Я всегда скептически относился ко всяким этим встречам. Выпускников, одноклассников. Понятно же. Чего тут непонятного. Я изменился, ты изменился, у тебя своя жизнь, у меня – своя. Что у нас общего? Да ничего, в общем. Ни разу ни на одной встрече не был. Да я и жил-то не здесь - во Владивостоке я жил и прожил там полжизни. И никого я здесь, в этом городе, не знаю.
И когда мне позвонил Салов – я удивился. «Давай встретимся с одноклассниками», - сказал он. И передал кому-то телефон. «В ДК, в Матвеевке, через две недели», - сказал мне женский голос. «А кто это, а с кем это я разговариваю?» «Ирина», - сказала она. «Мне приятно», - сказал я на всякий случай.
«Ты меня избегаешь?» - спросил Салов. Мне стало стыдно: «Ну что ты!» Назавтра была суббота, и я приехал к нему в гости. Я вспомнил: двадцать три года не виделись мы с ним. Он служил тогда в Хабаровске, он был военный, и приезжал ко мне во Владивосток. Ах, как он постарел! «Зачем ты отпустил эти усы? Они тебя старят». «Жене нравится». Ну да, ну да. «А помнишь, - сказал он, - как мы с тобой на уроках в шахматы играли?» «Иди ты! - удивился я. – Не помню». И он улыбнулся. И я узнал эту улыбку. И поразился. «А помнишь?»– сказал я ему. «А помнишь?» - ответил он мне.
«А Ирина заболела и не может нас принять», - сказал он, извиняясь. Мы пошли, прошлись по поселку, мы зашли в детский клуб, поговорили с одноклассницами, которых я не узнал. Мы купили водки, какой-то закуски, вернулись. Мамы, Катерины Ивановны, не было. Мы выпили. И хорошо нам стало.
Он позвонил среди недели и пригласил меня приехать в воскресенье. Сказал, что Ирина будет тоже. Ах, что мне Ирина! Что она мне? Дела, ведь. Ну, да ладно, приеду. «В час», - сказал я.
Я приехал в час. Ирина, она разговаривала с Катериной Ивановной, посмотрела на меня с любопытством. Подошла ко мне и обняла. «Ты изменился. Олег про тебя рассказывал». Я не узнал ее сначала. Теперь узнал. Она была брюнеткой, а стала блондинкой. Глаза все те же, карие. Красивая. Я вспомнил: она была самая красивая девочка в школе. Правда-правда, я вспомнил. А мама куда-то вдруг засобиралась. Мы пили черный кофе с конфетами. А потом пили водку, закусывая абхазскими мандаринами. Абхазские мандарины были с зелеными, не увядшими еще листочками. И я заметил, как Олег смотрит на Ирину. Мы говорили о том, как организовать встречу одноклассников в ДК в субботу. «А Шульгин будет?» – спросил я. «Поговори!» - Ирина протянула мне телефон. «Шура, приезжай! – сказал я ему. - Хочу тебя увидеть».
«Какой ты серьезный», – сказала она. «Да нет, - я смутился. – Я несерьезный». Чего это я? – подумал я. Прощаясь, я поцеловал ей руку.
Мы приехали с Саловым в ДК к шести часам. Войдя, я начал озираться и понял, что ищу Ирину. Чего это я? Женщины подходили ко мне и здоровались. Это одноклассницы? Это тридцать лет прошло? «Да вы представляйтесь хоть!» - возмутился я. Красивая дама с короткой стрижкой улыбалась мне. «Кто вы, сударыня?» Она сказала: «Помнишь, у меня была коса?» «Таня! – поразился я. – Сидоренко!» Подошел мужчина с животом в бордовом джемпере: «Здорово!» Я вгляделся: «Шура! Шульгин!» Он показал мне газету, «Комсомолку»: «Мой проект – Дворец бракосочетаний». «Ты кто?» «Архитектор!»
Мы перенесли с архитектором стол по просьбе женщин. И я увидел Ирину. Она была в темном, облегающем, эффектном. «Привет!» - сказала она, как не в чем ни бывало. И приобняла меня. Понемногу я узнавал одноклассников. Вот Серега Лещенко, вот Сашка Северин по прозвищу «Пеликан», вот Мосякин, завладевший микрофоном, будто опытный диджей. «Дорогие друзья!» - сказал он проникновенным голосом. И все выпили.
Ирина выбрала место справа от меня. А слева сидела Михайлова Таня, которую я тотчас вспомнил по знакомой интонации. Она сказала: «Налей мне водки! Не той, а этой!» Я усомнился: «А что, есть разница?» «Ну что ты, - она оглядела меня. – Конечно!» Ирина пила шампанское и успевала со всеми общаться. И говорила, и выслушивала, и кивала. Она была в своей стихии. Я посмотрел на Ирину. Я попросил у Мосякина микрофон. «Научи говорить!» - попросил я. И он объяснил, как держать, на каком от губ расстоянии. Да, ну нет, я не понял, то есть я его боялся, микрофона. «Подержи!» И он держал. И я рассказал в микрофон трогательное стихотворение о том, «как незаметно жизнь проходит наша, и не поймешь, кто в этом виноват». Я посмотрел на Ирину. Она смотрела на меня. «Ирина, пригласи меня на медленный танец». Потом была музыка, это «зеленоглазое такси», и она, Ирина, подошла ко мне и пригласила на танец. Мы танцевали, и я спросил, касаясь губами ее щеки: «Когда человек теряет голову – это хорошо?» Она кивнула. «А где потом ее искать?» «В надежных чьих-то руках!» - сказала она.
Потом мы все хохотали и фотографировались парами и группами. И выходили курить на морозную улицу.
Шульгин сидел в противоположном конце нашего длинного стола. Он не танцевал, он выпивал и разговаривал с одноклассниками. Он подошел ко мне: «Пойдем, покурим!» Мы вышли. «Поехали ко мне», - сказал он. Я удивился: «Зачем?» «Да так. Поговорим». Я сказал: «У тебя ведь жена там, дома». «Ну да, - сказал он. – У меня вот и такси стоит оплаченное». Я подумал. «Нет, не могу». «Почему?» Я ответил: «Мне одна женщина очень нравится». Он подошел к машине: «Альберт, подожди меня, я водки выпью». Он сказал мне: «Пойдем, выпьем!»
Мы выпили, и он сказал: «Давай, возьмем ее с собой!» Я посмотрел на него ошеломленно: «Ты что! Она не поедет». «А кто она?» Я показал глазами. «Ира?» - удивился он. «Сиди здесь, не уходи», - сказал он и подошел к ней. Минут десять они говорили. Он вернулся, сел рядом. «Она согласна». Я изумился: «А что ты ей сказал?» Он ответил флегматично: «Слова». «Какие?» - спросил я. Он пожевал нижней губой: «Не помню».
Мы заехали за ее десятилетним сыном Ильей. Ирина и Шульгин разговаривали на заднем сидении. Ах, да, они же учились в одном институте. Я не спал. Я смотрел на ночную дорогу. Я люблю ночную дорогу. Заскучавший Илья спросил: «И вы с нами?» Я ответил: «Ну да, так получилось».
Вот дом на «Березовой роще», новый, еще забор не убрали. Подъезд. Консьержка. Пятнадцатый этаж. Жена Лена, милая и спокойная. Молодая, моложе Шуры, в стильных очках. Просторная прихожая. Он тащит меня на лоджию: «Покурим!» Потом - в туалет с огромной ванной. «А там что?» Говорит гордо: «Тоже туалет!» Потом: «Пойдем на кухню, выпьем пива!» Женщины пьют шампанское. Кухня большая, уютная, перегороженная барной стойкой. «Мой дизайн!» - говорит он удовлетворенно. Спохватывается, приносит сборник стихов: «Тебе! Отец мой издал». Я смотрю на него, и он мне нравится. Я говорю ему: «Ты мне нравишься!» И он говорит: «А сейчас мы будем смотреть журналы про меня!» «Да? - удивляюсь я. – И что пишут?» «Проекты мои. Печатают. Бесплатно, причем!» И добавляет: «То есть, я им не плачу». «Ничего, - говорит он. – Скоро они мне будут платить!» Лена говорит тихо: «Саша, может, лучше не сегодня?» Он думает. «Ну, ладно! Завтра будем смотреть журналы про меня».
Я смотрю на Ирину. Как ей идет это темное, облегающее. Говорю: «А у меня вот дедушка – поэт». «Да? – говорит Шульгин. – И кто он?» «Николай Алексеевич Заболоцкий! – говорю я. - Можжевеловый куст, можжевеловый куст, остывающий лепет изменчивых уст...» «Смотри-ка!» - удивляется он. Я смотрю на Ирину. Она смотрит на меня. Ах, меня несет! И я говорю, я рассказываю стихи, и она смотрит на меня, и Лена смотрит на меня, и Шульгин смотрит на меня. «Я рад!» - говорит он. «Чему?» «Что вы приехали ко мне!» Я смотрю на них и прозреваю. Это вот Шура, мой школьный друг, и я его люблю. А это жена его, Лена. Ее я тоже люблю. А это Ирина. И, мне кажется, я ее люблю.
Звонит телефон, Ирина слушает и морщит лоб. Что-то отвечает. «Это Салов, - говорит мне. – Потерял нас!»
Уже совсем поздно, Илье, сидящему в Интернете, давно пора спать. Ирина уходит. Потом она, приоткрыв дверь, зовет меня. «Что?» - я вижу ее лицо в темном проеме. «Иди спать, - говорит она. – Я вам колыбельную спою». Я в задумчивости возвращаюсь на кухню. Сажусь на стул. «Ну что ты наделал!» Он удивляется: «Что?» «Ведь я в монастырь хотел уйти! А теперь что?» «Иди спать, - говорит он мягко. – Тебя ждут».
В темной комнате немного светло от уличного освещения. Ирина с Ильей на диване. Мне постелено на полу. Я ложусь, укрываюсь, закрываю глаза. Тихим голосом Ирина поет колыбельную. И я чувствую: я куда-то лечу, лечу... И так радостно, так сладко. Ах, разве может быть так хорошо!
А утром все всегда не так. И мы с Шурой с похмелья пили пиво. И Лена была недовольна этим. А Ирине нездоровилось, ее тошнило. Я сострадал ей и бегал покупать «Нарзан». Шура показывал свои журналы. И проекты его были хороши. Но Ирина, все-таки, болела. Утром всегда все не так.
Когда Ирине стало немного лучше, вызвали такси. Мы попрощались и вышли. Такси стояло около дома. «Не провожай», - сказала она. И они уехали. А я пошел в метро.
Возле кассы с жетонами я увидел рядом с собой молодого милиционера. «Пройдемте!» - сказал он. Я не понял: «А что?» Он повторил: «Пройдемте!» Зашли в помещение. Он сел за стол, я - напротив. «Выпивали сегодня?» Я кивнул. «Понимаете!» - хотел я сказать. Он что-то писал. «Фамилия, имя, отчество». Я назвал. «Понимаете!» Он спросил: «Где работаете?» «Понимаете!» - я хотел объяснить. «Кем работаете? Адрес?» - снова спросил он. Мне стало грустно. «Ну, и что случилось?» - спросил он. «Понимаете, сержант, я влюбился». Он перестал писать и посмотрел на меня. Я пояснил: «Беда, прямо!» Он спросил: «Домой-то доберетесь?» Мы встали, я сказал: «До свидания!» И протянул ему руку. Он пожал от неожиданности. «Нет, не сюда, - сказал он. – На улицу». И я побрел на автобусную остановку.
Назавтра позвонил Салов. «Привет!» - сказал он не очень трезвым голосом. «Олег, Олег!» - хотел я ему рассказать. «Береги Ирину», - сказал он. «А как же? А ты?» «А я уезжаю, - сказал он, - домой, в Краснодар». «Ты же еще хотел!» Он сказал: «Сегодня приснилось, что надо ехать домой».
Через несколько дней он уехал. Я не увиделся с ним.