Мороз в нашем городе – это штука мерзкая. Мы, южане, народ теплолюбивый. Хотя, если совсем уж честно, у нас жару очень сложно переносить – влажность. Из-за нее и мороз кусачий, и жара липкая, и еще много всего неприятного.
Возвращаясь к морозу… Похолодало как никогда рано – еще в декабре. Обычно-то мы сидим в тепле до середины января. А тут морозы ударили в первый день зимы и держались вот уже почти месяц.
Я шла по заснеженной улице, намотав шарф почти по самые глаза, и повторяла про себя мантру «Как же холодно! Только бы не упасть! Как же холодно! Только бы не упасть!». Не падала я зимой уже довольно давно. Но с раннего детства падение казалось мне самой страшной катастрофой из всех возможных. Не потому что больно, а потому что некрасиво, стыдно, одноклассники засмеют. С возрастом я поняла, что далеко не все одноклассники да и просто окружающие люди одинаково бессовестные. То есть понятно, что вовсе не обязательно все будут показывать пальцами и ржать над растянувшимся на скользком льду товарищем, но так называемая психологическая травма на тот момент прочно срослась с моей личностью и отступать не собиралась. И не собирается по сей день, честно говоря. К тому же я очень не люблю бороться со своими мелкими психологическими травмами. Скорее наоборот, я их лелею, берегу, не даю их в обиду. А как иначе? Человек ведь есть не что иное, как строго индивидуальный набор маленьких и больших комплексов, страхов и все тех же психологических травм. Раз уж моя личность меня вполне устраивает, то я прилагаю все усилия, чтобы все ее составляющие остались при ней (то есть при мне).
Вдруг раздался резкий громкий звук. Будто кто-то протрубил в огромную трубу. Или даже не в огромную, а в среднюю. Я не особенно разбираюсь в зависимости звука труб от их размеров. Поозиравшись по сторонам, я так и не нашла загадочного трубача, но зато на глаза мне попалась слегка припорошенная снегом игральная карта. А, может, и гадальная. Будда ее знает, для чего использовалась колода, из которой карта сбежала.
Карта лежала лицом вверх. И лицо это мне не понравилось. Нет, с эстетической точки зрения, я осталась абсолютно довольна. Рисунок был изящным, загадочным, в бежево-коричневых уютно-спокойных тонах. Просто брошенная кем-то мне под ноги бумажка оказалась тузом пик.
Карта смерти. Карта большой потери. Карта крупных неприятностей.
- А вчера на востоке поднялось красное солнце, - сказала я ей. – Ну, явно ведь грядет нечто.
Карта не кивнула, не пожала плечами, не вскинула брови и, вообще, никак не отреагировала на мои слова. Будто случайные прохожие регулярно делятся с ней своими наблюдениями. Смирившись с карточным равнодушием, я прошла было мимо. Но в последний момент наклонилась и подняла туза с земли. Такой вот неожиданный порыв.
На ощупь это была вполне обычная глянцевая подмороженная картонка. Я бросила ее в карман и тут же почти забыла о ней.
Горизонт был тревожным, пугающим. Кровавое злое солнце. Иначе описать это краснеющее сквозь серые снежные тучи око невозможно. Рассвет цвета заката. Почти такой же, как вчера.
Завороженная загадочным поведением светила, я молча села в машину.
- Сегодня снова встало красное солнце. Скажешь, опять прольется чья-то кровь? – с усмешкой сказал водитель. Это он, надо думать, выказывает симпатию, повторяя мою вчерашнюю мрачноватую шутку.
- Кровавое солнце оставило мне знак, - как можно более зловещим тоном сообщила я, вытаскивая из кармана очень кстати подобранного мной туза пик, - карту смерти.
Водитель с интересом уставился на карту.
- Смотри-ка, - сказал он, - на ней нарисовано красное солнце!
Я сначала кивнула, а потом вдруг вспомнила, что ничего красного на тузе нарисовано не было. Вроде бы что-то абстрактное коричневатое, но никак не красное. А на ней действительно сиял ярко-алый диск, со схематичным изображением женской фигуры в центре. Я решила не удивляться. Получилось плохо. Тогда, хмыкнув, я спрятала карту обратно в карман. Пусть себе и дальше меняет рисунки, пока я ее не вижу. Потом разберемся. Может быть. А, может быть, и вовсе разбираться не будем. И так неплохо.
- Вчера неподалеку от моего дома человека убили, - как-то невпопад заявил водитель.
Я молчала.
- Горло перерезали, - добавил он. – Говорят, кровищи налилось море.
- Вот тебе и кровавое солнце, - пробормотала я, рассматривая в окно заснеженную обочину.
- Ты то ли злая, то ли хладнокровная, то ли сумасшедшая, - покачал головой водитель. – Никак не решу…
- Я и сама никак не решу, - отмахнулась я.
Мой взгляд наткнулся на еще одну карту.
- Останови, пожалуйста, - попросила я.
Водитель, ничего не спрашивая, остановился и посмотрел на меня, будто хотел сказать: «Ну, нет, точно сумасшедшая».
В снег на обочине была воткнута карта, чуть дальше – еще одна, и на таком же расстоянии – третья. Я быстро подобрала все три карты и, не глядя на них, вернулась в машину.
- Карты… - помахав ими перед носом растерянного водителя, сказала я. – Три карты, три карты, три карты…
Меня разобрал смех.
- Ну, три, и что? – не понял водитель.
- Ты безнадежен, - выдавила я. – Посмотрим, что у нас тут. А вдруг тройка-семерка-туз…
Моя радость по-прежнему была неясна водителю, и он с несчастным лицом наблюдал, как я, потирая руки, переворачивала у себя на коленях одну карту за другой.
- Число зверя тоже неплохо, - уважительно кивнула я. – Правда вот масть бубновая как-то уж совсем не зловещая.
- А почему число зверя? – тихо спросил мой попутчик.
- Ты это серьезно? – не поверила я.
- Вполне, - еще тише сказал он.
- Потому что, - отрезала я. – Оно-то вроде к деньгам, если мне память не изменяет. Еще и в тройном объеме. Но сам факт…
Какое-то время мы ехали молча.
Пиковый туз и три бубновых шестерки. Когда я поднимала карты из снега, мне казалось, что цифры на них были острыми – то ли четверки, то ли семерки, то ли и те, и другие. А вот поди ж ты – три шестерки.
- Включи, пожалуйста, радио, - попросила я.
Водитель послушно повертел какие-то ручки. “Hell’s bells!” - радостно завели AC/DC из плохоньких динамиков.
Мы остановились у дорожного красного светила. Присевший было на него ворон, махнул крыльями и очень укоризненно пролетел прямо над нами.
- ‘Cause if good’s on the left I’ll stick to the right… - задумчиво повторила я за солистом.
- А что это значит? – спросил водитель.
- Ничего особенного, - ответила я.
Конечно, вполне чего особенного. Просто я не люблю переводить фразы, которые мне по душе. Вместе со сменой языка происходит небольшая подмена смыслов. А иногда и большая.
- Ух, ты! – воскликнул водитель. – Смотри!
Рядом с нами остановились две пары мотоциклистов. Черные байки, черные кожаные косухи, причудливой формы черные шлемы.
- А что? У нас в городе завелись байкеры? – не поверила своим глазам я.
- Видимо, да…
Тем временем один из байкеров съехал на обочину, слез с мотоцикла и начал внимательно рассматривать снег.
- Уж не это ли он ищет, - пробормотала я, постукивая пальцами по все еще разложенным у меня на коленях картам.
- Думаешь? Вряд ли, - с сомнением сказал мой спутник.
Я опустила стекло, протянула карты и, откашлявшись, спросила стоявшего ближе ко мне байкера:
- Ваш товарищ не это потерял?
Байкер не ответил. Он только кивнул головой, махнул своему приятелю, поднял вверх большой палец и рванул с места. За ним следом сорвались остальные трое.
- А какой сегодня день? – спросила я.
- 21 декабря, вообще-то, - ответил водитель.
- Так… В рог уже протрубили, четыре всадника – вот они милые, - я начала загибать пальцы. – Что там у нас на очереди? Страшный суд? Или я что-то упустила?
Водитель лишь молча покачал головой.
Мы медленно двигались по черной асфальтовой дороге. Ехавшие впереди машины оставляли за собой извивающиеся белые полосы-змейки, а мы, наезжая на них, меняли их форму, заплетали по-новому, передавая эстафету тем, кто следовал за нами.