению к детскому саду, как мне подсказали.
Бывшего одноэтажного здания, выкрашенного белой извёсткой, уже не существовало, конечно. Совсем другое здание оказалось на том месте. В этот новый и чужой детский сад я зашла уже собранной и даже безмятежной, без романтического трепета, взрослая ведь стала. Мне было интересно, застану ли я там людей, которые жили в те годы в Совгавани. Заведующая детским садом оказалась милой, очень полной блондинкой, лет пятидесяти,сильно накрашенной, как ни странно, говорящей с выраженным украинским акцентом.Она усадила меня в своём кабинете, мы разговорились. Как только заведующая поняла цель моего визита, интерес к разговору угас.
-А я подумала - не на работу ли к нам? Но по речи уже вижу, что вы нездешняя. Вы в гости к кому-то приехали? Ничего себе… Из Москвы… Ну и ну! Только в восемнадцать лет такие подвиги можно совершать… Понятно. У нас ведь не хватает двенадцать человек в штате. Мы с ног валимся, так тяжело. Некому работать- то, некому! Я сама киевлянка, мужа направили сюда, вот, не дождусь, пока уедем…
-Скучаете по дому?
-Ну, конечно! А что здесь хорошего? В Совгавани этой?!
Меня как по щеке ударили.
-А я… я бы с удовольствием работала в детском саду. Пока диплома нет, если бы вы взяли меня.
Я с мольбой взглянула на заведующую...О! Если бы только она согласилась! Я в тот момент всё бы, наверное, бросила и осталась бы в Совгавани! В своём детстве бы осталась! На своё родное небо смотрела бы каждый день! Так я себе это в те дни представляла, отождествляя место и время в своём сознании...Какая завораживающая, волнующая иллюзия!
- Деточка! Мы бы, может, и взяли, да ещё как взяли бы! Но вы бы сами не согласились так работать!
-Почему?
-Да потому! У нас в группе двадцать восемь человек детей! Вы знаете, что это такое?! А норма – пятнадцать человек!
А дети какие сложные… Редко, у кого отец есть. Да и мамочки не всегда помнят, где их дети находятся… Тяжёлый контингент… Не принять ребёнка мы не имеем права. Нам так и говорят – хоть сорок человек в группе! А зарплата -шестьдесят пять рублей. Кто же пойдёт. Только те, кому уж совсем деваться некуда. Некоторые за еду работают… Нянечек вообще нет. Воспитательницы всё сами делают. Я дни считаю, когда мы отсюда уедем.Мы здесь ничего хорошег не видим. Магазины пустые, ни мяса, ни молока детям...Хорошо, если у кого муж браконьерит, семью рыбой кормит... Вы уже в наш магазин заходили? Это у вас там, в Москве, всё есть!
Я молчала.
От страшной обиды у меня слёзы хлынули прямо в кабинете…
-Ну, что же вы плачете? А что вы себе представили? Вы, наверное, мечтательная девушка. Идеалистка, я вижу? Так это же нормально. А когда вы были маленькой, по–другому, что ли, было?
Да, когда я ходила в детский сад, у нас в группе детей было очень много. Но плохого чего-то я не помню. Мне нравилось ходить в сад. Воспитательницы были молодые женщины, как говорят, интеллигентные. Занимались с нами, как сегодня бы сказали, на очень высоком уровне. По маминым словам, много было людей из Ленинграда, Киева, Свердловска. Часто объявляли карантин и мы ночевали в саду.
-Нет, зря вы так себе всё представляете. Вы учитесь, у вас прекрасная специальность. Не создавайте себе сказок. Поживёте здесь с недельку – вы ведь дней на десять, наверное, приехали – по визе вроде в пограничном городе нельзя больше месяца- вот и увидите всё…
Вот и ещё старше я стала, даже содрогнулась от своей наивности. Представила живо, как это может со стороны восприниматься. Опять вспомнилось мамино сакраментальное «Ты жизни не знаешь!». Но ведь отовсюду только и слышалось, только и говорилось о безграничности счастья народа, правда, одновременно воспитывали нас в готовности к невероятным трудностям и суровой действительности, ожидающей нас реальной жизни. Вот такое несоответствие, о котором тогда не задумывались мы, бывшие ещё вчера школьниками… Жизнь представлялась ослепительно прекрасной, что естественно для такого возраста…
По дороге из детского сада я шла и ревела. Вспомнились и слёзы мамы, и я как будто почувствовала на себе внимательный взгляд ушедшего из жизни отца.
И тогда я опять "вышла на разговор " с Небом.
-Ну, что? Ты ожидала, конечно, увидеть в своём городе детства счастливых людей, их улыбки, все ходят по улицам в приподнятом настроении? Ага, твоя настольная книга в детстве была …ну, да - «Незнайка в Солнечном городе», знаем, знаем- ответило мне Небо.
Отец никогда ничего не рассказывал о своей жизни. Бывало, напивался, но так, чтобы соседи не знали. В нашей коммунальной квартире на три семьи его в таком состоянии никто никогда не видел,а вот уважали очень. В такие дни он сидел, подперев голову рукой, его глаза наливались кровью … Я страшно боялась таких минут. Робко спрашивала, правда, очень редко:
-Пап, ну что ты? Почему ты такой грустный?!
-Отвяжись!
-О чём ты думаешь?
-Сказано - отвяжись! Думать, дочь, надо. Очень много думать. Всё. Иди, занимайся своими делами.
Вот и весь разговор. Но он был прав. Как-то институтская преподавательница сказала нам, что думать – самое трудное занятие в жизни. Как она была права! Сколько горя от того только, что люди не хотят или не могут, не умеют думать. Сначала думать, а потом действовать…
Я вернулась домой с твёрдым намерением встретить брата роскошным обедом. Он мне оставил на журнальном столике трёххрублёвую зелёную бумажку со словами:
-Ты хоть сходи куда-нибудь, покушай… блинов каких-нибудь.
Конечно. Я приехала к любимому брату, он придёт уставший с работы, а я обед не приготовлю, а сама пойду в столовую. "Девочка, называется!"- сказал бы мой отец. Я же не «охрютка» ( отцовское словечко) какая-нибудь!
И я отправилась на рынок, предвкушая, какой праздник я устрою. Сначала – на рынок в городе Совгавани. У автобуса на улице Школьной, где жил Саша, была такая вывеска на лобовом стекле «Рынок». Повезло мне. С большой сумкой через плечо радостно зашла в салон, усевшись к окошечку. В автобусе кроме меня никого не было. Люди работают, понятное дело. Прекрасное настроение вернулось. Слёзы высохли. В конце концов, ничего такого уж ужасного не происходило. Больно нежная, сказала бы моя мама. Да, всё не так, не совсем так, как я себе представляла… Ну, и что же, ну, и что же… Вот приготовлю обед из трёх блюд, будем вечером сидеть с Сашей и разговаривать. Всё обсудим, обо всём друг другу расскажем. Он мне всё объяснит – как они живут, про отца вспомним. Расскажет, наконец, почему так получилось, что он остался здесь, а мы вернулись в Москву. Я начала всерьёз об этом задумываться недавно… уж очень странно было. Буду уговаривать уехать в Москву. Какой же Саша у нас замечательный! Счастье иметь такого брата. Жаль только, что живём мы в разных концах света, так ведь получается . Абсурд какой-то!
А какая прекрасная у него жена! Жаль, что осталась с Сашулей у родителй в Биробиджане… Ну, ничего. Спросила у водителя автобуса, доедем ли до рынка… Он как-то странновато посмотрел на меня:
-Какого рынка?
- Ну, где можно продуктов купить… Мяса, овощей, молочное что-нибудь…
Водитель ещё раз изумлённо взглянул,повёл головой, сдержанно усмехнулся, но ничего не ответил.
Прижавшись лбом к стеклу, я с восторгом стала рассматривать вид из окна автобуса… Всё-таки я ехала по городу своей мечты.
СОВЕТСКАЯ ГАВАНЬ
Год 1971.
Прижавшись к окну автобуса, я закрыла глаза.
Вот я и в своём городе… В своём детстве? Кто знает?
Небо. Небо знает всё про меня.
Хорошо. Поговорим.
-Ты всё видела?
-Кажется, всё.
* * * * * * * * * *
Я ведь даже была в том самом Доме культуры, с удивлением обнаружила перед ним памятник Ленину на высоком постаменте. Мы туда бегали смотреть кино совсем маленькими. Взбегали на сцену, когда шёл фильм и хлопали по экрану ладошками. Думали - дотронемся до тех, кто "там", в кино, они почувствуют, что мы по ним хлопаем, развернутся и сойдут к нам с экрана прямо в зал.Думали, они же настоящие, живые, только находятся почему-то за белым полотном экрана, по ту сторону.А попадают они на экран по лучу светящихся танцующих пылинок, выходящему из квадратика окошечка в стене под потолком.. Там ещё киномеханик сидит на высоком стульчике. Мы к нему тоже бегали, посмотрели, где он там сидит. Только вот как же так всё происходит? Непонятно нам было. Мы там смотрели фильмы «Тайна двух океанов», «Бродяга» с Раджом Капуром и «Стрекоза» с Лейлой Абашидзе. А ещё нам показывали детский киножурнал «Хочу всё знать» с Мурзилкой, раскалывающим грецкий орех – символ мудрости и знаний. Когда я увидела мультфильм "Мурзилка на Луне", твёрдо решила стать астрономом. Да, какое счастье побывать в этом Доие культуры через столько лет...Сколько? Двенадцать лет! Целая жизнь!
А вот вот на сопках я ещё не была. Мы туда отправимся с братом, он возьмёт меня с собой на рыбалку с ночёвкой.Обещал уже.
* * * * * * * * * * * * * * * * *
-Я не об этом. А что ты ещё хочешь увидеть?На что посмотреть, где побывать?
-Ты же знаешь.
- Надеюсь, ты понимаешь, что всё это – образы, образы… Ты сама их создала.
-Да.Но всё-таки.Именно так я себе это представляю.
-Как? Вот «именно так»?
-Не в буквальном смысле слова, конечно.Но… по ощущениям.
-Угу..Расскажи. Как?
- Встречу с МОИМ человеком? Как представляю? Вот… так.
…Уйду в лес свой родной, выйду к сопкам. Окажусь на всей этой Земле моей любимой, под небом звёздным и никого вокруг, одна на весь свет…
Наобнимаюсь со всеми кедрами, елями, берёзками тонкими, нагуляюсь на всех полянках встретившихся, нацелуюсь со всеми тёмно-зелёными тугими листочками моей ягоды , надышусь ландышами, искупаюсь во всех поющих лесных ручьях, разнежусь в пружинящих шёлковых голубоватых мхах, наемся брусники и земляники лесной, наговорюсь досыта с совушками и кукушечками, распою все свои песни задушевные, натанцуюсь, накружусь в этих соснах… и усну под вечер под разлапистой душистой елью… Спать буду долго. Но однажды, в ночь перед рассветом, проснусь. Надо мной – только свод неба бескрайний, только тающие звёзды. Предчувствуя восход, прислушаюсь, вожмусь всем телом в траву и почувствую, как гудит Земля.
И вот загудит Земля и океан застонет. Подниму я голову…
Увижу ЕГО. Он появится как облако. Будет ступать мягко по земле, а там, где ступит – там озеро и поляны цветущие… Плечами поведёт – и струящейся дымкой стекают с его плеч реки, а в развороте плеч – эти леса и эти сопки… Из облака проступят очертания его фигуры. Он весь в парче из созвездий, а на голове – нимб из роя бабочек златокрылых. Они ослепят меня своим сверканием в лучах солнца восходящего. Увидит ОН меня, протянет руку и подхватит, и поднимет к груди своей. Я обниму его. Он скажет:
-Я знаю всё про тебя. Вот мы и вместе. Знаю,что ждала,а я ещё больше ждал.
Я пришёл за тобой.
И больше слова будут не нужны. Никакие.
Он понесёт меня над сопками, над реками, над полями… Мы увидим нашу Землю далеко –далеко… Мы будем во всей Вселенной одни. В глазах его будут отражаться Галактики и мне не нужно будет даже оглядываться по сторонам, чтобы знать направление нашего движения. Мы будем лететь по Вселенной, наши сердца будут биться в одном ритме, мы будем единым целым… И не будет счастливее нас во всём этом мире, границ не имеющем…
Я дождусь его, я ведь в этом мире появилась и для этого тоже…
-Понятно. Ты это так себе представляешь.
-Дождусь?
-Дождёшься. Только это будет… очень не скоро.Очень долго придётся ожидать.
-Согласна.
-Ну, раз так… Тебе придётся очень много пережить и много прожить. Но ОН встретит тебя. ОН ведь тоже тебя ждёт и ты ему нужна. И всё будет так, как ты знаешь. Иди. Живи.
* * * * * * * * * * * * * * * * * *
Я открыла глаза. За окном начал накрапывать дождик. Мы подъехали к конечной остановке автобуса. Водитель вышел из кабины и начал что-то искать под капотом, поглядывая искоса в мою сторону. Ему было интересно за мной наблюдать.
Передо мной оказалось чистое поле, незасеянное, уходящее далеко к самому горизонту. Брошенная земля, не нужная никому. На том поле, вдоль незаасфальтированной дороги, стояли врытые в землю некрашеные длинные деревянные столы. То ли как прилавки для рыночной торговли, то ли как трибуны стадиона. В конце одного стола видна была фигура человека с небольшим мешком. Оглянувшись по сторонам, убедившись, что никого не было вокруг, я направилась к вероятному продавцу этого странного рынка. Крепкий мужчина лет пятидесяти, в охотничьих сапогах с отворотами, брезентовых штанах и замызганной тёмно-синей болониевой куртке. На голове была натянута малиновая вязаная шапочка с белыми полосочками, типичная для конькобежцев пятидесятых годов. Он не сразу отреагировал на моё появление, погружённый в свои мысли.
Я улыбнулась, поздоровалась.
-А Вы не могли бы подсказать мне, где тут рынок? Вот, остановка конечная так называется, я здесь не знаю ничего, а мне бы продуктов купить…
"Продавец" будто очнулся. Его испуганное лицо меня напугало не меньше. Я совсем растерялась. Схватив свой немудрёный мешок, он начал трясти его передо мной, искательно заглядывая в глаза… Внутри его скарба находился вяловатый зелёный лук, перевязанный катушечными нитками по три пёрышка. Пальцами показал цену – пятьдесят копеек. Сердце моё ёкнуло. Я пожала плечами и повторила вопрос. Продавец зелёного лука сунул руку в карман и достал оттуда помятую школьную тетрадочку . Химическим красно-синим карандашом накарябал быстро «Я глухонемой». Стало не по себе. Тогда я взяла его карандаш и нарисовала в тетрадке кусок окорока, бутылку молока, пачку сливочного масла, пакет муки, кочан капусты и морковку, поставив рядом вопросительные знаки. Продавец сначала рассмотрел мой рисунок, потом начал рассматривать меня. В его лице появилось выражение затравленности и мольба. Он замахал руками крест-накрест, затряс головой, переминаясь с ноги на ногу. Ясно стало, что он решил, что это издёвка какая-то, глупая шутка.Глухонемой продавец обернулся на автобус, схватил мешок с луком, но не ушёл… а просто перешёл к другому столу. Повернулся ко мне спиной. Я сообразила, что веду себя бестактно,но всё-таки сунула ему рубль в карман и он мне протянул два перевязанных пучочка.
Хлеб в то время стоил шестнадцать копеек, молоко – тридцать копеек литр, мясо –два рубля двадцать копеек килограмм, сливочное масло -три рубля шестьдесят копеек килограмм, самое лучшее, вологодское - три рубля восемьдесят копеек, но его где купишь? Какой дорогой лук, оказывается.
Водитель автобуса подождал моего возвращения, запрыгнул в кабину и завёл мотор.
-Откуда ты, красавица?
-Из Москвы.
-Ого! Я так и понял. К кому приехала?
-К брату.
-А он, что, не объяснил тебе, какие у нас тут рынки да базары?
-Не успел.
-Нну!
Дальневосточники вместо "да" часто говорят "ну", мне так нравится эта манера…
-А твой брат военный?
-Нет. Он на заводе работает.
-Ну. Значит – рыбачит. Семью кормит. Ну.
-Да, он рыбалку обожает. Своей жизни не представляет без неё. Потому и в Москве жить не захотел.
-Ну. Мы тоже без рыбалки свою жизнь не представляем,- усмехнулся водитель. Разговор на этом был закончен. Теперь я уже точно знала, что мне предстоит узнать нечто такое, о чём я и подозревать не могла… Но что? Перед глазами проплыли телевизионные картинки о том, как всё в нашей стране колосится и как заполняются закрома… Счастливые лица тружеников, бесконечные рапорты о достижениях… Мне стало стыдно перед братом, его женой, четырёхлетним Сашулей… Почему? Мы же родные, почему так по-разному живём? Как такое может быть? Не должно быть такого, ох, не должно. Да, я не ходила почти в магазины за продуктами, весь день я работала, а каждый вечер – институт, дома практически только ночевала. После того, как не стало папы, прекратились супы да борщи, котлеты и жареные куры. В нашем холодильнике ЗИЛ, купленном «по большому блату» в кредит – самом дорогом предмете мебели в нашей квартире, гордости моей мамы, всегда аккуратненько лежали два ванильных сырочка за пятнадцать копеек и три яйца. Да мне и не надо было больше ничего – треугольный пакет молока за шестнадцать копеек, да булочка –«калорийка» за десять копеек на обед – и нормально. Но это я, семнадцатилетняя девушка. А ребёнок, а работающий мужчина? Вот она – та самая жизнь, о незнании которой предупреждала меня мама? Весной мне захотелось купить светлый польский плащ, тогда они были очень в моде в Москве, мама мне сказала:"Хочется? Заработай!" Вот я и устроилась на почту разносить газеты. В 5.30 начало работы, в 8.00 – свободна. Отлично!Очень романтично. На плащ всё равно не хватило, я заработала за два месяца работы всего пятьдесят рублей, но плащ был куплен. А вот на зимние французские сапоги пришлось зарабатывать мытьём пола в булочной, которая находилась в доме, где жила моя тётя, у Белорусского вокзала. Правда, карьера уборщицы бесславно закончилась ожогом ноги кипятком из ведра с каустической содой, но зато какая я взрослая и самостоятельная!
Почему дальневосточники, среди которых преобладают мужчины, живут так трудно? Вопросы множились, ответы намечались, но как же не хотелось их проговорить - смело и мужественно, хотя бы для себя самой!
Почему? Ответ предполагает решение вопроса. А какое может быть решение ? По поводу решения я точно ничего бы не придумала.
Я вышла пораньше из автобуса и пошла вдоль улиц города… Он тоже был совсем небольшим, этот мой родной город, моя Советская Гавань. На улице народу было совсем немного, но среди мужчин попадалось много нетрезвых. Я присмотрелась. Нетрезвыми были… все мужчины, все без исключения! Значит, эти люди уже точно ни на какую рыбалку не поедут, почему-то подумалось мне. У меня стали обнаруживаться проблески аналитического мышления. Следующим днём была суббота, мы с Сашей собирались в двухдневный поход.
Оглядываясь то и дело на тёмно-синие сопки, окаймляющие город в нежном тумане - как я мечтала об этих минутах!- я стала тихонечко напевать:
Луннаяя ночь светла, тёплая как зола
Так незаметным шагом до окраины я дошла…
Вспомнились фильмы «Рано утром» с замечательной песней в исполнении Эдуарда Хиля, фильм «Первый троллейбус» с потрясающим Олегом Далем … Мы воспитывались на таких фильмах, мы готовы были сорваться и уехать в "голубую даль", чтобы работать от зари и до зари, лишь бы люди были счастливы …
Но всё-таки, почему все встречающиеся мне по пути прохожие, все мужчины – нетрезвые? Время ещё обеденное, как странно… Или – ничего особенного в этом нет? Или – я опять "не знаю жизни"? Незаметно я оказалась перед своим домом, напротив которого была та самая столовая, которую мне посоветовал мой умный Саша. Да, пожалуй, надо бы пообедать. Я ещё не знала тогда, что понятие «обед» у дальневосточников совсем не соответствовало моему тогдашнему представлению об обычном обеде, не говоря уже о том, что как раз с этим, с продуктами, были очень большие проблемы… И это спустя 25 лет спустя после войны!!! Как это всё понять?!
Одним словом,надо жить.
Но об этом – позже...
Намного позже. Через много-много лет.