Слышишь ли ты меня, равви?
Слышишь ли ты меня…
Мы ели одну еду и спали рядом на холодном полу.
Ты мог не говорить… я понимал тебя без слов. Хватало взгляда, жеста…
Они льстили тебе, заглядывали в глаза и спорили за место рядом с тобой.
Ты выбрал каждого из нас.
Ты не ошибался. Но и не приближал меня к себе. Будто дорожил мной.
Ты не говорил мне.
Я стоял рядом, когда ты простёр руку, и бледное лицо мёртвой девочки Иаира медленно покрылось румянцем. Я услышал её дыхание и оторопел от осознания происшедшего.
Она ожила…
Я чувствовал свою сопричастность.
«Ты тоже можешь это, на всё воля твоя»…
Ты не говорил мне. Я прочёл в твоих мыслях.
Ты не говорил мне. Я выбрал сам.
Освободи меня…
«Что делаешь, делай скорее».
На всё воля… твоя? Моя.
«Целованием предаёшь ли Сына Человеческого?»
Где они были, все твои ученики, когда тебя влекли на казнь?
Каждый из них убоялся за свою жизнь.
А я всё ждал, когда же хоть кто-то…
«Сейчас они поймут… сейчас они поймут…».
Отречение… так просто отмахнуться: «Нет. Я не знаю его».
Трижды... Трижды.
Каждый из них тебя предал. Каждый из них.
Я сам уготовил это испытание для них, не для тебя.
Но никто из них… никто из них.
Они молчали.
Никто из тех, кто встречал тебя пальмовыми ветвями.
Они кричали: распни…
Спасайте, спасайте свои шкуры… Знал ли я?
И я смотрел, смотрел до конца. Смотрел, как ты страдал, и сердце моё рвалось от боли и от безграничной любви к тебе.
Но я ничего не мог.
Я не мог биться и рыдать, как Магдалина.
Я не мог в исступлении терзать свиток, как Левий Матвей.
Я не мог.
Твои раны жгли мне горло, жгли мне сердце.
Я умирал с тобой, умирал…
И я умер. Сердцем я умер раньше тебя.
Тридцать сребренников – цена крови, цена страданий, цена души…
Заберите их назад.
Я швыряю их в ваши покойные покорные лица.
Цена мне – вечное проклятье.
Я знал, я знал…
Я выбрал сам.
Петля моей воли, петля на ветвях осины, петля, стянувшая моё горло…
Теперь ты смотри… Смотри. Оттуда.
Освободи меня.
Встреть меня другим.
Слышишь ли ты…
Слышишь ли ты меня, равви?
«Я с тобою. Туда»….