Я возвращалась из Крыма в Москву. Стоял душный, знойный июль. На вокзале в Джанкое торговали фруктами. Были здесь и золотисто-оранжевые персики, и желтые абрикосы, и сизо-лиловые сливы, и тёмно-красные перезревшие вишни. Их продавали вёдрами: пять рублей ведро.
Крошечные закусочные и буфетики, стоящие в ряд по перрону, источали ароматы душистых беляшей, сдобренного пахучими приправами, горохового супа и пряного плова. Пахло жареным луком, калёным маслом, острым перцем.
Устав от сутолоки возле «Справочного бюро», я вошла в здание вокзала. Было здесь немноголюдно и относительно тихо. Из дверей, открытых настежь, дул ветерок: мерно журчала вода и маленьких фонтанах-поилках.
Я прошла в конец зала и примостилась в жёстком деревянном кресле, которое, к счастью, оказалось незанятым Мне ничего не оставалось, как только ждать: поезд 306-й дополнительный «Севастополь-Москва» опаздывал на целых два часа.
Мой взгляд машинально набрёл на проём, соединяющий два зала ожидания. В нём я увидела пожилого человека, который, немного помедлив, направился в мою сторону. Был он невысокого роста, седой, очень скромно одетый, с добрым, приветливым лицом. В руках он держал большую сумку. «Будьте любезны, — обратился ко мне незнакомец, присмотрите за моей сумкой: я должен сходить в «Справочное бюро». «Пожалуйста» — ответила я. И человек, поблагодарив, скрылся в дверном проёме.
Я стала ждать. Прошло десять, пятнадцать минут, полчаса. Но незнакомец не появлялся. Меня начало охватывать беспокойство: куда он пропал, почему не идёт? Ведь он даже не поинтересовался, куда я еду, когда отходит мой поезд.
Оглядывая входящих в зал людей и отыскивая среди них незнакомца, я невольно обратила внимание на его сумку. Была она из серой искусственной кожи, с замком-молнией и двумя ручками, обмотанными синей изоляционной лентой. Напуганная информацией о взрывных устройствах и бомбах, которые в последнее время я черпала из газет, я приняла решение предупредить о кажущейся мне опасности дежурного по вокзалу. Но именно в этот момент в дверях показался владелец серой сумки. Лицо его, потное от жары, излучало сияющую улыбку, а в руках он держал два вафельных стаканчика с мороженым. «Спасибо! Это вам! — сказал он, протягивая мне мороженое. — Простите, что заставил ждать: в «Справочном», да и за мороженым, — уйма народу!»
Сказать честно, я обрадовалась, возвращению незнакомца и с удовольствием приняла из его рук вафельный стаканчик, заполненный белой прохладной массой.
«Куда вы едете?», — спросила я его. «В Ростов-на-Дону. К давнему другу».
Так мы разговорились.
Я рассказала ему, что еду в Москву к младшему сыну, а гостила у старшего, который живёт с семьей в Красноперекопске. Он же поведал, что тоже живёт с сыном, невесткой и внуком, что внуку восемнадцать лет. «Сейчас вся молодёжь судит нас, — сказал он. Хотя мы,
как нам казалось, ничего преступного не делали, а лишь честно и добросовестно трудились, чтобы им, нашим детям и внукам, было хорошо. Жили надеждой на лучшее будущее, отказывая себе порой даже в самом необходимом. А вот теперь нас судят: вы виноваты, вы неправильно жили, вы довели страну до развала. А как же жить правильно? Я вот коми. Мальчишкой приехал на строительство санатория в Крым. Родители мои умерли. Родственников никаких. До этого рос в детдоме. Приехал сюда и остался. В войну прошёл фронт, дошёл до Будапешта, был тяжело ранен. После госпиталя вернулся. Потом трудился всю жизнь, не покладая рук. А внук говорит: «Да разве тебя уважать можно? Ты даже не человек — родного языка не знаешь...»
В это время послышался шум приближающегося поезда. Взглянув в окно, незнакомец, как мне показалось, с сожалением сказал: «Мой!» — и стал собираться.
Наблюдая за его сборами, я заметила, что рубашка его, хоть чистая, но заштопана во многих местах, а штанины брюк внизу неумело, по-мужски подшиты не соответствующими их цвету нитками. Ремешок сандалета пришит вручную скрученными в несколько раз нитками, закрашенными чёрным кремом. «Да, — подумала я. — Человек честно и добросовестно трудился всю жизнь, воевал, старался, чтобы другим было лучше. И не говоря
уже ни о чём, не заработал себе даже на приличную одежду. И никакой благодарности...»
«Прощайте! — сказал незнакомец. — Мы так хорошо поговорили с вами. Я буду помнить вас долго. «Я провожу вас!» — ответила я. Мы вышли на перрон к поезду. «Скорый поезд Симферополь-Ростов-на-Дону отправляется через две минуты!» — послышалось из репродуктора.
«Прощайте ещё раз! И будьте счастливы!» — сказал коми. «Прощайте! Живите долго!» — ответила я. И он поцеловал мне руку. Добрые и честные голубые глаза ласково осмотрели моё лицо, отчего мне почему-то сразу захотелось заплакать...
Последнее, что увидела и услышала я, это медленно покачивающийся на рельсах зелёный вагон, из которого донеслось: «Как вас звать? Кто вы? Откуда?» Но ответ мой потонул в шуме набирающего скорость состава.
Прошло несколько лет. А я до сих пор помню человека-коми в заштопанной светлой рубашке и неумело, по-мужски подшитых брюках, его честный и ласковый взгляд, добрую улыбку и вафельный стаканчик мороженого.
(Впервые опубликовано в газете «Перекоп», Красноперекопск, Крым 14 ноября 1992 г.)