XVII
На вторую часть занятия, посвящённую полемике Антисфена с Платоном и с киренаиками, Фабия не осталась. Однако первая настолько ей понравилась – неожиданно для неё самой – что она приказала Ане, записывавшей лекцию об Антисфене, не стирать церы с целью попозже внести её, эту часть, в свою книгу.
Хотя фламине и было весьма интересно на уроке Стабилия, она всё же поспешила домой – обещала мужу пообедать вместе. Он пришёл не один, с товарищем, старым сенатором Флакком, бывшим претором. Сперва показавшимся Фабии строгим и суровым. Но после выпитого им кубка великолепного вина и пары вкусных сытных блюд, Флакк оказался приятным сотрапезником. Рассказал, к примеру, забавную историю, произошедшую в этом году в его имении в Мавритании. Двое работников случайно наткнулись на века пролежавший в земле клад, содержавший несколько золотых, пару дюжин серебряных вещей и с десяток медных табличек с письменами на древнем ионийском наречии. Обнаруживших клад вилик вознаградил продуктами и пятьюстами сестерциев. В соседних имениях и деревеньках узнали об этом случае, и куча рабов, колонов, крестьян принялась перекапывать землю, многие даже засаженную. И успокоились, ничего не найдя, лишь дней через пятнадцать. Флакк в связи с этим, сразу по прочтении донесения вилика, припомнил один анекдот, а теперь рассказал его хозяевам.
По поручению Сената Помпей Магн отправился в Африку против бунтовщиков-марианцев. Высадившись вблизи того места, где некогда стоял могучий и грозный Карфаген, полководец был неожиданно задержан и не мог выступить далее. При постройке лагеря несколько солдат нашли клад со многими драгоценностями. Быстро разнеслись слухи, что вся местность полна сокровищ, спрятанных пуннами в их последнюю войну. И вот почти всё войско, шесть полных легионов – командиры ничего не могли с этим поделать – перелопачивало пласты земли. Наконец, утомившись, воины сами пришли к Помпею с просьбой вести их куда ему угодно, так как они достаточно уже наказаны за свою глупость: три дня впустую рыли, копали, искали…
После трапезы Фабия собиралась диктовать новые главы. Её верная верника, Ана, присутствовавшая при обеде, попросила выслушать её.
– Моя мудрейшая домина! Я слышала, что рассказывал этот старый господин. И вот что придумала. Быть может, вашу книгу вы никогда и не опубликуете. Да даже если опубликуете, всё равно. Можно одну копию взять и положить в хорошие футляры, в бронзовую амфору какую-нибудь, и прикопать или спрятать где-нибудь, например, в ЛесБестиях. А потом, представляете, лет через двести-триста, найдут её, скажут: «Ух ты, как здорово! Великая Сафо! – тогда все, может, будут так выражаться. – Ну-ка, почитаем… Ух ты, как интересно! Восемьсот двадцать первый год! Великая Сафо! Представьте, девоньки!..» В общем, примерно так. А может, тогда…
– Хорошо-хорошо. Поняла тебя, Ана. Будет лишняя копия, так и сделаем.
– Правда?!
– О Геркулес! Почему бы и нет? Почему бы мне не порадовать мою любимицу-душку-милашку Ану?..
Предовольная служанка закричала, вскочила, стала носиться по «Пляжной» и совершенно сбила едва-едва было появившийся рабочий настрой своей госпожи. Которая бросила даже не начатые записи и пошла в термы.
Вообще, в ближайшее время Присцилле Младшей стало практически некогда сочинять продолжение своей книги. Отвлекали, с одной стороны, сплошная череда праздников: Сементивы, Консуалии, Сатурналии, Ларенталии, Описконсивии, Януса, Компиталии, день рождения Спурия – с другой – один сплошной праздник, наступивший в её жизни: постоянные встречи с любимым.
Когда было теплее, они виделись в чужих носилках, оба по очереди пересаживаясь в них где-нибудь в без- или малолюдном месте, а после точно так же перебирались обратно в свои паланкины. Если же на улице было прохладно, приютом их свиданий становились кабинетик в каких-нибудь термах или дом Веры. Чаще их собственные дома. Одни или с супругами, брат и сестра приезжали друг к дружке вечером и оставались по-родственному ночевать, добавляя своей близости ещё пикантности близостью спящих законных мужа или жены или обоих.
При всём при этом сохранялась полная внешняя благопристойность, особенно для Торквата. Не разлучавшегося с Юнией Аруленой и лишь два-три раза за почти месяц – с приезда Фабии до дня рождения младшего братика, то есть по четвёртый день до январских ид – лишь пару раз за месяц встретившегося с одной официальной любовницей.
Присцилла, помимо официального любовника, юного Домициана, была изредка замечаема лишь с тремя мужчинами – для остальных оставалась недоступной и неподступной. По желанию Квинта, которому нужно было сохранить назначение и получить кое-какие полномочия, безумно любящая его сестра встречалась – причём они сами искали её благосклонности – с тремя, как сказано, мужчинами. С влиятельнейшим Марцианом – пришлось снова поступиться «правилом о вольноотпущенниках». По некоторым слухам, Тит Виний собирался протащить на место Квинта своего протеже, и Икел Марциан был одним из немногих, кто мог и, как говорил, помешал этому. С назначенным на ту же, что и Квинт, магистратуру квиритом и с одним плебейским трибуном, уже приступившим к обязанностям. От всех трёх без особого труда добилась того, что нужно было любимому брату.
Претор – это Маний Ребилий; из-за связи с ним, пока она длилась, разругались Муция и Парис. Но затем Муция – старавшаяся сохранить-таки трезвость рассудка при всей пьянящей силе счастья обладания любимым – попросила у подруги прощения и прервала близкие отношения с её отцом. За то, чтобы занять его место – не магистратуру, а любовника Присциллы Младшей – вступили в борьбу немногие избранные, и лишь один, по выбору Квинта, смог добиться этого.
С Икелом Марцианом и с трибуном Торкват познакомил сестру, приехавшую без мужа, но с пятью новыми свитками своих записей, у себя на ужине. В тот вечер – в день после урока про Антисфена – он устроил у себя небольшой пир как раз с этой целью: чтобы Присцилла очаровала нужных людей. Флиртуя с Марцианом, патрицианка сокрушалась:
– О Геркулес! Меня, наверное, это преследует! Как только познакомлюсь с хорошим мужчиной, оказывается, что или он уже женат, или я уже замужем!.. Что же тут можно поделать?!
Однако находчивый ухажёр подсказал, что можно «поделать». Услышав эту подсказку, жена Гая Макра притворилась крайне смутившейся, однако на следующий день приехала после прандиума в пригородное имение подсказчика – покататься на носилках…
Плебейский трибун вынужден был потомиться подольше – шесть дней. Он запомнился своей восхитительной любовнице высказанными в моменты откровенности взглядами. Она попросила его об одной услуге в пользу брата. Её предоставление на целый год некоторым образом ущемляло интересы простого бедного народа – иначе можно выразиться, люмпенов, уличной толпы – однако трибун с лёгкостью согласился.
– Милый! – меж признательными лобзаниями говорила Муция. – А ведь ты по должности должен вроде бы защищать этот… народ.
– Оставь, младшенькая. Я понимаю, раньше был римский народ – лет триста назад и больше, да я бы за него в огонь и в воду!.. А теперь…
– О Геркулес! Сама не люблю эту чернь, но они вроде как…
– Перестань, пожалуйста, маленькая моя! О ком мы вообще говорим?! Об этом быдле, тупом никчёмном быдле, позорящем гордое имя римлян?! Да я бы не пожалел времени и сил, каждого бы лично задушил… О! Слушай!
Не жалко времени и сил –
Таких бы лично задушил!
Кого заколол бы, кому бы для разнообразия голову отрубил! А оставшихся сжёг бы всех!..
– В общем, милый, в отношении черни ты можешь пожелать так же, как Цезарь Гай для всего человечества.
– Как это?.. Что-то не припомню.
– Гай говорил: «Жаль, что у человечества не одна голова, чтобы можно было сразу отсечь её и всё...»
На том же ужине среди случайно приглашённых, для количества и для отвода глаз, оказался Космик, под видом отрывка из биографо-исторического сочинения показавший несколько глав книжки «Деяния (апостолов)». Торкват и другие сенаторы вспомнили Антония Феликса: как нельзя лучше вольноотпущенника характеризовал эпизод, когда он, затягивая дело, ясно давал понять, что ждёт взятку. Поспорили и о том, почему его преемник на посту прокуратора, Марк Фест, отличный знаток права, не стал сам разбираться с простым делом, а отправил обвиняемого на суд Цезаря. Склонились к тому, что Порций, как вновь прибывший наместник, хотел показать себя справедливым и беспристрастным…
Через пару дней, после обеда, прибежал из ЛесБестий Космик, за полтора дня написавший краткое обращение – то, что желала его любимая. Быстро прочитав, она похвалила:
– Отлично, Гней! Молодец! Надеюсь, в твоём собрании все согласны с тобой. А тех, кто не будет тебя слушать… тех безумцев, ты только скажи мне или Торквату – накажем!
– Может, не стоит, добрейшая Фабия?
– Это дело закона, Гней! Так что постарайся убедить.
– Любимая, – потише заговорил Космик, хотя в «Лесной» никого не было. – Я прошу у тебя одной награды за быстрое исполнение твоего желания. Я знаю, что ты включила в свои записи труд твоего брата «Против семиаксиев»…
– Извини, Гней. Откуда это тебе известно?
– Я не…
– Говори.
– Узнал от Кробила, твоего писца.
– Что ты сделал для этого?..
– Ну-у… Он попросил меня, чтобы я его... – смущается молодой вольноотпущенник, – чтобы я его… И тогда он кое-что мне рассказал.
– Что именно?
– Пока только это: что «Против семиаксиев» вошло в твою книгу
. – Точно?
– Да, любимая.
– Ясно. Так что за просьба? Убрать эти главы? Даже не надейся.
– О нет! Вовсе нет! Что ты, добрейшая Фабия? Я очень прошу тебя, пусть и это моё послание тоже будет в твоей книге… Умоляю, любимая!
– При одном условии.
– Всё, что угодно, о Фабия!
– Ты активно займёшься поиском тех семиаксиев, что замешаны в поджоге Города.
– Но я ничего не знаю… – Муция сделала вид, что собралась уходить. – Конечно, конечно, любовь моя! Я сделаю всё, что в моих силах.
– Молодец, Гней, ты очень мил! Ты напомнил мне великого мудреца Диогена. Не говоря о твоём уме, есть ещё пара совпадений. Ночь нашего знакомства ты провёл в портике, как и знаменитый киник, говоривший, что афиняне позаботились о его жилище, и указывавший на портики Зевса и Метроона.
– О да, любимая, всё так! Я встретил тебя в храме Матери Богов, а потом ночевал в портике… Я благодарю Иисуса и всех Богов, что они послали мне тебя! Я благодарю тебя, благороднейшая и светлейшая, за все твои благодеяния! Теперь и за то – это для меня великая честь – что включишь в свою книгу моё послание…
Фабия Присцилла сдержала слово. Следующая глава тому подтверждение.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/03/16/1642
--------------------------
Помпей против марианцев – в начале 70-х гг. до н.э., во главе шести легионов против мятежников-марианцев.
в последнюю войну – здесь имеется в виду, в III-ю Пуническую.
Сементивы – праздник в честь Богинь Цереры и Телл, отмечается в декабрьские иды. Консуалии – 15 декабря, посвящены Консу. Ларенталии – 23 декабря, посвящены Ларенте. Приносятся жертвы Квирину, Рему, Титу Тацию (сабинский царь, одно время правивший вместе с Ромулом), а особая заупокойная жертва – Акке Ларенции, вырастившей Ромула и Рема. Описконсивии – зимние, посвящены также Опс, празднуются 25 декабря. Компиталии – празднуются 3-5 января, посвящены компитальским Ларам. Праздник Доброй Богини – ежегодно в доме консула или претора его женой или матерью приносились жертвы Богине. Вместе с весталками и в присутствии аристократок. Главная часть священнодействия совершалась ночью. На время праздника магистрат должен был вместе со всеми мужчинами покинуть дом.