Откуда он появился, мы не поняли. Просто вдруг возник на тропе — обычный деревенский подросток в выгоревших штанах, длинной, почти до колен футболке и истоптанных кирзовых сапогах. Пастушок. Русые волосы падают на лоб, глаза смотрят настороженно.
— Привет, — обрадовался Кирилл, — вот ты-то нам и нужен. Не подскажешь, как к Заячьей пади проехать?
— К Заячьей?.. — мальчишка почесал в затылке и прищурился. — А чего вам там?
— Нам там ничего, мы дальше, к скалам хотим проехать. А то плутаем, плутаем в лесу — похоже, не там повернули.
— Сразу не объяснишь, — парень замялся. — Там просека между болотами, непривычный человек не заметит…
— Может, проводишь? — Кирилл улыбнулся, словно рекламируя своего стоматолога, а заодно и зубную пасту. — Я тебе заплачу сто рублей.
— Устал я, — сообщил мальчишка, — на заимку ходил, пятнадцать километров. Да и мамка уже ждет. Вы ехайте…
— Двести рублей! А идти пешком не придется — сядешь позади меня, — Кирилл похлопал Брайана по крупу. Конь тихо фыркнул и укоризненно закосил взглядом.
— Давай лучше на моего Байярда, — впервые подала я голос. — Брайан слишком устал.
Действительно, за день пути под Кириллом, весящим без малого сто десять килограммов, и двумя вьюками с едой и палаткой, конь изрядно вымотался. Зря муж выбрал менее выносливого Брайана, наверняка только из-за спокойного и покладистого нрава. Я-то в седле уже почти пятнадцать лет, а Кирилл все ещё новичок, и настоящим всадником пока не стал. Ну ничего, после стоянки перекину побольше груза к себе.
— Как тебя зовут? — спросила я мальчика, когда он влез на круп Байярда позади меня и кое-как устроился за седлом, сдвинув вьюк с нашими спальниками.
— Ромка, — коротко сообщил тот. — Ехайте вперед километра два, там свороток будет.
Кирилл достал из седельной сумки изрядно помятую за время пути карту и принялся на ходу расспрашивать мальчишку, в каком месте Шеметовского бора мы оказались. Получалось, что полдня мы бездарно двигались по краю леса, подчиняясь извивам заболоченного русла речки Таюрки, а нам надо было в глубину, туда, где водится… Но лучше, наверное, рассказать всё по порядку, потому что я сама не верю, что позволила вовлечь себя в эту авантюру.
А все он, мой муж — Кирилл, солнце моё. Первый и, наверное, последний мужчина, из-за которого я умудрилась потерять голову настолько, что почти с легкостью пошла против воли отца. Хотя, что отец? Первый раз я вышла замуж в девятнадцать лет — за того, кого он счел подходящей мне парой. И что из этого вышло? Уже через год мы просто видеть друг друга не могли, а Игорёк начал сетовать приятелям на мою фригидность. Я никому не жаловалась на его занудство и ханжество, меня просто тошнило при виде его прилизанных волос.
В конце концов, после ряда совсем уж безобразных сцен, даже отец понял, что нам лучше разойтись и навсегда забыть друг о друге. Что мы с удовольствием и сделали. Шесть лет я прожила вполне счастливо, иногда, от нечего делать, принимая ухаживания более-менее приятных мужских особей нашего круга. А «наш круг», надо сказать, довольно гадок. Высший свет, сливки общества, олигарх на олигархе, как ни двусмысленно это звучит. И жены олигархов, дети олигархов… бр-р-р.
Вообще-то, слово «олигарх» тут подходит плохо. Скорее, это каста нуворишей — тех, кто сумел выловить жирную рыбку в мутной водице, что-то вовремя украсть, ухватить и преумножить. И спустя несколько лет уже считался в определенном кругу избранным, чуть ли не аристократом крови. Размышляя об этом, я понимала, что по-настоящему достойные люди такими вещами не занимались. Поэтому обогащались те, кто не брезговал никакими средствами. И, соответственно, гнильцой в этом кругу все равно попахивало, как ни старались заглушить её изысканными парфюмами. Не может ею не пахнуть там, где человека ценят исключительно по толщине кошелька.
Относительно собственного отца я тоже иллюзий не питала. Жесткий и властный человек, умевший делать деньги, не любящий рассуждать о моральной стороне своих и чужих поступков. Я любила его, вопреки всему, что о нем знала. Но я — дочь, его дочь. Одно время, в юности, мне хотелось порвать с семьей, уехать куда-нибудь в глушь и попробовать проверить, чего я стою на самом деле — без денег отца, без созданных им для меня тепличных условий. Не смогла. Или не слишком хотела? Скорее, второе. Мне всегда было легче плыть по течению и размышлять, чем действовать.
И потом — никаких особых талантов и способностей у меня не было, а без них дергаться смысла не имело. Со своим филологическим образованием я могла стать, в лучшем случае, преподавателем, жить на грошовую зарплату и чувствовать себя неудачницей. Оправдания сомнительные, понимаю. Но на открытый протест я так и не пошла. Да и кто бы его понял? Уж точно не отец.
Так что мои бунтарские и романтические метания остались при мне, а для остальных я оставалась папиной дочкой, не слишком удачной его копией, наследницей и прочая, и прочая.
Возможно, поэтому я и влюбилась в Кирилла, нищего бастарда, как его прозвала Люка Тицына, не к ночи эта ехидна будет помянута. Хотя я была уверена, что влюбилась просто потому, что влюбилась. По уши.
Познакомились мы банально — через Интернет, долго болтали в чатах о всякой ерунде, а потом решили однажды встретиться в маленькой кофейне на Арбате. И всё, я пропала… Высокий, черноглазый парень, с замечательно доверчивой улыбкой — счастье моё, Кирилл. Ну и пусть живет в хрущобе, пусть ездит на метро, пусть стесняется крошечных букетиков, принесенных в кармане куртки. Мне другого не надо! Лишь бы только знать, что любит меня саму, а не мои деньги.
А меня любить сложно, я на этот счет никогда не обольщалась. Тут мне не повезло. Внешне я была вылитая мама — блеклое личико, волосы не ахти, а то, что фигура неплоха — так это почти незаметно, потому что рост подкачал. Серость, в общем — увидишь и не запомнишь. Кирилл потом говорил, что вначале полюбил мою душу, а потом уже, после встречи, всё остальное. И я почему-то сразу поверила ему, и за те полтора года, что мы вместе, ни разу не усомнилась в его искренности.
Первое время я тщательно скрывала, чья я дочь. Для этого пришлось организовать пару истерик и заставить отца убрать от меня охранника. Мне и раньше мешало постоянное присутствие рядом Саши или Вадима — посменно они таскались за мной, как привязанные. Даже в университет!
Свобода далась малой кровью, и на первое свидание я отправилась одна. Потом тихо радовалась своей предусмотрительности — этакая Золушка наоборот. Я даже фамилию себе придумала другую, чтобы уж никак не засветиться. Врала мастерски — живу с родителями, в двушке в Бутово, провожать себя не разрешала — далеко, сама на маршрутке доберусь. Такая вот независимая и гордая простушка. Я действительно доезжала на своей машине до остановки маршрутки и уже на ней ехала в центр. За пару месяцев такой жизни я изучила все пути отходов и научилась конспирироваться не хуже Штирлица.
Когда Кирилл сделал мне предложение, пришлось признаваться. Случилось, то, чего я больше всего боялась — Кирилл ужасно разозлился. Обвинил меня в том, что я ему не доверяла и врала столько времени. И ведь был прав на все сто процентов, вот что ужасно. Дошло до полного разрыва. Он не хотел становиться, как он выразился, «содержанцем», ему нужна была я, больше ничего. А я — устроила проверку его чувств.
Пытаясь протестовать, я только все испортила, Кирилл холодно простился и ушел. Я осталась одна посреди зала станции метро «Добрынинская». Вот тебе и «бедная богатая девочка».
Ситуация была отчаянная. Усугубилась она тем, что как раз в это время умерла мама… Болела она давно, но врачи уверяли, что операции и лечение помогут. Не помогли. Не выдержало сердце.
Как я тогда не рехнулась, до сих пор не понимаю. Вокруг творилось нечто несусветное — какие-то разговоры о завещании, мрачный, как туча, отец, бумаги, которые нужно было подписать. Не понимая, в чем дело, я подписывала. И только спустя несколько месяцев, обнаружила, что являюсь каким-то там акционером и совладельцем. Оказалось, что все это время моя тихая и незаметная, так и не научившаяся носить платье-коктейль и туфли на высокой шпильке, мама была партнером отца в его довольно запутанном бизнесе. А теперь и я должна им стать.
Ну уж дудки! Заниматься бизнесом я не умею и не учиться этому не собираюсь, и если уж мне не избавиться от своего денежного эквивалента, то пусть им занимается, тот, кто в это хоть что-то соображает. Я оформила все нужные доверенности и поручения, я отметала от себя весь этот мусор, а сама думала только о Кирилле. Он не звонил, не появлялся в тех местах Сети, в которых раньше его можно было легко найти. И даже его мобильник отвечал, что он «просит его не беспокоить».
Слишком громко будет сказать, что мне хотелось тогда умереть. Скорее, свернуться личинкой и впасть в анабиоз. Чтобы меня никто не трогал, не ковырял болячки, просто — исчезнуть на время.
Звонок раздался ночью.
— Прости меня, я не знал. Мне очень жаль…
И тишина. Я не могла ответить, горло свело болью, а я потом просто банально разревелась, как самая настоящая соплячка.
— Не плачь, — попросил он и, немного погодя, добавил задумчиво: — Оказывается, я не могу без тебя. Совсем.
Отец тогда буркнул; «Мезальянс!», за нашими спинами шипели «сливки общества», а те, кто ещё недавно строил глазки мне и моим капиталам, демонстративно отворачивались. Кирилл хранил каменное спокойствие, и только я понимала, как ему нелегко приходится. Ничего, через пару лет станет своим, никто и не вспомнит, кем он когда-то был. А пока нужно потерпеть, ведь мы есть друг у друга — бьющее в окно утреннее солнце, просыпающиеся влажные розы в саду, шелковая прохлада кровати и первый, ещё затуманенный сном взгляд любимых глаз.
Потом муж (какое, оказывается, прекрасное слово «муж»!) уезжал на работу. Он продолжал работать в какой-то компьютерной фирме, категорически отклонив предложение моего отца перейти к нему. Кирилл не хотел милости. Будь его воля, мы бы и жили в его квартирке и на его зарплату, и мне даже казалось это правильным. Но не папе. Он заявил, что не может рисковать — похищения родственников состоятельных людей происходили, да и сейчас происходят с удручающей регулярностью. И даже оплата выкупа не давала уверенности, что жертве сохранят жизнь.
Так что пришлось уступить отцу — жить мы стали в нашем огромном доме. Да и оставить его совсем одного после маминой смерти было бесчеловечно. Кирилл стиснул зубы, но смирился.
Я оставалась ждать его возвращения, отправлялась на конюшню или усаживалась к компьютеру, потом слонялась по саду, читала. А внутри тикал крошечный будильник: через три часа он вернется… через два… через час… И наконец — я бегу к воротам, чтобы увидеть улыбку Кирилла, оказаться в кольце его рук, прижаться носом к ещё хранящему запах большого города плечу.
Иррациональное и совершенно инфантильное чувство — у меня есть то, более чего желать уже совершенно невозможно.
Единственное, что меня удручало — я никак не могла забеременеть. Но пока молчала об этом. Пары, у которых желание завести ребенка становилось навязчивой идеей, вызывали у меня отвращение. Как можно любовь превращать всего лишь в инструмент для зачатия? Я никак не хотела, чтобы и у нас возникло нечто подобное. Дети даются по решению высших сил, и если у нас пока их нет, значит, эти высшие ждут. Смешно звучит из уст современной женщины? Смешно. Но бегать по врачам и сдавать анализы — да ни за что! По крайней мере, пока.
Иногда только я позволяла себе помечтать о маленьком мальчике, с такими же темными, как у Кирилла, глазами и со светлыми, мягкими волосами, пахнущими самым родным, что только есть в мире. Потом я заставляла себя думать о другом.
Черт! Я не заметила ветку, нависающую над превратившейся в узкую тропу дорогой, и едва не налетела на неё. Кирилл уже не мог ехать рядом, и мы двигались маленьким караваном.
Я не знаю, кто из нас придумал это — отправиться в неведомые дебри, чтобы проверить нашу любовь. Кирилл считал, что я. А я — что он. Для чего это было нужно мне, я толком не понимала, потому что в проверке не нуждалась. А Кирилл эту проверку и так уже прошел. Но чем-то идея нам обоим понравилась, было в ней нечто такое…
Легенду о Лунной Сове мы вычитали в старом журнале, одном из тех, что муж перетащил ко мне из своей крошечной квартирки в Сокольниках. Кирилл большой любитель таких таинственных и романтических историй. «В безлунную летнюю ночь на высокой скале двое влюбленных могут увидеть полет Лунной Совы». Могут. А могут и не увидеть. Или увидит кто-то один. Тот, кто увидел — любит по-настоящему, искренне и навсегда.
В первую очередь нас зацепило в этой легенде то, что говорилось в ней о совершенно конкретном месте, которое мы без труда отыскали на карте. Мы все время возвращались к этой красивой сказке, пока не решили: поедем! По крайней мере, побудем вдвоем, без постоянного присутствия чужих глаз — горничных, охранников и моих так называемых подруг. А лучшего места, чем глухие леса в богом забытом районе, не найти. Там даже ни одной гостиницы нет!
Ещё месяц ушел на споры, сомнения и уточнения маршрута. Мы оба делали вид, что считаем затею несерьёзной, проверки не боимся и только уступаем капризу другого. Так ли это было на самом деле? Наверное, уже неважно. Сегодня утром мы, два наивных романтика, вышли из поезда на крошечной станции, навьючили на выведенных из специального вагона лошадей свой нехитрый скарб и отправились через Шеметовский бор к тем самым скалам. И я была уверена, что если легенда не врёт, мы оба увидим там Лунную Сову. Хотя, конечно, глупо верить легендам.
Сложнее всего было, конечно же, убедить моего отца, что нам абсолютно ничего не грозит. Да, и никакую охрану нам не надо! Ну кто, скажите, сможет угнаться за нами, если мы поедем на сильных и выносливых лошадях? А автомобильных дорог в этом бору, судя, во всяком случае, по карте, вовсе нет. Так что никто нам не страшен.
Обычная экскурсия в лес, почти пикник.
— Эй, не спи! — Ромка ощутимо ткнул меня кулаком между лопаток. — Вот он, свороток!
Я потянула повод, и Байярд неохотно свернул в едва заметный просвет между кустов ольшаника. Зафыркал, запрядал ушами, нервно переступая копытами. Я погладила атласную шею, успокаивая коня. Бояться в лесу нечего, крупные звери тут не водятся, а мелких можно отогнать выстрелом из пистолета, на всякий случай прихваченного Кириллом.
Тёмные каменные стены появились слева за густым ивняком совершенно неожиданно. Полное отсутствие крыши, скорбные провалы окон, сквозь которые кое-где просвечивало сумеречное небо. Что это — разрушенный замок, дворец? Только не обычный дом, слишком уж он огромен. И сколько лет этим мрачным руинам?
— Ох ты ж, ёжкин папа… — ахнул у меня за спиной мальчишка. — Шеметовское гнездо снова поднялось! И зачем я только согласился с вами ехать…
Позади громко всхрапнул Брайан, он пятился в кусты, и в лошадиных глазах плескался панический страх. Я испугалась, что Кирилл с ним не справится. Пришлось мне срочно спешиться и схватить повод. Почувствовав уверенную руку, конь притих.
— Что это? — спросила я у Ромки, указывая на стены и стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.
— Тебя как зовут? — почему-то шепотом спросил мальчишка.
— Яна, — слегка смутилась я. Действительно, не сочла нужным представиться. — А это мой муж Кирилл.
— Так вот, Яна, — Ромка по взрослому вздохнул и полез с лошади. Я протянула ему руку, боясь, что он свалится, всё-таки Байярд в холке метр семьдесят. Но парень только головой помотал и спрыгнул сам. — Тут вообще-то — болото. Шеметовское болото. А раньше стояла усадьба, графская. И парк был, говорят. После революции дворец ихний сожгли, а самих графьев постреляли и тут же где-то зарыли. А потом, рассказывали, всё в болото и ухнуло, ничего не осталось, всё затянулось — и дворец, и парк, и могилы.
— В болото? — Кирилл спрыгнул с лошади и подошел к нам, ведя Брайана в поводу. — Какое болото?
Перед нами простирался абсолютно ровный луг, поросший густой травой.
— Болото тут было ещё недавно, сам видел. Вообще-то наши, деревенские это место обходят. Нечистое место. Но мы с пацанами сюда бегали — лозу резать.
— И куда это болото делось? — прищурился Кирилл.
— Так я ж и говорю, слухи ходят, что иногда дворец из болота поднимается. И это не к добру, ох, не к добру, — по-старушечьи запричитал Ромка. — Беда будет или помрет кто-то. В последний раз, как его лесничий видел, пять дворов в Рогозине выгорело и двое маленьких ребятишек там, живьем…
— Чертовщина какая-то, — пожал плечами муж. — Не может быть так, чтобы болото поднималось и опускалось без следов.
— Не может, — шмыгнув носом, согласился парень, — но вот же — есть.
— Ну, ладно, всё это, конечно, занимательно, — в голосе Кирилла звучал откровенный скепсис, — но как нам к Заячьей пади проехать?
— А вот так и ехайте, тропинка прямо туда ведет. Да и я с вами, обратно одному возвращаться страшно, так я до пади доберусь, а оттуда — напрямик до дома. Эдак даже ближе получится.
Мы снова сели на лошадей. Сумерки становились всё гуще, и я с тоской думала, что мероприятие оказалось не таким легким и занятным, как нам казалось. Мы ведь рассчитывали, что ещё засветло доберемся до скал, а оказались в непонятном, пугающем месте… и кто знает, где придется теперь ночевать.
Позади запикал сотовый, это Кирилл пытался дозвониться до дома, мы клятвенно обещали отцу регулярно сообщать, где мы и что с нами. Судя по звукам, дозвониться не получалось. Я придержала Байярда.
— Нет связи, — сообщил муж. — Странно, утром все было в порядке.
— Наверное, рельеф такой, что волны не проходят, — неуверенно предположила я, потому что ни в связи, ни в волнах ровным счетом ничего не понимала.
— Будем надеяться.
На всякий случай я попыталась позвонить со своей трубки, но она тоже только издавала растерянные трели, не в силах обеспечить контакт. А ведь нам гарантировали «роуминг по всему миру»!
Синий вечер смазывал очертание близких зарослей, и я не сразу поняла, что тропинка закончилась. Байярд остановился и тревожно заржал. Ромка спрыгнул на землю и попытался пройти вперед. Светлая футболка мелькала в зарослях густого ивняка.
— Стойте, здесь болото! — раздался его крик.
— Ты куда нас завел? — раздраженно спросил Кирилл.
— Не знаю, тут точно была тропинка к Заячьей пади, я эти места вдоль и поперек исходил, — мальчишка вынырнул из темноты у самой лошадиной морды, и мой конь испуганно дернулся. — А сейчас болото. Откуда оно тут взялось?
— Ну, наверное, переехало — от графского дворца сюда. По закону сохранения… — Кирилл запнулся, — по закону сохранения болот в природе. Хотя я тебе не верю ни на грош, сочинять ты, братец, мастак. Ну да ладно, раз проехать мы не можем, нужно возвращаться и ждать утра. Там разберемся.
— Ты собираешься тут ночевать? — мне стало не по себе.
— Ну почему тут? Вернемся на луг, разобьем палатку, разведем костер, — бодрился Кирилл.
— Возле этого ужасного обгорелого дворца, где закопаны мертвые «графья»?
— А что делать? Тут ведь рядом больше нет мало-мальски пригодных для ночлега мест. Точно? — спросил он у Ромки.
— Нету, — подтвердил тот и жалобно шмыгнул носом. — Тут кругом либо болота либо густющий лес.
— А «графья», — слишком уж жизнерадостно продолжал муж, — давно умерли, так что тихие. В этом мире нужно бояться живых, а мертвые никому ещё вреда не причинили.
Мне эта его фраза не понравилась. Но выхода действительно не было, и мы вернулись к дворцу Шеметовых. В темноте он был почти уже не виден, и если не смотреть в ту сторону и не думать о нем, то вполне терпимо.
Первым делом Кирилл разыскал во вьюках фонарик и топор. Когда сноп яркого света разрезал тьму, сразу стало как-то веселее. Мы довольно быстро набрали кучу валежника, и скоро уже на лугу горел, потрескивая, костер.
Мы кое-как поставили палатку и, усевшись у огня, стали ждать, пока закипит вода в котелке, чтобы заварить чай. Готовить что-то существенное уже не было ни сил, ни желания — достали батон и колбасу и сделали толстые бутерброды. Только тут я поняла, насколько голодна. Кирилл предложил мне выпить коньяка из припасенной фляжки, но я отказалась. Ромка жевал молча, он больше не заговаривал о возвращении домой. Видимо, решил заночевать с нами, трусишка. Хотя если бы мне сейчас предложили идти куда-то одной, в темноте… Хлеб с колбасой встали у меня поперек горла, потому что сзади отчетливо послышались чьи-то шаги.
Кирилл, не торопясь, поднялся во весь свой немалый рост.
Ромка опустил руку с зажатым в ней бутербродом и уставился круглыми глазами мне за спину. Я обернулась.
Он вступил в круг света — среднего роста, гибкая тонкая фигура и неожиданно широкие, сильные плечи. Черная шелковая рубашка и черные брюки, заправленные в пижонские сапожки. Темные слегка вьющиеся волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб. Тонкие усики и надменный, неожиданно яркий на бледном лице, рот. Мне никогда не нравились мужчины такого богемного типа. Обычно они эгоистичны и избалованы.
— Вечер добрый, — произнес гость спокойно. А вот голос у него приятный, глубокий и низкий, про такие говорят — бархатный. Хотя у Кирилла лучше. Почему я сравниваю?
— Здравствуйте, — муж вглядывался в пришельца довольно напряженно. В глухом лесу, где кроме одного парнишки, мы за весь день не встретили ни души, вдруг разгуливает некий франт.
— Здравствуйте, — эхом повторили мы с Ромкой.
— Вижу, что вы случайно оказались в здешних местах, — незнакомец улыбнулся и подошел к костру.
— Вообще-то, мы хотим добраться до скал, — Кирилл снова уселся к огню, убедившись, что гость пришел один и с пустыми руками, без оружия. — Милая, вода закипела, где у нас заварка?
Я протянула ему пачку.
— Вы, конечно, не откажетесь от чашки чая с коньяком? — Кирилл сыпанул в котелок заварку и снял его с огня.
— Не откажусь, — снова улыбнулся гость. Сверкнули безупречные зубы. — Но вначале, если позволите, представлюсь. Николай. Приехал для сбора материалов, так что живу тут неподалеку с приятелем.
— Каких материалов? — сразу заинтересовался Кирилл, доставая походный футляр, в котором хранились серебряная фляжка с коньяком и крошечные стаканчики. — Ну, за знакомство. Я — Кирилл, это моя жена Яна. А сей отрок — Ромка, местный краевед и наш неудачливый проводник. — Он подмигнул насупившемуся было мальчишке.
— Книгу я собираюсь писать об истории графов Шеметов, вот и приехал посмотреть, что осталось от имения, — пояснил гость, пригубливая стаканчик. — А ведь отличный коньячок, право слово, отличный.
— Шеметовых? — удивился Кирилл.
— Не Шеметовых, а Шеметов. Может быть, читали «Локис» Проспера Мериме? Он как раз об одном представителе этой фамилии, графе Михаиле. По сюжету он превратился в медведя и перегрыз горло своей молодой жене. Но это совершенно другая ветвь Шеметов — западная, а я хочу писать о здешних, восточных. Это их уже местные жители Шеметовыми окрестили.
Я заметила, что Ромка слушает Николая, раскрыв рот, хотя вряд ли он читал Мериме.
— Вы хотите написать о том, как сожгли поместье, а хозяев расстреляли? — не выдержала я.
— Об этом — в конце. История рода интересна во многих отношениях. Было в ней тоже немало таинственного и сверхъестественного. А свою погибель… мученическую смерть последние из Шеметов приняли от рук своего же отпрыска, в каждой семье не без выродка, — Николай поморщился и допил коньяк.
— Как это? — удивилась я. — Разве их не крестьяне с большевиками казнили?
— Они, родимые, — Николай отвечал мне, но словно избегал встречаться взглядом. — Да только кто привел их? Кто безжалостно стрелял в старого графа и его жену, кто взорвал фамильный склеп, а потом плеснул керосином на книги в библиотеке и поджег?
— И кто? — мне вдруг стало зябко возле пылающего костра.
— Младший сынок, убийца и изгой. Не ведали, что творили, когда от каторги спасали, вот он и отплатил им.
— Расскажите! — выдохнул Ромка и даже привстал.
— Вкратце история такая. Было у графа Шемета два сына. И надумал старший жениться на воспитаннице отца, красавице и умнице Наденьке. Да только перед самой свадьбой нашли его убитым. Поехал на охоту и не вернулся, застрелил кто-то. И видели рядом с тем местом младшего сына, который, как говорили, проходу невесте брата не давал. Арестовали было убийцу, но старый граф связи имел — договорился с кем надо, и дело замяли. Дескать, сам охотник по неосторожности на курок нажал. Несчастный случай. Но, однако, с того времени больше младшего сына отец видеть не хотел, за границу жить отправил. И вот как вышло — вернулся тот нехорошим летом восемнадцатого года с отрядом матросов и толпой пьяных крестьян в родной дом и отомстил.
— А Наденька? — не выдержала я.
— Наденька сразу после гибели жениха ушла в монастырь, и о судьбе её более ничего не известно.
— Здорово… — восхитился Ромка.
— Что же тут здорово? Братоубийство и убийство родителей — это страшно, — не согласилась я.
— Рассказывает здорово, — уточнил мальчишка. — А книжку я непременно куплю, это же всё тут, в наших местах было.
— Ну что, не слишком сильно я вас напугал? — улыбнулся Николай. — А ведь могу ещё больше. С того времени прошел в народе слух, что над сожженным домом витает проклятие. К этому месту старались без особой надобности не ходить. Даже пастухи стада стороной гнали. Якобы старый граф перед смертью проклял младшего сына, но тот только рассмеялся и ответил: «Ваши кости давно сгниют и болотом зарастут, а от дома и следов не останется. И тогда я приду и плюну на это место!» Так что проклятие ли подействовало или слова сына, но творятся тут вещи нехорошие. Говорят, что время от времени появляется у Шеметовского болота убийца, все такой же молодой и красивый, и словно ищет что-то. Кто-то говорит — родительские могилы, кто-то — душу.
— Как это может быть? — удивился Кирилл. — Он что, бессмертный?
— Никто не знает, да и это, скорее, похоже на страшные сказки. Знаете, из тех, которые ребятишки в темноте друг другу любят рассказывать, чтобы напугать посильнее. Призраки, оборотни… Ну, индусы бы, к примеру, о реинкарнации вспомнили, о переселении душ. Говорят ещё, что жил в графском доме некий чернокнижник, вот он таким образом и выторговал себе жизнь — дал младшему графскому сыну не то эликсир, не то заклятие какое-то и тот стал оборотнем. Или он и был оборотнем, а колдун тот его бессмертным сделал. Только одно условие поставил — должен тот убивать постоянно, чтобы самому вечно оставаться молодым. Но меня больше интересует даже не это, а то, почему уровень болот тут постоянно меняется, — неожиданно сменил тему наш гость. — Я даже геологов и гидрологов хотел привлечь. Господский дом простоял тут минимум пару сотен лет спокойно, а теперь то появляется, то вновь исчезает в трясине. Вот мне пришлось два года ждать, пока он снова не поднимется.
— Странно, — заметила я. — А мне не показалось, что эти стены, — я кивнула в темноту, — раньше были погружены в болото. Никаких следов ила на камнях. Правда, я близко не подходила.
— Вот именно. — Наш гость пожал плечами. — Необъяснимое явление. Пока, по крайней мере. Один старый дед из местных даже клялся мне, что иногда тут и огни горят, и музыка играет. Словно бал справляют. Дескать, собираются все — и граф с графиней, и сын старший. Ждут, не заглянет ли на огонек и младший, чтобы спросить с него за все учиненное. Но это уж точно выдумки, хотя увидеть было бы интересно.
— Мне тоже, — неуверенно пискнул Ромка. — Хотя… ну их! Страсти-то какие.
Николай потрепал мальчишку по голове.
— Пора мне, вам завтра вставать рано. И, пожалуйста, старайтесь держаться подальше от развалин, мало ли что. — Он легко вскочил на ноги и, не оглядываясь, зашагал, растворяясь в темноте. Когда звуки шагов затихли, Кирилл пожал плечами:
— Странный он какой-то.
— Писатели все странные, — я зевнула. — Развлек нас так, что теперь и спать ложиться страшно. Но придется, у меня уже глаза слипаются.
— Ты веришь в то, что мы ночуем в проклятом месте? — шепотом спросила я у мужа, когда мы улеглись.
— Нет, — тихо дунул он мне в ухо и тут же поцеловал. Нежно и пылко. — Не верю. Обычный фольклор. Люди не могут жить без того, чтобы не фантазировать.
— Тогда и Лунная Сова — фольклор. Ой, щекотно! — я завозилась в спальнике. — Кир, прекрати немедленно!
— Не прекращу! — тихо прорычал он. — А сову мы увидим. Я, по крайней мере, это точно знаю. Всё, спи, неугомонная.
Он обнял меня и спустя несколько минут задышал ровно и безмятежно. Нет, все-таки истории, рассказанные вот так, ночью, у костра, да ещё и незнакомцами, производят сильное впечатление. Куда там до них голливудским триллерам.
А сейчас — спать, спать…
Но сон пришел не сразу. Напоследок, видимо навеянная историями Николая, мне вспомнилась ужасная история, случившаяся после минувшего Рождества. Тогда она стоила отцу, да и мне, кучи нервов.
Приятель отца, Олег Евгеньевич Никонов, дядя Олег, которого я помнила едва ли не с пеленок, сгорел в машине, когда ехал к нам. Его обстреляли из леса, и одна из пуль попала в бензобак. Дикая ситуация, если учесть, что Никонов руководил службой безопасности в головной отцовской фирме. Обычно ведь стреляют в боссов, а не в тех, кто их охраняет. А за час до этого он позвонил и сообщил, что у него есть какие-то сведения, которые он должен сообщить лично отцу. Сведения и документы. Что это было, мы так и не узнали — все сгорело в пламени.
Меня гибель дяди Олега потрясла — после смерти мамы это была вторая потеря, которую пережить было трудно. А ведь был ещё Иосиф… Казалось, что вокруг меня постепенно образуется пустота, уходят люди, которых я любила, которые были частью моей не слишком богатой на теплоту отношений жизни. И так быстро…
Отец вытряхивал душу из заместителя Никонова и остальных «безопасников», пытаясь узнать, что за расследование он проводил в последнее время, но никто ничего не знал — это могло быть все, что угодно. Все, что угодно, вплоть до наличия предателя, работающего на конкурентов внутри самой папиной империи.
Поэтому приходилось принимать меры, кого-то увольнять — первым отец решил избавиться от того самого неосведомленного заместителя дяди Олега. Обрел ещё одного, если не врага, то недруга. А все эти бреши и рокировки по принципу домино рушили уже сложившуюся структуру. Так что весна выдалась на редкость напряженной и суетной. По-моему, отец до сих пор ждет, чем аукнется нам тот взрыв на заснеженной лесной дороге.
Почему мне это вспомнилось? Смутная аналогия — предательство и убийство. Это было во все времена, и это осталось до сих пор.
Убийцу тогда так и не нашли.
Что меня разбудило – не знаю. Может быть, крикнула ночная птица, или просто я вздрогнула во сне. Рядом тихо похрапывал Кирилл. Он всегда храпит, когда выпьет, хотя делает это крайне редко. И тогда его из пушки не разбудишь.
Отчего-то вспомнилось наше свадебное путешествие. Было оно не слишком веселым, со дня смерти мамы минуло всего полгода, и в доме был траур. Поэтому наша свадьба была скромной. Относительно скромной, конечно. Вначале мы поехали в обычный районный ЗАГС и расписались. Эта процедура показалась мне удручающей. Даже в сравнении с тем, как все происходило, когда я выходила замуж за Игоря. Опять пафосная дама в розовом костюме, блюдечко с кольцами и заученные наизусть фразы о любви и согласии. Мы терпеливо прошли все этапы. Единственное — шампанское пить не стали. У дверей нас ждали всего две машины, отец в ЗАГС не поехал, были только мы и свидетели.
А вот в церкви венчание прошло куда более трогательно и торжественно. Помню капли желтого воска, стекающие со свечи на мои белые перчатки, и юного служку, державшего надо мной венец. Он прошептал, что свечу нужно наклонить слегка вперед, чтобы не обжечься. Кирилл в строгом черном костюме неподвижно замер рядом, и мне казалось, что я слышу, как стучит его сердце. Сосредоточенное лицо, складка, залегшая между бровями. Заметив, что я смотрю на него, он улыбнулся мне самыми краешками губ. Батюшка говорил напевно и красиво, хор звучал так, что у меня наворачивались слезы, хотя сентиментальностью я никогда не страдала. И даже отец, когда мы вышли из храма, был непривычно размягченным и ласковым.
А сразу после этого мы уехали. Не было никакого свадебного обеда, пьяных гостей, пытающихся переплюнуть друг друга дороговизной и оригинальностью подарков. Мы просто сели в самолет и улетели из слякотной московской осени в тропический рай. И наша первая ночь была не в роскошных апартаментах, а в удивительно уютной маленькой гостинице на Таити — стены покрыты ажурными циновками, в окна светят огромные звезды, а под потолком висят гирлянды огромных цветов, роняющих лепестки нам на кровать. Облако-кровать, пахнущую белыми, мерцающими в лунном свете цветами…
Я поерзала, пытаясь устроиться поудобней, но твердость земли ощущалась сквозь спальник и вызывала раздражение. Всё-таки я неженка. И ещё какая неженка. Нашла, что вспоминать!
Почудилось мне, или действительно где-то вдалеке раздавалась музыка, словно кто-то перебирал струны гитары?
Я выбралась из палатки.
Снаружи было темно, ни малейшего намека на рассвет. Значит, спала я совсем недолго, ведь летом светает рано. Колкие холодные звезды вразнобой мигали на небе. Стоп, а наш костёр? Ромка остался ночевать около него, в палатку лезть наотрез отказался. Мы соорудили ему удобную постель из потников и двух наших курток, и он тут же уснул, свернувшись трогательным калачиком. Но теперь костер потух и ничего не видно.
Я не стала будить мальчика, обошла место, где по моим предположениям он спал, стороной. Лошадей видно не было, и я встревожилась. Будить Кирилла бесполезно, а глянуть, куда подевались Брайан и Байярд, не мешало. Оба были не из тех, кто станет ночью болтаться по лесу, все-таки выросли практически у меня на руках. Отец завел конюшню именно для меня. И первой моей лошадью была Баядера, кобыла тракененской породы. Была она смирной и обладала прекрасным чутьем. Оба её сына пошли в мать. И куда они отправились, спутанные и в темноте?
Сориентировавшись, я решила, что они либо на лугу перед домом, либо ушли по тропе.
Пришлось лезть в палатку и отыскивать фонарик. Кирилл даже храпеть не перестал! Я погладила его по колючей щеке и улыбнулась — спит сном младенца.
Вначале я осмотрела все вокруг — Ромка тоже спал, укрывшись курткой с головой, наружу торчали только ноги в трогательных детских полосатых носках. Рядом валялись сапоги.
Потом я отправилась вдоль луга. Фонарик был очень мощным, и луч от него пробивался метров на тридцать, если не больше. Нет, лошадей поблизости не было.
Тогда я вышла на тропу и прошла вперед до болота. В трясину кони, конечно, не сунутся, но проверить стоит — могут топтаться где-нибудь по краю. Но болото было тихим и пустынным, только завозилась в камышах разбуженная мной какая-то птица.
Я повернула обратно. Миновала поворот к лугу и тут увидела в темноте конский силуэт. Это был Байярд, слегка растерянный, но не испуганный. Один.
— Где Брайан? — грозно спросила я у него.
В ответ услышала только глубокий вздох. Вот как, один — смирный мальчик, бродит неподалеку. А второй? Я быстро сняла путы с ног Байярда, этой же веревкой взнуздала его и запрыгнула на теплую лошадиную спину.
Копыта коня ступали почти неслышно, я выключила фонарик и изо всех сил всматривалась в темноту. Тропа казалась бесконечной, но совсем не страшной. И музыка послышалась снова — где-то впереди, за поворотом и слева. Интересно, это галлюцинации, или тут и правда кто-то музицирует в ночи?
А вот это уже интересно. Приглядевшись, я заметила красный отблеск. Костер? Байярд фыркнул и заспешил, почти переходя на рысь. Но мне совсем не улыбалось схлопотать по лбу какой-нибудь веткой, и я сдержала его. К тому же, неизвестно, кто здесь может оказаться, а встретиться с незнакомыми людьми в таком медвежьем углу не всегда безопасно. Так что пришлось почти красться в темноте.
Это действительно был костер. В его свете были видны сидящие около него люди и…
— Брайан! Вот ты где, паршивец! — разозлилась я.
Музыка смолкла, и одна из человеческих фигур встала во весь рост и голосом нашего недавнего знакомца Николая воскликнула:
— Яна? Господи, я и не думал, что вы отправитель искать коня. Очевидно, он каким-то образом освободился от пут и прибился к нам. Я собирался отвести его к вам рано утром.
Ну, конечно, Брайана треножил Кирилл, а опыта у него в этом маловато. Можно сказать, совсем нет опыта, вот веревка и размоталась.
Быстро подойдя ко мне, Николай предложил:
— Спешивайтесь. Познакомитесь с моим напарником. У нас замечательный чай, на травах и со свежим липовым медом. Хотите чаю?
А ведь мне действительно хотелось пить — во рту пересохло за время блужданий. Так что я приняла приглашение и спрыгнула с лошади. Николай хотел подставить мне руку, но она не понадобилась. Уж если я умею взобраться без стремян на здоровенного коня, то слезть — тем более.
От костра мне навстречу, отложив гитару, поднялся мужчина. Среднего роста, в свитере и джинсах. Довольно обычный брюнет с короткой бородой, в которой виднелась светлая прядь. Седина?
— Андрей, — представился он. — А вы Яна? Ник мне о вас рассказывал.
— Почему вы не спите? — я слегка растерялась. — И вообще — сколько сейчас времени?
— Около двух часов, — ответил Николай. — А не спим, потому что не хочется, уж слишком хороша ночь. Эндрю вот играет, а я слушаю.
Меня усадили на свернутую фуфайку, налили в кружку душистого чая, вручили краюху обильно политого медом хлеба. Видимо, чтобы не смущать меня разглядыванием, Андрей снова взял гитару и тронул струны. Вначале только играл, потом тихо запел. Голос у него был негромкий, низкий и красивый. Слова некоторых песен были мне известны — эти стихи я когда-то читала.
Услышав, что начинаю тихонько подпевать, Андрей подсел ко мне поближе, подбирая тональность.
Господи, когда же я пела вот так, под гитару, в последний раз? В «нашем кругу» такое просто немыслимо. Пожалуй… да, третий курс, и я, сбежавшая от охранников и вечного брюзжания Игоря за город с университетскими приятелями. Тогда тоже был костер в лесу, и два голоса сплетались под звездным небом почти так же греховно, как сплетаются тела. Но до тел дело тогда не дошло…
Николай курил трубку с длинным чубуком, внимательно глядя на нас.
Потом Андрей перестал играть и спросил:
— Вы с мужем собрались на скалы?
— Да, — кивнула я. — Довольно дурацкая поездка, правда?
— Ну, отчего же. Просто туда ездят немногие. Место очень безлюдное, и добираться туда сложно.
— Оказывается, да. Хотя по карте казалось, что ничего особенного… Потом Шеметовское болото устроило нам ловушку. Вы знаете, как проехать к скалам в обход?
— А вам действительно туда нужно? — спросил Николай, подбрасывая в костер сухие ветки. В свете взметнувшегося пламени мне показалось, что он бросил на меня взгляд, полный… сожаления, что ли.
— Я могу вас проводить до скал, — предложил Андрей. — Всё равно собирался туда зайти на обратном пути.
Я задумалась. Вряд ли Кириллу понравится новый попутчик. Одно дело — местный паренек, готовый указать дорогу, и совсем другое — взрослый мужчина. Ведь мы не просто так полезем на эти скалы, зачем нам лишний свидетель нашего романтического безумия?
Видя мою заминку, Андрей усмехнулся.
— Лунная Сова, да? — шепотом спросил он.
Я улыбнулась ему в ответ. Он понимающе кивнул и снова начал играть. Под перебор струн только тихо сказал мне:
— Будьте осторожны, там есть опасные места. Особенно по ночам. А добираться придется в обход — болото обогнете справа, и вдоль него доедете до старой пасеки. Оттуда возьмете влево, точно на север. К Заячьей пади так добираться не стоит, а до скал — вполне. Только дольше. Но другого пути нет.
— Спасибо, — благодарно ответила я.
Ещё немного посидев, я увидела над лесом тонкую светлую полоску. Начинался рассвет. А ведь нам всем неплохо бы хоть немного поспать. Спохватившись, я решила, что пора возвращаться.
— Красивая легенда, — сказал мне на прощанье Андрей. — Красивая и опасная.
— Да, я помню и буду осторожна.
— Не только этим опасная… Иногда лучше не получать ответов на свои вопросы. И все равно — удачи вам. Ник проводит вас до вашей палатки.
— Может быть, не стоит?
— Стоит, стоит. Я хочу быть уверен, что вы добрались благополучно, — Николай ухватил Байярда за повод и пошел вперед. Следом топала я, за мной, виновато пофыркивая, второй конь.
— Андрей что, тоже писатель? — тихо, чтобы не разбудить спящих, спросила я напоследок, когда уже лошади были вновь спутаны около нашего маленького лагеря.
— Да, — рассеянно ответил Николай. — И поэт. По-моему, вы его покорили знанием его стихов.
Вот как? А ведь я даже не помнила имени их автора. Кажется, это было давно — случайная книга или сайт в интернете. Нет, не помню.
На прощанье я помахала своему провожатому рукой. В рассветной синеве уже начали проступать темные стены, окутанные понизу туманом. Фигура Николая исчезла за кустами, а потом затихли и звуки шагов.
Кирилл лежал и дышал ровно. Спит или нет? А если не спит, то слышал ли он наш разговор? Впрочем, какая разница, мог бы и соизволить проснуться, когда я металась в поисках лошадей. С этой мыслью я рухнула рядом с ним и тут же уснула.
Проснулась я бессовестно поздно. Солнце стояло уже довольно высоко. Около горящего костра, нахохлившись, сидел Ромка, меланхолично ломая и бросая в огонь веточки. Я вылезла на свет божий и потянулась. Отлично, ни одна мышца не ноет после вчерашней многочасовой поездки в седле. А ведь я боялась, что поначалу будет тяжеловато. Но ничего — ежедневная верховая езда и плавание не пропали даром.
— А вот и наша соня проснулась, — послышался позади голос Кирилла. Он вышел из-за деревьев и улыбнулся. — Ну и как спалось на свежем воздухе?
— Почему раньше не разбудили? — зевая, поинтересовалась я.
— А зачем? Мы что, куда-то спешим?
Ромка посмотрел на меня с неудовольствием и пробурчал что-то насчет того, что кое-кто, может быть, и не спешит. А вот лично он только и мечтает, как бы поскорее домой попасть.
— Давай, завтракай, а я пока барахло упакую, — крикнул Кирилл. — И почему это мой фонарик около палатки валяется? Я его, вроде бы, внутрь клал.
Я в двух словах объяснила, что искала ночью разбредшихся лошадей. Кирилл округлил глаза. Да и Ромка поглядывал на меня с почтением. А как же — одна, в темноте около Шеметовского болота, и не испугалась.
— Кстати, я дорогу разузнала, — сообщила я, жуя хлеб с сыром и запивая его кофе, кое-как сваренным мужем на костре в чайнике. Ох, уж лучше чай, чем такой кофе.
— Ну, ты прямо разведчик, — похвалил меня муж.
Показалось мне или нет, что глаза его при этом странно блеснули.
— Знаешь, где старая пасека? — спросила я у мальчика.
— Когда-то бывал, — солидно ответил тот. — Делать там нечего, все давно разорено и погнило.
— Ну, нам там не мед собирать, просто нужно объехать болото справа, а у этой пасеки повернуть на север.
— Придется и дальше ехать с вами, — вздохнул Ромка, — одному в этих местах…
Он не закончил, но было и так понятно, что Шеметовское болото нагоняет на него страх.
Через час мы были уже в пути. Ехать было не слишком тяжело, но сложновато. Тропы не стало, а подтопленные берега часто вызывали сомнение, и мы предпочитали объезжать их поверху, через густые заросли. Я про себя ругалась и ворчала — собирались мило отдохнуть, а попали в какие-то джунгли. Даже лианы попадаются.
— Смотри, утка с утятами, — то и дело показывал мне Кирилл разную болотную дичь. — А там — цапля.
Ромка сидел позади, меня вцепившись в луку седла и только сопел. Очевидно, орнитологические изыскания Кирилла интересовали его менее всего. Солнце стояло в зените и ощутимо припекало. Я сняла ветровку и осталась в одной майке. Пусть уж лучше комары кусают, чем медленно жариться. На ходу я натерлась мазью от кровососов и почувствовала себя значительно уверенней. В конце концов, приключение — это не так уж плохо.
— Ночью я вроде бы слышал музыку. И кто-то пел, — сообщил мне Кирилл, придерживая Брайяна, чтобы поравняться. Благо, место позволяло — кусты тут широко расступались. — Это мне приснилось?
— Нет, — неохотно отозвалась я. — Не приснилось. Мы действительно немного попели. Под гитару, у костра.
— Ты умеешь петь? — с некоторым изумлением воскликнул муж.
— А почему нет? Пела когда-то. Правда, голос у меня слишком слабый. Можно сказать, никакой.
— Почему я никогда не слышал?
— Вот только не проси, чтобы я немедленно принялась тут голосить, — расхохоталась я. — Я на это способна только в подходящей обстановке и в подходящей компании.
— А компания была подходящей? — мне показалось, или в его голосе прозвучала настороженная ревнивая нотка?
— Да просто случайная. Два писателя-романтика — Николай и его приятель. Я же говорила, что искала лошадей. Брайян к ним ушляляся, мерзавец такой. Они меня чаем напоили, ничего особенного.
Кирилл слегка обиженно промолчал. Но через пару минут мы уже забыли об этом разговоре, потому что путь нам перерезал довольно глубокий овраг, и пришлось ломиться по его краю через мелкий густой подлесок. Только голову от веток отворачивай, да вперед смотри.
Часа в три мы решили сделать привал, пустив лошадей попастись. Кирилл достал карту и попытался определить, где мы находимся. Но так и не смог. Ромка примерно показал, где должна быть старая пасека, получалось, что мы находились где-то рядом с ней. Но вот где? Эти переменчивые болота искажали местность до неузнаваемости, судя по тому, что даже выросший тут мальчишка терялся, хотя виду старался не показывать.
— Что-то, братец, хитришь, — сердито пробормотал Кирилл, сворачивая карту.
Мальчишка насупился и пожал плечами, показывая, что обстоятельства сильнее его.
Неужели, Кирилл всерьез считает, что Ромка водит нас за нос? Не может такого быть, да и зачем ему это?
Я отвлекла помрачневшего мужа каким-то вопросом, и постаралась сгладить возникшее напряжение.
Мы вскипятили на маленьком костре воду, развели концентраты и наелись. Вот уж никогда не думала, что могу с таким аппетитом уплетать лапшу с креветками из пластиковых стаканчиков. Остаток кипятка я слила в термос и взболтала в нем молотый кофе. Пища богов!
Отдыхать после еды не стали — нужно было торопиться, чтобы хоть до пасеки доехать засветло, двигались мы с черепашьей скоростью, петляя и постоянно огибая препятствия. Мне казалось это подозрительным — ведь Ромка собирался ещё вчера добраться до дома. Но лес есть лес — одно дело ехать по пусть и не широкой, но тропе. И совсем другое — по бездорожью.
Старика первым заметил Кирилл. Он стоял у небольшой заводи, приложив собранную лодочкой ладонь ко лбу, и смотрел на болото.
— Эй! — окликнул его муж. — Здравствуйте!
— Здрасти, — оглянувшись, отозвался дед. Был он стар, на вид лет восьмидесяти. Лицо все покрыто глубокими морщинами, седая реденькая борода, кустистые брови. Одет во фланелевую рубашку, кроличью безрукавку и потертые штаны, заправленные в сапоги. — Куда это вы?
— Не подскажете, до старой пасеки ещё далеко?
— Дык, как сказать. Эвон где она, — старик указал вбок через болото. Но разглядеть что-то там, куда он тыкал пальцем, мне не удалось. — Да только чего вам там?
— Да ничего нам там, — с досадой ответил Кирилл. — Нам от неё к скалам свернуть надо.
— К скалам-то? — дед почесал бороду и кивнул. — К скалам проедете. А чего вам там?
— Отдохнуть хотим, — улыбнулась я. — Туристы мы.
— А, ну тогда ехайте, — милостиво разрешили нам. Потом старик оглянулся, и словно боясь, что кто-то его подслушает, конфиденциальным шепотом спросил: — Шеметовская-то развалина стоит?
— Стоит, — кивнула.
— Ох, грехи наши тяжкие, — закручинился дед. — Опять вылезла на свет божий. Ох, беде быть. А графа-то молодого поблизости не видно?
— Не видно там никакого графа! — рассердился мой супруг.
— Ну и ладно, — закивал старик. — Нет, и не надо.
Он как-то опасливо глянул на Кирилла, потом на Ромку.
— А ты, пострел, чего с ними? Ну-ка, айда со мной. Дома, небось, мамка уже хворостину выломала, ждет.
Мальчик, не дожидаясь повторного приглашения, спрыгнул с лошадиной спины.
— Пойду я, пожалуй, — с некоторым смущением сообщил он. — Теперь, с дедом Кузьмой, не заплутаю.
— На, держи! — Кирилл протянул ему обещанную плату. — Да, бери, бери!
Ромка, помявшись, деньги принял и тут же поспешил за стариком, который успел уже уковылять в сторону и теперь ждал мальчишку. Губы его шевелились, но слов слышно не было.
— Суровый абориген, — хмыкнул Кирилл, когда обе фигуры скрылись из виду. — Где он сказал, эта чертова пасека?
Мы направили лошадей вдоль камышей. И ведь почему-то никому из нас не приходила в голову простая мысль — повернуть обратно.
До пасеки мы добрались лишь спустя два часа. При этом удача словно покинула нас вместе с Ромкой — приходилось то и дело возвращаться и искать новые пути для обхода. Солнце пекло, гудели комары и какие-то огромные полосатые мухи. Усталости не было, я даже слегка расслабилась и стала получать удовольствие от скитания. «Становлюсь бродягой» — думала я, лениво покачиваясь в седле. Мы почти не разговаривали, перебрасываясь лишь короткими репликами. Когда мне стало казаться, что болото мы объехали полностью, и сейчас опять слева появится дворец Шеметов, Кирилл закричал:
— Ну, наконец-то!
Я завертела головой и тоже увидела между высокими осинами и соснами просвет, а на нем строение из черных, полусгнивших досок. Ударив пятками конские бока, я пустила Байярда рысью. Мы выехали на чудесную поляну, поросшую травой и цветами. Донник, вероника и иван-чай вперемешку с клевером и ромашками. Над всем этим великолепием гудели пчелы и порхали бабочки. Понятно, что пасека должна быть именно в таком месте.
— Нет, ты как хочешь, но я сегодня отсюда никуда не уеду, — заявила я, слезая с лошади. — До этих скал ещё неизвестно сколько добираться, лошади устали, так что давай останемся тут до завтрашнего утра. Хочется побыть среди такой красоты.
— Хорошо, — не слишком довольно ответил муж. — Подходящее место для ночевки. Это тебе не обгорелые руины. Проблема только в том, что питьевой воды у нас осталось мало.
Он полез в один из вьюков и достал пятилитровую канистру, в которой действительно вода плескалась на донышке. Зря мы не узнали у Николая, где они с Андреем берут воду, и не запаслись.
— Давай поищу, — предложила я, пока Кирилл, отойдя в сторону, расседлывал лошадей.
Не услышав ответа, я взяла канистру и огляделась. В принципе, раз вокруг столько болот, то и какие-нибудь ручьи-родники должны быть. Да и пасечники откуда-то же брали воду.
Я направилась к обвалившемуся сараю. Когда-то он, видимо, служил летним жильем, но время безжалостно превратило его в полную развалюху. Стены поросли мхом, крыша провалилась, вместо окна и двери зияли провалы. Пытаться туда проникнуть я не стала, обошла и двинулась дальше.
Болото оставалось слева, за поляной. Мне показалось, что я вижу намек на старую заросшую тропинку, и ноги сами свернули на неё. Пройдя не больше сотни метров, я услышала тихий плеск. Между двумя старыми соснами из-под земли бил ключик, совсем крошечный, с одной стороны пригороженный плоским камнем. Если бы не журчание воды, стекающей с этого камня, я могла бы пройти десяти метрах от источника, не заметив его — озерцо было всего-то размером с тазик. Да ещё и травой заросло.
Подставив канистру под небольшую струйку, я стала ждать, пока она наполнится. Внезапно боковым зрением я заметила, как дрогнули листья малинника метрах в двадцати позади меня. Всмотревшись туда, я заметила бурый силуэт. Почувствовав мой взгляд, он резко наклонился и тут же исчез в зарослях. Медведь?!
Я стояла, замерев соляным столпом, и опомнилась только когда вода из переполненной канистры полилась мне на кроссовки.
Обратно я мчалась, как вспугнутая антилопа.
— Медведь? — удивился муж. — Не может быть, если бы тут бродил крупный зверь, лошади его бы почуяли.
Брайан и Байард стояли спокойно, только боками поводили и мотали хвостами, отгоняя слепней. Через полчасика их можно напоить. А я — паникерша и трусиха, вот кто.
Пока меня не было, Кирилл успел поставить палатку и притащить веток для костра. Я занялась обустройством очага и доставанием припасов. Есть пока не хотелось, но приготовить что-то нужно. До вечера оставалось уже не слишком много времени.
Кирилл сходил к ключу, отыскал брошенную мной канистру и принес воду. Потом проверил малинник, но следов медведя или другого крупного зверя не нашел. Скорее всего, это был какой-нибудь пугливый местный житель, собиравший ягоды и поспешивший скрыться. Все они тут с приветом, на ужасах повернутые. И это, кажется, заразно.
Остаток дня и вечер мы провели, бродя по лугу, воздух над которым был наполнен ароматом цветов и гудением насекомых, или валяясь у костра на расстеленном спальнике. Только ради этого стоило тащиться в такую даль. Меня переполняло счастье, полное и бесконечное. И даже то, что совсем рядом таилось Шеметовское болото, как-то забылось. Главное, что появившийся из пучины (во что, впрочем, я до конца так и не верила) дворец остался далеко — на другой его стороне.
Потом опустился бархатный, безветренный и очень тихий вечер. Кирилл отправился поить лошадей, а я достала карманный компьютер и немножко почитала. Книга попалась довольно скучная, кроме того, в прошедшую ночь я выспалась плохо, поэтому было решено лечь сегодня пораньше. Завтра предстояло добраться до скал. Муж, изучив карту вдоль и поперек, решил, что до них осталось всего километра три или четыре. Но почему-то я ему не слишком верила. Мы уже значительно отклонились в сторону от намеченного маршрута, а насколько — один местный леший знает.
— Спокойной ночи, — пробормотала я на ухо Кириллу, который был сегодня необыкновенно нежен.
— Сладких снов, — отозвался муж, целуя меня в шею и словно отключая моё сознание. Ещё пахло луговыми травами, и где-то далеко протяжно кричала ночная птица, а я уже знала, что сплю. Сладко-сладко, уткнувшись в сильное плечо мужа.
И всё вокруг тает и становится призрачным и зыбким, только нежно и пронзительно пахнут распустившиеся к ночи цветы.
Такие запахи приносят странные сны — калейдоскоп из минувших событий и полной нереальности.
Вот и мне пригрезилось такое.
Как будто я проснулась, точно так же, как прошлой ночью. Но Кирилла рядом не было. Это чувствовалось сразу: в палатке было тихо, словно в подземном бункере, и темно. Я пошарила вокруг, уже сомневаясь, что он вообще был когда-то, мой муж. От этого ощущения, а вовсе не от тишины и темноты, мне стало ужасно одиноко.
На четвереньках я выбралась наружу. Над лугом и окружавшим его лесом стояла полная огромная луна, напоминавшая сковородку с жарящимся на ней блином.
Я немного посидела на траве, рассматривая луну и звезды. В моем сне лошадей и старого сарая видно не было, да и местность изменилась — деревья словно раздвинулись, открывая каменистую дорогу. И откуда-то я знала, что по ней мне нужно идти, чтобы разыскать Кирилла.
Когда я встала и шагнула на этот поблескивающий слюдянистым щебнем проселок, в кронах деревьев загудел ветер. Его порыв был настолько сильным, что едва не сбил меня с ног.
— Не ходи туда! — донесся до меня чей-то крик, а затем нарастающий топот конских копыт.
Я обернулась. По дороге мчалась пролетка, возница едва успел сдержать лошадь, она захрапела почти у меня над головой, с губ летела пена. Эту лошадь я видела впервые в жизни — коренастый серый рысак.
— Не ходи, — повторил тот же голос. С козел ловко спрыгнул Николай, одет он был все в ту же черную рубашку и брюки. — Тебе не надо это видеть.
— Там мой муж, — покачала я головой.
И в этот момент из леса донесся звериный рев.
— Ты не понимаешь, идет охота. Идет охота людей на зверя, а зверя — на людей. И не дело вставать на пути. Садись.
Я не успела ничего ответить, чьи-то руки подхватили меня и буквально втащили в пролетку. В лунном свете мелькнуло лицо — напряженно сведенные брови, тонкий разрез ноздрей, светлая прядь в темной бороде — Андрей. Усадив меня рядом с собой, он что-то крикнул, я услышала только «…скорее!», остальное заглушил и унес новый порыв ветра.
Николай вскочил на облучок и хлестнул лошадь. Я почувствовала, как накренилась пролетка, скрипнули рессоры, и едва не повалилась набок, когда конь взял с места рысью. Андрей схватил меня за плечи, не давая упасть, и я почувствовала запах пихты и лаванды. И дегтя — от кожаного полога пролетки.
Мы мчались по дороге, но не туда, где шла охота и слышался звериный рев. Меня увозили прочь, и я не могла увидеть, что происходит позади — Андрей на ходу поднял верх пролетки. Теперь я могла смотреть только вперед — на фигуру стоящего возницы и слышала лишь грохот колес и копыт и свист кнута.
— Куда мы едем?! — кричала я, не слыша ответа.
В какой-то момент мне даже показалось, что это не сон, что сбылись опасения отца, и меня попросту похитили, но тут вдруг пролетка резко накренилась, и едва не опрокинувшись, остановилась.
Я наконец-то смогла подняться и выглянуть наружу. То, что я увидела, не могло быть явью — нам наискосок в полном молчании двигалась группа всадников. Одеты они были как охотники — в куртках и сапогах, ружья держали в руках, словно загоняли крупную дичь, собираясь стрелять прямо из седла. Но поразило меня не это — когда кавалькада почти миновала пролетку, вдруг справа раздался звук рожка, заставивший всадников резко повернуть и поскакать вверх по склону. И только тут я сообразила, что сквозь силуэты людей и лошадей просвечивает лунный диск.
Призрачные охотники ускакали.
Во сне не задают вопросов. Даже если очень хочется.
Потом раздались выстрелы. Николаю каким-то чудом удалось направить нашу лошадь на дорогу, и опять под колесами пролетки загрохотали камни. Мы неслись в темноту, луна осталась сзади, вскоре и звезды исчезли — над нами сомкнулись кроны деревьев.
Сколько мы ехали, и куда, не представляю. Только внезапно дорога изменилась, нас перестало трясти, и стало похоже, что мы свернули на обычную грунтовку.
— Ничего не бойтесь, — шепнул мне Андрей, который все это время крепко держал меня за руку, не рискуя ни на секунду выпустить её — мчащийся экипаж бросало из стороны в сторону.
— Я не боюсь, — сердито ответила я. И тут пролетка остановилась.
Странный, ни на что не похожий дом — словно жилище гномов, увеличенное в десятки раз. Внутри — анфилада мрачных комнат, через которые мы почти бежали.
— Его здесь нет, — Николай остановился посреди небольшого помещения, освещенного только огарком свечи. Стены, сложенные из темного, почти черного камня, были завешены звериными шкурами, огромными, словно шкуры мамонтов, с оскаленными свирепыми мордами. Убитые кем-то медведи. На шкурах кое-где были видны довольно большие дыры — их никто не потрудился зашить.
— Туда! — Андрей открыл небольшую дверцу в стене, и мы быстро спустились вниз по крутой лестнице, вырубленной в скале. Ещё несколько поворотов, и снова дверь, за ней — крошечная коморка, в которой помещался всего один большой круглый стол. На нем громоздились какие-то закопченные реторты, бутылки и книги. На стене горел одинокий светильник — колба в проволочной сетке, в которой коптил и мигал огонек.
— Успел уйти! — Николай смотрел на стол с таким выражением, словно увидел на нем гадюку. Потом в гневе поднял хлыст, собираясь смести на пол все эти склянки. Но Андрей схватил его за плечо и удержал. Некоторое время они тихо спорили, потом принялись торопливо рыться в книгах, просматривая и швыряя их на пол.
Но, похоже, ничего не нашли, потому что Николай сорвал со стены фонарь, разбил на нем рукояткой кнута стекло и поднес к огню бумагу, покрытую странными угловатыми значками. Скоро пламя охватило груду книг.
— Пошли скорее! — Андрей вновь схватил меня за руку и потащил вверх по лестнице, а потом и прочь из дома. За нашей спиной уже гудел огонь, находивший себе все новую и новую пищу.
Наконец мы выбежали из дома.
Привязанная неподалеку от него лошадь билась и храпела, норовя разнести задними копытами легкую пролетку. Отпустив мой локоть, Андрей бросился к ней и повис на поводьях, бормоча что-то успокоительное. Измученное животное косило глазом на разгорающийся пожар и явно было смертельно испугано. Но мне показалось, что больше появившегося в окнах гномьего замка пламени лошадь пугает лес. Я и сама не могла себя заставить смотреть в эту темную чащу — она буквально излучала какой-то дикий первобытный ужас. А вдали пронзительно заливался охотничий рожок.
Кое-как утихомирив лошадь, Андрей отвел её в сторону и крикнул нам, что нужно ехать. Куда? Зачем?
— Он ушел к скалам, там легче всего затеряться. Лес прочесывают охотники, да и зверь для него теперь стал небезопасен, — ответил на мой молчаливый вопрос Николай. — А ночью на скалы лезть бесполезно.
— Кто он? — только и успела спросить я, когда меня подхватили за талию и буквально забросили в пролетку. Не очень-то со мной церемонились — я была скорее обузой и досадной помехой, о которой почему-то приходилось заботиться.
— Лекарь, — коротко ответил мне Андрей. На этот раз вожжи достались ему. А Николай занял место рядом со мной.
Теперь мы двигались гораздо медленнее — лошадь заметно устала. Хотя разве во сне она может устать? Но мы ехали шагом, только иногда переходя на рысь. Мне казалось или оба моих спутника чего-то опасались? Мелькали густые заросли и отдельные деревья, иногда в чаще появлялись огни факелов и раздавались крики и приглушенное рычание. Шла охота, и нам нужно было всеми средствами избежать встречи с ней. Поэтому мы несколько раз сворачивали и останавливались, пережидая. Странно было то, что я ни разу не слышала лая собак — похоже, их и не было — только люди и зверь. Кто на кого охотится?
Всадников я видела ещё несколько раз, мельком. Они появлялись из леса, но, заметив нас, осаживали лошадей и поворачивали обратно. Только одного мне удалось рассмотреть получше — он, привстав на стременах, вслушивался в происходящее где-то рядом. Потом, громко свистнув и пришпорив коня, умчался. И тут же лес огласился криками и злобным ревом.
Показалось мне, или нет, что когда-то я уже видела этого человека — развивающиеся в скачке волосы, крупный, с горбинкой, нос. А главное — этот свист… Было в нем что-то знакомое, но думать и вспоминать уже не было сил — бесконечная дорога через лес меня утомила настолько, что хотелось закрыть глаза и заснуть.
Спать — во сне?
И все же я задремала. Что-то кричал Николай, тряся меня за плечи, потом меня куда-то несли. Помню, что руке было холодно от росы, падавшей с листьев, а потом стало тепло — наконец-то этот проклятый сон исчез, растворился. И на меня обрушилась просто темная уютная тишина.
Утро пришло пением птиц и шуршанием в траве около палатки какого-то любопытного зверька. Ещё не веря тому, что неприятный сон закончился, я открыла глаза. Кирилла в палатке не было. Слегка пахло дымом.
У меня тревожно засосало под ложечкой. Трясущимися руками я расстегнула на палатке молнию и откинула синее полотнище. У костра на свернутой куртке сидел мой муж и с видом опытного алхимика что-то помешивал в котелке.
Я вылезла на свет божий и потянулась. Это вполне в моем стиле — бояться собственных снов. Лекарь, пожар, какая-то дикая охота…
Кирилл взглянул на меня и улыбнулся.
— Ну что, выспалась? Ты полночи что-то бормотала. Иди умывайся, скоро ехать.
— Может быть, останемся тут ещё на день? Такое красивое место…
Но супруг и повелитель только поморщился в ответ, напоминая тем самым, что цели своего путешествия мы ещё не достигли.
— Хорошо, — вздохнула я и нырнула обратно в палатку, чтобы отыскать зубную щетку.
Лес был абсолютно таким же, как накануне — пронизанный солнечными лучами, пахнущий сыростью и зеленью. Кое-где на листьях ещё поблескивала роса. Я дошла до ключа и обернулась — заросли малинника за спиной продолжали меня пугать. Но кругом царила такая безмятежность, что мне стало смешно от собственной трусости.
Я умылась, с удивлением обнаружив на сгибе локтя полосу непонятной копоти, и вернулась к костру. Завтрак получился сытным — пока я бессовестно дрыхла, Кирилл приготовил гречневую кашу с тушенкой и заварил в термосе кофе.
— Постараемся до скал ехать без остановок, так что наедайся до отвала, — командовал он. — Я теперь знаю, куда нам двигаться, часа за три доберемся.
— Да какая разница? — улыбнулась я, доливая в металлическую крышку термоса кофе. — Продуктов у нас ещё на целую неделю хватит, можно не спешить.
— Вижу, ты вошла во вкус лесной жизни, — Кирилл рассмеялся и принялся сворачивать палатку.
Мне ничего не оставалось, как сполоснуть посуду и сходить за водой. Я наполнила канистру и попрощалась с ключом.
И пусть это место навевает странные сны, оно стоит того, чтобы сюда ещё вернуться.
Спустя четверть часа мы уже были в седлах. Отъехав от Шеметовского болота на приличное расстояние, я испытала облегчение — казалось, исчезло что-то, подспудно тревожившее душу. Мы двигались по едва заметной тропе, потом и она пропала, так что пришлось опять направить лошадей сквозь заросли. Кирилл то и дело посматривал на компас и ворчал, стоило нам хоть чуть-чуть отклониться от нужного направления. Все-таки, он изрядный педант — если есть некая инструкция, он будет следовать ей неукоснительно. Сказали на север, значит, на север, и никаких гвоздей! Но скалы первой увидела я, и не совсем там, куда мы двигались — справа над вершинами деревьев вдруг появилось что-то темное, четко очерченное.
— Кирилл, — позвала я. — Смотри!
Он обернулся и тут же повернул Брайана.
— Скалы! — воскликнул он. — Скалы, черт меня возьми!
Мы послали лошадей легким галопом — тут, среди огромных редких дубов, можно было дать им волю. Словно почувствовав, что конец пути близок, Байярд скакал весело и легко, будто не было на нем ни меня, ни притороченных вьюков. Слегка отставший Кирилл издал радостный индейский клич, от которого с ближайшего дерева слетела довольно большая птица и с паническим воплем унеслась прочь.
Вскоре перед нами возник склон. Он становился все круче, переходя в подножие древних, обточенных ветром скал.
Тут мы остановились и стали оглядываться. В общем, место было действительно живописным. Откуда на практически ровной лесной территории возник этот выход горных пород, и сколько миллионов лет назад прихотливая земная поверхность вздыбилась каменной грядой, нам, конечно, не узнать. Но стало понятно, почему об этих скалах появилась легенда — выглядели они весьма необычно для среднерусского равнинного ландшафта. А необычное имеет свойство обрастать всякими россказнями. Тот же дворец Шеметов…
— Для стоянки место тут не слишком удобное, — критически оглядев склон, заметил Кирилл. — Нужно попробовать поискать что-то получше.
Мы повернули лошадей и, не торопясь, поехали вдоль подножия скал. Теперь спешить некуда — наша цель достигнута. Именно тут живет Лунная Сова. И сегодня ночью мы её обязательно увидим.
— Да уж… — в голосе мужа я услышала такое возмущение, что непроизвольно вздрогнула. И тут же возмутилась сама — за каменным уступом нашим взглядам открылась довольно большая поляна, на которой стояли четыре разноцветные палатки. Вот это номер! Вот вам и безлюдное, малопосещаемое место!
— У меня нет ни малейшего желания останавливаться тут, — сообщила я Кириллу, оглядев небольшой лагерь. Интересно, как сюда добрались эти туристы? Неужели пешком и с рюкзаками?
— Думаешь, у меня есть? Давай обогнем их, чтобы нас не заметили.
Стараясь не выдать себя топотом копыт — земля тут была довольно каменистой, мы опять повернули в лес и объехали стоянку по дуге. Потом вернулись к скалам и двинулись дальше. Как назло, следующее место, более-менее подходившее для лагеря, оказалось опять около болота, начинавшегося прямо от скал. Можно было, конечно, попробовать обогнуть и топь, но лошади начали уставать, и надо было вначале дать им отдохнуть.
Я спешилась и сняла с Байярда вьюки.
— Да ладно, расседлывай, чего уж дергаться, — крикнул мне Кирилл. — В общем, тут неплохо, а комары везде есть, так что ехать дальше нет смысла.
Я согласилась — неизвестно, насколько велико болото. Что если это все оно же — Шеметовское? Вообще-то вряд ли — мы здорово отклонились на север, так что… Хотя всё тут обманчиво, и бор, казавшийся на карте не слишком большим, на поверку оказался громадным.
Я расседлала коня и пустила пастись. Надо не пожалеть времени и вычистить его как следует — на лошадином животе я заметила засохшую грязь и колючки. Но вначале нужно осмотреться.
Небольшая ровная площадка с одной стороны примыкала к почти отвесной каменной стене, с другой росли деревья и виднелись заросли камыша и осоки. Я прошла вдоль них — чуть подальше обнаружилась крошечная заводь с твердым пологим берегом. Болото тут не смогло справиться с каменистым грунтом, так что, по крайней мере, лошадям обеспечен нормальный водопой, да и вымыть их тут можно.
Думаю, что когда-то это болото было озером, но сейчас от него осталось только одно воспоминание. И тишина тут была необыкновенная, даже водяная дичь, которой мы вчера встретили немало, не подавала голос.
Внезапно слева послышался шорох, словно кто-то пробирался сквозь заросли боярышника. Особо бояться мне было некого, но стало как-то не по себе. Спустя полминуты я рассмотрела невысокого паренька в синем спортивном костюме, на вид ему было лет шестнадцать. Увидев меня, он помахал рукой.
— Извините, если испугал! Я тут грибы ищу.
— Какие грибы? — удивилась я, потому что за все время, пока мы ехали через лес ни одного гриба, кроме россыпей белых круглых дождевиков, не видели.
Парень рассмеялся и помахал прозрачным полиэтиленовым пакетом, в котором лежало с полкилограмма небольших желтовато-розовых грибочков.
— Первые маслята пошли, самые сладкие и крепенькие. Вот, смотрите, — он присел на корточки и почти у меня под ногами сковырнул ножиком небольшой бугорок. Там под слоем прелых листьев пряталась глянцевая, даже на вид липкая, шляпка. Срезав гриб, паренек распрямился и преподнес его мне.
— Меня зовут Никита, — представился он. — Мы с ребятами тут писанки рисуем. А лагерь наш там, дальше.
— Яна, — кивнула я, принимая в ладонь неожиданный дар. — Мы с мужем под скалой остановились.
Я махнула рукой в ту сторону, где была наша полянка.
— Если хотите, вечером приходите к нам, сегодня мы будем варить глинтвейн, — предложил новый знакомец.
Но я в ответ только покачала головой. Вряд ли у нас возникнет такое желание, нам ещё нужно на скалы забраться. Но объяснять это я сочла излишним.
Вместо этого я спросила, что такое писаницы, о которых он упомянул.
— Древние наскальные рисунки, — пояснил Никита. — Не смейтесь, тут, конечно не пещера Альтамира, но в древности тоже обитали люди. И занимались художествами на единственном подходящем для этого месте — скалах. А так как любителей этого жанра до сих пор хватает, ребята из исторического кружка решили сфотографировать, снять на видео и зарисовать то, что пока ещё сохранилось.
— Вы тут давно? — спросила я, думая, как бы ненавязчиво выведать у него самый удобный маршрут наверх.
— Третий день всего. И, наверное, не меньше недели пробудем. Тут хорошо. Только комары налетают по вечерам, как упыри!
— А пещеры в этих скалах есть?
— Нет, во всяком случае, пока ни одной не нашли, — он улыбнулся, и на покрытых светлым пухом щеках заиграли ямочки. — Если какие-то пустоты и есть, то ниже уровня земли, и туда не добраться. Скалы-то совсем небольшие, самая высокая вершина — сто пятьдесят два метра от подножия. Мы уже почти все успели облазить. А в прошлом году Игорь с Костей тут разведку вели. Подниматься лучше всего там, — он показал рукой на продолговатый довольно пологий выступ. — Если от старого дуба идти, то почти как по лестнице получается.
— Спасибо за информацию, — улыбнулась я. — А воду где тут для питья можно взять?
— От ручья вы далековато ушли, он рядом с нами. Но вы его сразу найдете, там на скале большой крест белой краской нарисован.
Я поблагодарила разговорчивого тинейджера, и он, прощально кивнув, опять исчез в зарослях.
Только бы они не надоедали нам своими визитами.
Когда я вернулась, то увидела уже установленную палатку и гору хвороста перед ней. Муж, как истинный мужчина и глава семьи, исправно выполнял функции строителя и добытчика.
А я все где-то шастаю и регулярно пугаюсь.
— Проголодалась? — спросил Кирилл.
— Нет, только кофе хочется. Где у нас термос?
— Тогда костер разведем попозже, чтобы зря топливо не расходовать. А термос вот, — он протянул мне металлический цилиндр.
— Я уже узнала, как удобней всего на вершину забираться, — похвасталась я. Кофе был горячим, но каким-то чересчур крепким, перестоявшимся. — Надо будет сходить и заранее на этот маршрут посмотреть, чтобы потом в темноте не тыкаться, как слепые котята.
— У меня есть предложение получше. Давай заберемся на скалы на закате и там дождемся ночи. По-моему, это очень романтично и куда безопаснее, чем лезть впотьмах.
Мне такая простая мысль в голову не приходила. А ведь как будет здорово — смотреть на заходящее над Шеметовским бором солнце, сидя вдвоем на вершине…
Я задрала голову, пытаясь определить, какая скала выше всех. Но отсюда они были видны далеко не все. Ладно, залезем туда и разберемся.
Остаток дня мы посвятили чистке лошадей — щетки и скребницы я везла в седельной сумке, а воду брали из болотца. Брайан фыркал и перебирал ногами, норовя оттолкнуть Кирилла, а мой Байярд, напротив, вел себя как паинька. Ага, побегаешь с колючками на брюхе, будешь рад и такому мытью.
Вымытых и вычесанных лошадей надежно спутали и пустили пастись около палатки. У нас был с собой запас овса, который старались расходовать экономно. А травы тут хватит на целый табун.
Потом мы вскипятили чайник, наполнили термос чаем и наделали бутербродов. С этими припасами, прихватив с собой ещё моток веревки и мазь от комаров, мы и двинулись в путь. К старому дубу идти было недалеко — он заметно возвышался своей темной кроной над более молодыми сородичами.
Дойдя до него, мы попытались вдвоем обхватить могучий ствол, но не удалось — для этого нужно было привлекать ещё кого-то. Но подобного желания мы совершенно не испытывали. По пути я рассказала Кириллу, кто такие наши соседи. Он поморщился:
— Вот только юных краеведов нам тут не хватало. Глинтвейн, говоришь? Знаем мы эти глинтвейны…
— В принципе, мы этим мальчишкам так же нужны, как они нам, — рассмеялась я. — Парочка дряхлых романтиков!
— Хамите, леди! — возмутился Кирилл, демонстрируя мускулы на руках. — Мы ещё очень даже ого-го! Вот сейчас поскачем по скалам, как архары!
Но вначале мы изображали не архаров, а, скорее, улиток — медленно поднимались по пологому каменному склону друг за другом. Выбора никакого не представлялось — нужно было обходить почти отвесную стену. Протопав так довольно долго, мы обнаружили, что поднялись совсем невысоко, а взобраться на ближайшую вершину отсюда невозможно. Нет, наверное, если бы мы были скалолазами с крючьями, то можно было бы попробовать. И почему мы не подумали о специальном снаряжении? Наверное, потому, что опыта лазания по горам у нас обоих не было никакого.
— Туда! — Кирилл указал рукой на более пологую и высокую вершину, чем та, которая возвышалась над нами. Да, похоже, она-то нам и нужна. Вот только удастся ли на неё взобраться?
И снова пришлась двигаться не по прямой, а каким-то зигзагами — то поднимаясь, то снова спускаясь и огибая препятствия в виде огромных валунов.
— Это похоже на зубы, — бормотала я. — Редкие зубы в челюсти какого-нибудь старика.
— Точно, — кивнул Кирилл, — тут их всего четыре.
Я остановилась и принялась считать — точно, четыре зуба. Три пониже и покруче, и центральный — самый высокий и массивный, довольно сильно наклоненный, так что его плоская вершина нависала над пустотой.
Вскоре нам пришлось лезть вверх по уступам. Действительно, похоже на лестницу. Кирилл взбирался первым и протягивал руку, помогая подняться мне.
— А вот и писаницы, — пробормотала я, когда мы оказались у подножия наклонной скалы. Прямо у нас над головой уходила вверх довольно ровная плоскость, покрытая черными и коричневыми рисунками. Приглядевшись, я заметила и несколько изображений, выбитых в камне. Но большая часть была все же именно нарисована.
— Странно, что их не смыло дождями, — Кирилл провел пальцем по контуру птицы, более всего похожей на раскормленного цыпленка. — Чем это они нарисованы?
— Дождь сюда не попадает, — покачала я головой, — отрицательный угол наклона. — А краска должно быть прочная, раз сохранилась.
Я достала мобильный телефон и принялась снимать писаницы встроенным фотоаппаратом. Хоть на что-то мобильник сгодится, раз связи нет. Большей частью изображены были на скале птицы и какие-то звери, похожие на хомяков или медведей. Изредка и фигурки людей, но весьма условные и маленькие. А вот птицы — самые разные: и цапли, и орлы, и… совы с большими круглыми глазами. Вот и думай — возникла ли легенда из этих рисунков, или они из легенды. Хотя во втором я сомневалась — древние люди романтизмом не страдали. Вряд ли им пришло бы в голову лезть на скалу, чтобы проверить свои чувства. Так что, скорее всего, легенду придумали гораздо позже.
— Тебе нравится эта архаика? — спросил Кирилл.
— Забавная, — ответила я, делая снимок мужа на фоне скалы. — Отойди чуть в сторону, а то там какой-то Гена расписался.
Да, на скале хватало и современных граффити в стиле «Киса и Ося были тут». И это притом, что добраться сюда — непростая проблема. Хорошо, что в бору совсем нет автомобильных дорог. Или мы просто их не видели?
— Все, пора начинать восхождение, солнце уже начинает садиться, — скомандовал Кирилл и первым, обойдя скалу, полез вверх.
К моему удивлению, особого труда это не составляло — подошвы кроссовок отлично держались на шероховатом камне, а уклон был вполне умеренным. Так что мы карабкались вверх, иногда цепляясь руками, иногда на четвереньках, но довольно быстро. Не прошло и четверти часа, как перед нами открылась вершина — снизу она казалась ровной, а на деле оказалась наклонной и с перепадом. Но ещё большее удивление вызвало то, что она была уже занята — в каменном углублении лежала плащ-палатка, а на ней, прикрыв от солнца лицо газетой, преспокойно спал какой-то тип.
Если у меня на физиономии было такое же выражение, как у Кирилла, то первый же встречный наверняка решил бы, что мы готовы этого незваного нахала взять за ноги - за руки и сбросить со скалы. Тащиться в такую даль, лезть по камням на верхотуру только ради того, чтобы узнать, что место уже кем-то занято!
Не иначе, как почувствовав излучаемое нами бешенство, тип вздрогнул, повел плечом и сел, уставившись на нас. Если бы это был Николай, который моему мужу не слишком понравился, думаю, драки избежать бы вряд ли удалось. Несмотря на совместно выпитый коньяк. Но это оказался его приятель, а его Кирилл раньше не видел.
— О, ещё желающие встретить восход луны на Клыке, — как ни в чем не бывало, радостно воскликнул Андрей.
Стоило, конечно, уличить его в том, что он прекрасно знал, куда мы направляемся и зачем. Но это опять-таки означало драку, а на такой высоте она могла закончиться очень скверно. Поэтому мне пришлось промолчать. Андрей, впрочем, тоже не подавал виду, что мы знакомы. Впрочем, о каком знакомстве вообще речь? Попели ночью у костра, практически не разговаривали. А сон… он-то уж точно не подозревает, что мы с ним прошлой ночью по лесу колесили и чей-то дом поджигали.
Мне неожиданно стало смешно. Бабушка моя когда-то говорила: «С таким невинным видом только в чужом огороде огурцы воровать». Вот и у Андрея, фамилию которого я так и удосужилась вспомнить, вид был самый невинный. Дескать, не сердитесь, ребята, но я тут живу.
При свете дня, а вернее уже почти вечера, я смогла его рассмотреть получше, чем ночью — коротко стриженные темные волосы, темные насмешливые глаза и борода со светлой прядью. На нос он успел водрузить очки и теперь кротко взирал на наше замешательство. Потом, спохватившись, поднялся на ноги и даже засуетился, пытаясь дать нам возможность присесть. Но сидеть Кирилл вовсе не собирался. Он нетерпеливо поглядывал на Андрея в надежде, что тот поймет, что является третьим лишним, и уступит нам скалу. Клык, так, кажется, он её назвал. А что, очень похоже на слегка затупившийся клык.
— Давайте знакомиться. Андрей, — сообщил он, протягивая руку Кириллу. Тому пришлось её пожать и назвать свое имя.
— Яна, — я лукаво улыбнулась, давая понять, что приняла игру. Интересно все же, зачем этого писателя и поэта, как отрекомендовал его Николай, понесло на скалы одновременно с нами? Он ведь говорил, что собирается сюда позже.
— Вы тут что, на всю ночь хотите остаться? — сдерживая раздражение, поинтересовался Кирилл.
— Друзья мои, я бы с удовольствием уступил вам это гнездовье, но, увы, мне завтра уже нужно уезжать отсюда. Так что это единственная возможность помедитировать в этом благословенном уголке и обрести если не просветление, то хотя бы душевное равновесие.
Увидев, что мы от его слов скисли, он радушно предложил:
— Если хотите, вполне можем разместиться тут втроем. Вы мне нисколько не помешаете. Надеюсь, что и я вам.
Показалось мне или нет, что его глаза при этом хитро блеснули? Неужели этот тип решил отравить нам всю романтику, ведь даже ежу понятно, что с ним мы тут не останемся.
— Спасибо, но мы лучше проведем ночь у костра, — холодно ответил Кирилл.
— Удачной медитации, — стараясь сохранять спокойствие, пожелала я.
— Спокойной ночи, — отозвался Андрей и задумчиво погладил свою пегую бородку.
А ведь нас элементарно выжили, вежливо, но самым нахальным образом выжили.
Спускались мы молча. Такого афронта ни Кирилл, ни я не ожидали. Ехать в совершенную глушь, чтобы обнаружить там лагерь каких-то бойскаутов и вдобавок ещё и писателя на скале! Впрочем, насчет писателя мне лучше помалкивать, делать вид, что до этого была с Андреем незнакома. Если бы о моей мелкой лжи узнал Кирилл, он бы ещё больше бесился.
Такое уже однажды с ним было.
Когда же это произошло — до нашей свадьбы или сразу после?
Да, прошлым летом, спустя два месяца после того, как мы поженились. В озере, неподалеку от нашего дома обнаружили тогда тело утонувшего мужчины. Я об этом узнала от жены живущего неподалеку банкира — та позвонила и сообщила, что к ним утром приходили из милиции и показывали фотографию молодого человека. Кто он, она не знала, но случайно видела, как с полгода назад этот парень приезжал к нам. В общем, лезть в это дело банкирше совершенно не хотелось, и милиционерам она ничего не сказала. Но нас решила предупредить.
Я, неожиданно для себя, разнервничалась. Пыталась вспомнить, кто же заезжал к нам полгода назад и зачем. Отцу ничего говорить не стала, а бросилась искать милиционеров, опрашивающих жителей нашего так называемого коттеджного поселка. На показанном мне снимке я сразу узнала Иосифа.
Одно время у нас с ним было что-то вроде зарождающегося романа. Уж не знаю, чем я его привлекала, наши отношения так и не дошли до стадии, на которой он мог мне это сообщить. Семья его одно время обитала в Израиле и Штатах, но затем неожиданно в полном составе вернулась в Россию и довольно быстро заняла ведущие позиции в торговле антиквариатом. Пара из нас могла бы получиться неплохой — с точки зрения моего отца. Что по этому поводу думали родители Иосифа, так и осталось мне неизвестным. Но парень стал довольно часто заезжать к нам, чтобы поболтать, выпить кофе и поездить верхом.
Как раз в это время в моей жизни появился Кирилл, так что я довольно быстро и умело свела отношения с Иосифом к нулю и забыла о них. Но вот увидела на снимке неживое, запрокинутое лицо с разметавшимися по песку темными волосами, и сердце сжалось. Самое странное, что в наш поселок, достаточно небольшой, обнесенный оградой и тщательно охраняемый, Иосиф приезжал тогда только к нам, других знакомых у него тут не водилось. Так как его тело могло попасть в наше озеро? Может быть, его прибило от противоположного берега?
Черт!
Я едва не свалилась с очередного камня и ушибла палец.
Вспомнила! Во сне — тот всадник, которого я видела одним из последних. Длинные волосы и характерный нос с горбинкой — это же был Иосиф!
По коже пошли мурашки.
Всего лишь сон, но — отпечаток былых впечатлений, произвольная игра памяти. Вот и сейчас я вспомнила о нелепой и ужасной смерти Иосифа только потому, что он мне приснился. Или наоборот? Я запуталась.
Отец тогда ворчал на меня — едва милиция узнала, что погибший бывал у нас, как в доме появились люди в форме. Вели они себя крайне корректно, но долго выясняли всевозможные подробности — что, когда и почему.
Дело впоследствии закрыли, посчитав обычным несчастным случаем. Полез парень в воду, наплевав на то, что её температура была довольно низкой даже для августа, вот и свело ногу судорогой. Но меня такое объяснение завело в тупик — я-то знала, что Иосиф не любил купаться. Даже в жаркие солнечные дни он с неохотой окунался в озеро, каждый раз сообщая, что если уж плавать, то в море, а ещё лучше в океане. И зачем его тогда занесло в воду в дождь? Я просто не могла себе этого представить.
Но самое неприятное заключалось в том, что милиция поначалу репьем вцепилась в Кирилла — кто-то накануне видел Иосифа, разгуливавшего по тропинке в соседнем лесу в обществе высокого темноволосого парня в бандане и темных очках. Описание вполне подходило к моему мужу. Слава богу, что у него нашлось железное алиби — он весь день безвылазно торчал в своем офисе, да и случайный свидетель не смог его опознать. Так что все подозрения с него были сняты.
Но после этого я впервые увидела любимого в бешенстве. Если бы не присутствие отца, мне бы наверняка пришлось несладко. Кирилл с трудом сдерживался, я видела, как побелели костяшки стиснутых в кулаки пальцев. И ночью он мне ничего не сказал, даже не спросил, какие отношения были у меня с Иосифом. А жаль, что не спросил — я бы честно ответила, что никакие. Да, мне был симпатичен этот парень, но люблю-то я совсем другого!
Но я скрыла от Кирилла, что в моей жизни был Иосиф, не поставила его об этом в известность. И именно эту скрытность ему было, видимо, сложнее пережить, ведь к моему бывшему мужу он меня не ревновал совершенно. Тогда я решила, что всегда буду откровенна с мужем, и вот — опять допустила пусть небольшую, но ложь. И во имя чего? Я сама понятия не имела.
Мы вернулись в лагерь ни с чем. Молча съели свои бутерброды и решили, что все, что ни происходит — к лучшему. Зато теперь мы можем с чистой совестью пожить в лесу ещё один день. Завтра Андрей освободит нам вершину Клыка, мы влезем на неё заранее, чтобы никто больше не мог нас опередить, и будем там держать круговую оборону до самой ночи!
На этом воинственном пассаже меня разобрал смех. Да, взберемся на эту дурацкую скалу и будем там куковать полдня. Очень весело.
И вообще, если тут летает та самая Лунная Сова, то её должно быть видно не только с Клыка. Почему мы просто не уселись внизу на камнях или не попытались влезть на другой зуб, из тех, что пониже?
— Да потому, — гордо ответил мой муж, — что уж если покорять вершину, то самую высокую!
Вот ведь… А то мы её не покорили?
В общем, я окончательно развеселилась и решила, что неплохо бы хоть раз поездить по Шеметовскому бору просто так, без вьюков и для собственного удовольствия.
— Без седла? — насторожился муж, который знал, что в искусстве езды на неоседланной лошади со мной ему никогда не сравняться.
— Именно! — бодро отрезала я. — Хочешь?
— Я лучше посторожу наше добро, — с таким видом, словно речь шла как минимум о мешке золота, отказался Кирилл. Интересно, что он думал, собираясь бросить наше «добро» на произвол судьбы на целую ночь?
Посмеиваясь про себя, я сняла путы с ног Байярда и накинула на него узду. Ездить в седле одно дело. И совсем другое — просто на лошадиной спине. Кто ездил, поймет.
В связи со своим небольшим ростом, без стремян на коня мне взбираться непросто, но это гимнастическое упражнение я давно отработала, презрев все насмешки.
Оставив мужа изгаляться над консервированной ветчиной и банкой фасоли в томате, я направила Байярда вокруг скал. Сумерки постепенно опускались на лес, на землю ложились синевато-чернильные тени. Где-то вверху скандалили устраивающиеся на ночлег в ветвях деревьев вороны. Может быть, это были и какие-то другие птицы, но горланили они на всю округу.
Вскоре стал виден дым от костра соседнего с нами лагеря. Там играла музыка — кто-то притащил в лес магнитофон и развлекал публику. Где-то поблизости должен быть ручей. Я подъехала вплотную к скалам и отыскала белый крест, о котором говорил Никита. В этом месте действительно протекал ручей, небольшой и неторопливый. Завтра нужно будет съездить сюда за водой.
Внезапно у меня в кармане запищал телефон. Не может быть! Все эти дни связь напрочь отсутствовала.
Я на ходу достала трубку.
— Ну, слава богу! — услышала я голос отца. — А то я уже собирался отправить за вами спасательную экспедицию! Что там у вас со станцией, черт побери?!
— Не волнуйся, па, мы живы, — радостно сообщила я. — А со станцией… Похоже она слишком далеко от нас, так что…
— Надеюсь, вы уже возвращаетесь?! — нетерпеливо перебил меня отец. — Когда вас ждать обратно?
— Мы ещё около скал. И тут очень здорово. Вернемся дня через два или три.
— Хорошо, вас будут ждать на станции. Держи меня в курсе. Ты точно здорова?
— Говорю же, все отлично, с чего бы мне болеть? — рассмеялась я. — Извини, тут телефон подзарядить негде…
— Хорошо, отключаюсь, — вздохнул родитель. — И знай, что я волнуюсь за тебя.
— Целую.
Я сунула трубку в карман. Он сказал «волнуюсь за тебя». Да, Кирилла отец так до конца и не смог принять, мой муж был для него только моим мужем, никаких теплых чувств между ними до сих пор не возникло. Меня это откровенно огорчало, но прошел всего лишь год после свадьбы, так что все может и должно ещё измениться.
Во всяком случае, я очень на это надеялась.
Пока я, бросив поводья, разговаривала с отцом, Брайан спокойно пил из ручья. Но когда я решила ехать дальше, он вдруг заупрямился, запрядал ушами, а потом и вовсе прижал их и выгнул шею. Что произошло с мирным достаточно спокойным жеребцом, я понять не могла.
— Не хочешь туда?
Я не люблю бить лошадей и стараюсь никогда не гнать их, если они отказываются куда-то идти — животные обладают инстинктами, которым стоит доверять. Но на этот раз страх и упрямство Байярда были совершенно непонятны. За все время, которое мы провели в бору, он ни разу так себя не вел. Что могло до такой степени напугать животное?
Пока я размышляла, стоит ли заставить коня повиноваться, или пусть делает, что хочет, рядом раздался хруст веток и из-за каменной осыпи появился пожилой, но с виду достаточно бодрый мужчина. Облачен он был в светлый хлопчатобумажный костюм, при взгляде на который почему-то сразу возникала ассоциация с Паниковским, и коричневые сандалеты. А ещё у него были белоснежные волосы и пушистые седые усы. Скажи мне кто-нибудь, что вечером в глухом лесу можно повстречать подобный персонаж, ни за что бы не поверила.
— Здравствуйте, милая амазонка, — приветствовал он меня едва ли не с поклоном. — Каким ветром занесло вас в эти края?
— Здравствуйте, — ответила я, с удивлением чувствуя, как Байярд подо мной весь подобрался и задрожал мелко и нервно. Неужели причина его паники — этот импозантный старик? — Мы с мужем путешествуем по бору.
— Позвольте представиться, Викентий Илларионович Метовский, профессор и пастырь юных отроков, увлеченных историей родного края.
— Яна Борисовна, — с запинкой произнесла я. — Лучше просто Яна. Так вы руководитель группы школьников?
— Среди них есть и мои студенты, — с достоинством ответил Викентий Илларионович. — Изучаем наскальные росписи, собираем местный фольклор, а также предметы старины. Хотя их тут крайне мало осталось, но иногда удается обнаружить нечто интересное. Вас интересует история?
— В общем, нет, — вежливо улыбнулась я, стараясь сдержать коня. Он вел себя по-прежнему беспокойно и буквально плясал подо мной. — Мы всего лишь обычные туристы.
То ли мне передалась лошадиная нервозность, то ли просто потому, что я не слишком люблю такие чинные знакомства, но мне захотелось поскорее распроститься с милейшим профессором. А он, поглядывая на меня черными птичьими глазками, буквально лучился доброжелательностью.
— Не хотите ли познакомиться с остальными членами нашей маленькой экспедиции? — задал он очередной вопрос.
— Я бы с удовольствием, но мы с мужем собирались пораньше лечь спать, — я тоже улыбнулась сладчайшей улыбкой, — целый день в пути, а потом ещё скалы осматривали.
— Жаль, очень жаль, — огорчился Викентий Илларионович. — У нас сегодня намечается нечто вроде концерта или ролевой игры. Исторический капустник, вот как это называется. Ребята были бы рады зрителям.
— Хорошо, я передам мужу ваше приглашение, — только чтобы избавиться от его излишней настойчивости, кивнула я. — И постараюсь его уговорить. Возможно, мы и придем.
— Будем очень, очень рады! — вскричал старик.
— Извините, мне нужно ехать, — чувствуя, что мне все труднее удерживать коня, поспешила я распрощаться.
— Было весьма приятно познакомиться, — пробормотал он.
Я ослабила повод, и Байярд тут же рванул галопом. Наверняка со стороны это выглядело чересчур картинно — словно я решила продемонстрировать свое умение посылать лошадь с места в карьер. Спиной я чувствовала пронзительный взгляд Викентия Илларионовича, но оборачиваться не собиралась. Интересно, где я могла слышать фамилию Метовский? И совсем недавно. Может быть, кто-то из партнеров отца или случайных знакомых? Нет, не помню.
— Ну, что, отбила филейные части? — насмешливо встретил меня Кирилл, когда мы, как будто спасаясь от погони, примчались к нашей палатке.
— Уф… — я слезла с лошадиной спины. — Знаешь, тут по лесу действительно шляется слишком много народа. Просто ступить некуда.
— Кто там опять? — встревожился муж.
— Старичок-бодрячок. Этакий пикейный жилет — приторный, словно патока. Руководитель юных краеведов. Они зовут нас на какое-то вечернее представление. Пойдешь?
— Тьфу! — рассердился Кирилл. — Терпеть не могу самодеятельность! Может, пока не поздно, переедем куда-нибудь подальше?
— Куда? Через болото не проехать, а возвращаться — значит, оказаться ещё ближе к ним. Давай лучше поужинаем и запремся в палатке, — предложила я. Тащиться куда-то мне ужасно не хотелось.
— Тогда ешь, — он широким жестом указал на котелок, в котором булькало нечто коричневое. — Я приготовил классическое ковбойское блюдо — мясо с бобами! В роли бобов, правда, фасоль, но она ведь тоже бобовое растение. И чай с душицей, её тут вокруг полным-полно растет.
Удивительное дело, оказывается, мой супруг в состоянии отличить душицу от крапивы!
Наши опасения не оправдались — из-за расстояния, а, может быть, и из-за отгораживающих нас от соседнего лагеря скал, но звуки происходящего там до нас не доносились. Тишина царила такая, словно на многие десятки километров вокруг никого не было. Мы полюбовались огромной флегматичной луной и забрались в свой крохотный лоскутный домик.
«Как там Андрей, один, на скале?» — думала я, засыпая. И почему меня должно это волновать? Он — опытный путешественник, это сразу видно. Вот и ночует там, где ему нравится.
Конечно, нехорошо вышло с этой вершиной… И с тем, что я скрыла от Кирилла наше с Андреем знакомство. Но все это такие мелочи в сравнении с воспоминаниями, которые мы сохраним о наших приключениях.
— Спи, заяц, — шепнул муж. — Сладких тебе снов.
Но в Шеметовском бору сладких снов не бывает. Во всяком случае, у меня. И эта ночь одарила очередной чушью — мне снилось, что я сижу дома за компьютером и почему-то должна выбрать из огромного списка мужских имен одно. Я знаю, какое мне нужно, и вижу его, но почему-то именно оно не реагирует на нажатие кнопки. Остальные Игори, Константины и даже Святополки готовы, а Кирилл — ни в какую. И от этого я прихожу в отчаяние.
А потом я брожу по нашему саду и зову мужа, мне обязательно нужно его найти. Сад выглядит так, словно пребывал в запустении много лет — беседка облезла и заросла диким виноградом, плитка на дорожках бугрится, а в бассейне плещется зеленая вонючая жижа. Кирилла нигде нет. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на дом и вижу вместо него разрушенный Шеметовский дворец.
В общем, очередная нервотрепка… Я поняла это даже во сне.
Разбудило меня тревожное ржание. Наши кони — существа довольно молчаливые, и если уж они подают голос, значит, произошло нечто необычное. Рядом зашевелился Кирилл, но пока он протирал газа, я уже вскочила и даже успела расстегнуть палатку.
В первый момент я не поняла, что происходит. Два незнакомых мне парня в одинаковых синих ветровках подступали к Брайану, а тот, ощерясь, пятился задом, едва не влезая копытами в потухшее костровище. Лица у парней были самые решительные и даже нахальные. Байярд топтался поодаль, фыркая и косясь на происходящее. Заметив меня, он снова заржал.
— Ну-ка, что у нас за незваные гости? — Кирилл решительно отстранил меня и выскочил из палатки, шепнув: — А ты пока тут посиди.
Мне стало неуютно — мало ли какие намерения могут быть у незнакомцев.
Увидев Кирилла, парни выжидающе уставились на него. Разговор начался на повышенных тонах — муж требовал объяснений, незнакомцы требовали предъявить им документы. С какой это стати?! Раз так — пусть сами предъявят!
Парни кивнули и вытащили из карманов одинаковые красные книжечки. Неужели эти типы из лесоохраны, а мы нарушили какие-то неведомые правила парковки… то есть стоянки в бору? Нет, спросонок соображать мне и так редко удается, а сегодня голова была особенно тяжелой — это бывает, если меня разбудить внезапно и не вовремя.
— Яна, иди сюда, — окликнул меня муж. — Товарищи не конокрады, они из милиции.
Я натянула свитер и вылезла. Взошедшее солнце стояло ещё довольно низко, трава была мокрой от росы, а над болотом курился туман. Утро туманное… И зачем это к нам спозаранок менты пожаловали?
— Убери, пожалуйста, Брайана, — попросил Кирилл, — он им проходу не дает.
— Впервые вижу сторожевую лошадь, — буркнул один из парней, тот, что был повыше. — Чуть не покусала нас.
Все понятно, Брайан действительно не любит чужих, особенно, если они заходят сзади. Тогда он может с перепугу и лягнуть. Но стреноженным лягаться не слишком удобно, поэтому он и решил показать пришельцам зубы. В общем, герой — держал оборону нашего крошечного лагеря. А Байярд исполнял роль тревожной сигнализации. Охраннички…
Я ухватила коня за гриву, отвела его в сторонку и дала на ладони оставшуюся от ужина горбушку. Потом вернулась к мужу и что-то ему втолковывающим милиционерам.
— Так что все-таки случилось?
— Вы ночью ничего странного не слышали? Крики, рев, может быть, чьи-то шаги?
— Нет, — покачала я головой. — Этой ночью я спала очень крепко. Не удивительно — мы три дня провели в дороге.
— Три дня?! — изумился менее рослый милиционер. Буду для краткости называть их Толстяк и Кротышка. Хотя Толстяк не был толстым в полном смысле этого слова. Просто довольно крупный и плотный парень, начисто лишенный шеи. Коротышка же ростом был куда выше меня, но все-таки пониже своего коллеги.
— Да, — раздраженно ответил Кирилл. — Три дня добирались, из-за того, что дорогу перегородило болото. Слышали, наверное? Поэтому пришлось ехать через старую пасеку.
Милиционеры переглянулись.
— А зачем вокруг болота поехали? — спросил Толстяк. — К Заячьей пади, если от Шеметовского болота немного вернуться, куда ближе.
Он махнул рукой вправо, показывая направление короткой дороги.
— Ну откуда нам знать, — пожал плечами муж. — Нас вел один местный паренек, вот мы вначале в болото и уткнулись, переночевали там, а потом дальше двинулись.
— Ясно. Значит, не слышали ничего? Спали всю ночь в палатке?
— А где нам ещё спать? — поднял брови Кирилл. — Конечно в палатке, вдвоем, без свидетелей.
— Мало ли… — задумчиво пробормотал Коротышка. — Может, вы по скалам бродили. Известно, зачем сюда парочки приезжают — все эта дурацкая легенда о сове. Метовский когда-то про неё статейку сочинил, вот и повалили любители приключений. Сейчас, правда, куда реже стали появляться. А раньше, говорят, хлопотно было — то в бору заплутают, то со скалы свалятся. Шею, правда, никто себе не свернул, а вот руки-ноги ломали.
Вспомнила! Точно — в журнале, вот где я видела фамилию Викентия Илларионовича, в том самом журнале, который мы изучали перед тем, как отправиться в Шеметовский бор. «Доктор исторических наук В. И. Метовский» было набрано мелким шрифтом внизу страницу, на которой излагалась романтическая легенда.
— Господа, может быть, вы перейдете к делу? — проявил нетерпение Кирилл. — Все это, конечно, интересно, но не за этим же вы нас в такую рань разбудили? Что случилось?
— Метовского ночью подрали. Его мальчишки на рассвете нам дозвонились.
— Что значит — подрали? — поразилась я.
— А то и значит. Он ночью зачем-то на скалы отправился, понесла старичка нелегкая. Пацаны ещё не спали, у костра сидели. Говорят, с полчаса прошло, как какой-то звериный рев послышался и крик. Они топоры да палки похватали и с факелами отправились узнать, что там случилось. Ну и нашли профессора под Клыком. Весь изодран, словно с тигром повстречался. Да живой, живой, увезли его на нашем уазике в больницу. Обычная скорая помощь сюда не проедет, вот и пришлось свой транспорт предоставить.
— А на уазике, значит, добраться все же можно? — недоверчиво переспросил Кирилл.
— От Заячьей пади дорога есть. Плохая, только на обоих приводах и проедешь. И то дважды застревали.
— И кто же его так? — мой голос непроизвольно дрогнул. Только вчера разговаривала с человеком, а сегодня — такое жуткое известие.
— Интересный вопрос, — хмыкнул Толстяк. — По виду ран похоже, что крупный хищник. Но откуда тут хищники? Последнего мишку видели в бору ещё при графах Шеметах. И тогда же затравили. А позже никто тут диких животных крупнее лисы не встречал. Даже волков нет. Вот и возникает вопрос — не инсценировали ли нападение зверя, чтобы замести следы?
— Да кто мог инсценировать? Мы спали, а подростки из лагеря вряд ли на такое способны…
— Да они все хором твердят, что никто, кроме Метовского, из лагеря не отлучался. Все семеро школьников и два студента в наличии были — у них в тот вечер что-то вроде торжественного ужина с концертом происходило, вот и засиделись.
— Стойте! — внезапно воскликнул Кирилл. — А тот тип, что на Клыке ночевал?! Он должен был все видеть — ночь ведь была лунная.
— Какой тип?! — хором вскричали милиционеры и переглянулись.
— Ну-ка, рассказывайте! — потребовал Толстяк.
— Да что рассказывать? Мы его впервые в жизни видели — под вечер полезли на скалы, а он на вершине спит. Уходить оттуда не собирался, сказал, что проведет на Клыке всю ночь. Мы вернулись к себе, а он остался. Сказал, что зовут Андреем, фамилию мы не знаем. Неприятный тип — бородатый, а в бороде седина клоком.
— Ты вершину проверил? — грозно спросил Коротышка своего напарника. Тот только плечами пожал. Не проверил.
— Никуда не уходите, мы ещё вернемся, — бросил нам Толстяк, и оба со всех ног устремились к скалам.
Когда их топот стих, Кирилл озабоченно почесал в затылке.
— Вот только хищников или маньяков нам тут не хватало!
— Странное происшествие, — пожала я плечами. — А ты точно ничего не слышал?
— Нет. Нас ведь от скал каменная стена отгораживает, так что если что-то там и происходило, то мы это благополучно проспали. Черт, куда я пистолет положил, ты не помнишь? Теперь везде буду его с собой таскать. На всякий случай.
Пока Кирилл, ворча, искал в палатке оружие, я разожгла костер. Ложиться досыпать не хотелось. Да и милиционеры могут вернуться в любой момент.
— Мне этот Андрей сразу не понравился, — сообщил мне муж, успешно отыскав свой «вальтер», и раздавив тюбик с моим ночным кремом. — Очень подозрительный. И вел себя довольно некрасиво.
Я была с ним не согласна, но промолчала. Ещё не хватало нам поссориться, и так ситуация не слишком приятная.
— Наверное, нужно сходить в лагерь к ребятам, узнать, не нужна ли наша помощь, — нерешительно предложила я.
— Менты сказали, сидеть тут. Значит, будем сидеть, — помотал головой законопослушный супруг. — А то ещё решат, что это мы с тобой тут ночью в Фредди Крюгера играли.
— Да, кстати, — я повесила над огнем наш изрядно закопченный котелок с водой и уселась рядом, подстелив коврик из пенки, который Кирилл притащил из палатки. — Мы не знаем, нашли ли они орудие, которым ранили Метовского.
— Думаю, что нет. Иначе не колебались бы между нападением зверя и человека. Звери не умеют пользоваться оружием, они сами…
Он не закончил, но я и так поняла.
Кофе хотелось просто до умопомрачения. Кофе и сигарету. Курю я крайне редко, только когда меня гложет сильное беспокойство или страх. А сейчас было и то, и другое. На пожилого безобидного человека напали ночью, по-видимому, поранили сильно, да и характер ран должен быть специфическим, если парни из милиции сказали «подрали». Кто это сделал и почему? И где в этот момент находился Андрей? Неужели спокойно смотрел сверху, как совершается преступление. Конечно, быстро спуститься или спрыгнуть со скалы он не мог. Но броситься в погоню — вполне. Хотя если это действительно зверь, то преследовать его безоружным — безумие.
Зверь… Что-то это мне напомнило. Да, бредовый сон и охоту. Но верить снам глупо.
— А ведь он мог напасть и на нас, — вздохнула я, — или на детей. И на скалу при желании зверю влезть тоже раз плюнуть.
— О, господи, — закатил глаза Кирилл, — он наверняка выбрал самого слабого. Сама же говорила, что этим детям лет по шестнадцать. Вполне крепкие уже ребята, да и держались все вместе. Мы тоже способны за себя постоять. А старый профессор — легкая добыча. И зачем только его понесло на скалы в темноте?
— Мало ли… Считается, что это место полностью исследовано и опасности никакой нет. Может быть, он тоже хотел посмотреть на Лунную Сову.
Муж испепелил меня саркастическим взглядом. Я и сама поняла, что мои слова звучат весьма глупо — даже если Викентий Илларионович и влюбился на старости лет, то кому, как не ему, не знать, что на скалы нужно лезть не одному, а вместе с объектом своих пылких чувств. Значит, должно быть иное объяснение тому, что Метовский оказался ночью под Клыком.
— Или он все-таки залез на скалу? — словно подслушав мои мысли, подхватил Кирилл. — Что если они поцапались с этим Андреем, и тот его сбросил вниз? А раны — следы от ударов о камни? Я бы сказал, что это самая правдоподобная версия.
И я опять промолчала. Конечно, я могла возразить, что Андрей совершенно не подходит на роль преступника, но фактически аргументов у меня, кроме убежденности в его невинности, нет. Да и на Клыке он вчера вечером был, это факт.
Брайан нервно задергал ушами — к нашему костру возвращались милиционеры. Лица их были хмурыми.
— Плохие новости, — ещё издали крикнул Толстяк. — Только что сообщили, что Метовский умер, до больницы не довезли. Эх, если бы у нас связь нормальная была, а не черт-те что. Ребята два часа потратили, чтобы с сотового телефона до райотела дозвониться.
— Нет никого на Клыке, — махнул рукой Коротышка. — Но следы остались, кто-то там действительно был — пепел от сигарет на вершине остался. Ночью ветра не было, так что его сдуть не успело. А окурки он, похоже, с собой унес. Предусмотрительный тип. Придется вызывать собаку, может быть, след возьмет. А пока вы нам приметы этого человека опишите поподробнее.
Кирилл тяжко вздохнул.
Толстяк отправился в соседний лагерь, чтобы по рации вызвать кинолога с собакой и ещё раз поговорить с подростками. Коротышка остался конспектировать описание внешности Андрея. Я мучилась сомнениями и долго колебалась, но все же решила не сообщать, что видела Андрея раньше. Ведь это совершенно ничего бы не изменило.
Этот так неудачно начавшийся день тянулся, словно резиновый. Мы изнывали от скуки, подкармливали уставших милиционеров и мрачно шутили, что Шеметовский бор решил продемонстрировать нам весь свой набор неприятностей.
Собака, которую привезли только к обеду и сразу потащили на скалы, повела себя, по словам Коротышки, весьма странно — вначале зарычала и завыла, а затем поджала хвост и забилась под каменный выступ. И как не уговаривал её кинолог, с места не двинулась и морду от места происшествия упорно отворачивала. Что случилось с псом, никто понять не мог.
Ближе к вечеру мы все-таки собрались и пошли к соседям. В их лагере царило уныние, мальчишки бродили между палаток, и даже костер не горел. Я заметила Никиту и кивнула ему. Паренек подошел и поздоровался.
— Вот видите, как все обернулось… Так весело вчера было, а потом — этот кошмар. До сих пор не верится, что профессора уже нет. Мне он казался вечным. И такая ужасная смерть. А главное, непонятно, что это вообще было…
Тут его буквально передернуло. Похоже, Никита так испереживался, что ему хотелось просто выговориться.
— Вы действительно слышали звериное рычание? — спросил его Кирилл.
Парень кивнул.
— Даже не рычание — рев, словно там бешеный зверь был. Это не передать, очень жутко. И Викентий закричал. Вадик с Костей первыми в себя пришли, сделали факелы из палок, и мы туда пошли. Хоть и страшно было. Но не сидеть же, раз профессор там… Топоры взяли и пошли.
Я представила себе кучку перепуганных подростков ночью с факелами и топорами на скалах, и поежилась.
— И знаете что, — Никита понизил голос, — не человек там был. Зуб даю, не человек.
— Откуда знаешь? — почти шепотом спросила я.
— Мы с Денисом первые на Викентия наткнулись. Там, под Клыком, прямо около писаниц. Можете смеяться, но там был запах… животного. Зверя. Пахло кровью и зверем. И от профессора им пахло, вот что ужасно. Я потом и в лагере это чувствовал — запах хищника, зверя.
От этого повторения слова «зверь» мне стало еще больше не по себе. Наверное, именно этот запах почувствовала позже и розыскная собака. Она ведь не охотник, а ищейка. И ей тоже стало страшно.
— Я сначала решил, что Викентий со скалы упал, но тогда бы он лежал в стороне, а не под рисунками, — продолжал Никита, оглядываясь. Неподалеку от нас остановился парень постарше, лет девятнадцати, Наверное, из тех студентов, о которых говорил мне вчера Метовский. Он делал вид, что не слушает разговор, но выражение лица выдавало — слишком напряженное.
— Под наклонной стеной? Туда он со скалы упасть не мог. Если только не переполз.
— Он не мог ползти, у него… живот был разодран и рука сломана. Как будто перекушена. Ребята прибежали, принесли из лагеря одеяло, и мы его так и тащили до палаток. Вначале он стонал, а потом умолк. Наверное, если бы мы сразу смогли дозвониться, он не умер бы…
И тут Никита заплакал, стыдясь слез, отворачиваясь и тихо всхлипывая. Я обняла его за дрожащие плечи, пытаясь успокоить. Такое потрясение и для взрослого чересчур, а он ещё совсем мальчишка.
— Вы сделали все, что могли. А отсюда надо уезжать, сегодня же возвращаться домой, — сказала я. — Незачем вам тут дольше оставаться. Да и опасно.
— Да, самых младших увезут сейчас на милицейской машине. Потом за нами приедут — Вадим созвонился с отцом, тот нашел вездеход, через час тут будет. А вы как?
А мы как? Я вздрогнула и обернулась. Кирилл внимательно смотрел на нас.
— Мы тоже уедем. Но, наверное, завтра.
— А почему не сегодня? — удивилась я.
— Потому что у нас нет машины, а на лошадях мы до темноты не успеем выехать из леса, — резонно заметил муж. — Так что лучше ночевать на открытом месте, а не где-то в незнакомой чаще. Ты, парень вот что скажи — вы там человека на скале не заметили?
— На Клыке? — удивился Никита. — Нет, не было там никого. Во всяком случае, я не видел. Там тишина стояла такая… абсолютная. Мороз по коже. Мне казалось, что кто-то затаился за каменной осыпью и наблюдает за нами.
Наш разговор прервали подошедшие милиционеры. Кроме уже знакомых нам Толстяка и Коротышки, среди них был худосочный парень с черной овчаркой на поводке и пожилой сутулый мужчина — видимо, водитель.
— Грузите в машину барахло, ребята, — махнул он рукой. — Всех вас я не заберу, не поместитесь, а вот шмотки прихвачу.
— Пойду, соберу вещи Викентия, — шепнул мне Никита. — Пусть забирают.
— Родственникам отвезут?
— Не знаю, он один жил вроде бы. Пусть сами разбираются…
С этими словами он отошел и нырнул в небольшую оранжевую палатку, где, очевидно, и обитал Метовский. На помощь ему пришел тот самый студент — стал принимать и сворачивать спальный мешок и плед, заталкивая их в большую клетчатую сумку.
— Кое-что ещё нашли, — сообщил Толстяк, вытирая пот со лба грязным носовым платком. — Все там обшарили, каждый булыжник проверили. И вот…
Он вытащил из кармана прозрачный пакет с клоками бурой грязной шерсти.
— Звериная, скорее всего, медвежья. На каменной осыпи осталась. И собака след брать отказалась, боится чего-то. Такие вот пироги…
— И что теперь? — спросил Кирилл, рассматривая шерсть
Милиционер пожал плечами.
— Скорее всего, квалифицируют как несчастный случай. Андрея этого вашего постараемся найти, конечно. Но только похоже, что он тоже испугался и просто тихо смылся.
— На вашем месте… — начал Кирилл, но Толстяк бесцеремонно прервал его:
— На своем месте мы знаем, что надо делать. В лесничество сообщили уже, они следы поищут и сделают предупреждающие надписи. И вам советую быть поосторожнее — если зверь человечьей крови попробовал, он становится очень опасен.
— У меня есть оружие, — похлопал себя по карману муж. И заметив, как напрягся страж закона, добавил: — не беспокойтесь, разрешение на него имеется.
— Ну, смотрите. Оставаться тут не советую, и особенно на скалы лезть. В общем, удачи!
С этими словами он направился к уже нагруженной и готовой к отъезду машине. На ней уехали и трое мальчишек. Мы подождали, пока остальных не забрал подоспевший вскоре вездеход.
На прощанье Никита без улыбки помахал нам рукой.
Вот и всё — остались только четыре квадратика примятой травы, пепелище от костра и валяющиеся вокруг него ветки и обрубки.
— Думаешь, нам не стоит последовать за ними? — спросила я, пиная носком кроссовки угли.
— Малыш, я уточнил у водителя, сколько нам до Заячьей пади добираться — минимум полдня уйдет. Сегодня мы до темноты не успеем. И потом… неужели из-за этого происшествия мы должны отказаться от своих планов?
Он замолчал, выжидательно глядя на меня.
— Я больше на скалы не полезу, — сообразив, что имеет в виду Кирилл, отрезала я. — Пусть там летают целые стаи лунных сов. Да, я трусиха, но рисковать жизнью ради бредовой легенды не собираюсь. И давай больше об этом не будем.
Видимо, мой тон отрезвил супруга. Он только кивнул и молча направился к нашей полянке. Солнце уже садилось за лесом, и нужно было спешить, чтобы успеть принести воды от ручья и приготовиться к ночлегу.
Над скалами кричала одинокая птица — протяжно и тревожно. Мобильный телефон опять молчал.
В этот вечер мы разговаривали мало, стараясь не вспоминать о том, что случилось. Просто сидели, обнявшись, около огня, словно последние оставшиеся на земле люди. Я чувствовала, как ровно и сильно бьется сердце любимого, и от этого становилось спокойнее и теплее.
Над головой мигали равнодушные звезды, а взошедшая луна ползла по небу низко, задевая кроны деревьев. Лошади бродили рядом, жались к нам, но вели себя тихо.
— Пошли спать, — наконец шепнул Кирилл. — Завтра встанем пораньше, и в путь.
В палатке я ещё некоторое время лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам ночного леса. Но кроме пофыркивания лошадей, так ничего и не услышала. Пистолет муж на ночь положил рядом с собой. Он тоже, кажется, не мог уснуть, и мы оба довольно долго притворялись. Даже не знаю, кого из нас сморило первым.
Утро принесло изменение погоды — по небу неслись облака, немного похолодало, и мы на всякий случай надели куртки с капюшонами. Отдохнувшие кони доели остатки овса, мы наскоро позавтракали крекерами и паштетом и увязали вьюки. Над болотом и низким кустарником ещё стлались остатки рассветного тумана, когда мы отъезжали от скал. Остались позади старый дуб и ручей, мы обогнули каменный выступ и свернули налево — ошибиться было невозможно, туда вела заметная колея, накатанная вчера «уазиком» и вездеходом.
И вот уже позади виднеется только вершина Клыка. Больше я не буду оборачиваться. Хорошо бы вообще забыть все, что случилось тут.
Ехать было легко, если не считать того, что дорога то и дело опускалась в низины и вновь карабкалась вверх. Непонятно, почему путь сюда не проложили от старой пасеки, где места куда более ровные. Но, может быть, там нельзя проехать из-за каких-нибудь болот — они тут попадаются постоянно.
— Интересно, как мы узнаем Заячью падь? — спросила я. — Ты хоть представляешь, как она выглядит?
— Сказали, что нужно проехать гарь, дальше будет небольшой овраг, а эта падь сразу за ним, — отозвался Кирилл, срывая на ходу ветку с зеленоватыми цветками и протягивая её мне. — Думаю, найдем.
Мне бы его уверенность после всех наших блужданий.
Но спустя ещё пару часов, мы таки доехали до гари. Печальное это было место и даже страшноватое — видимо пожар прошел тут совсем недавно, оставив после себя обугленный подлесок и золу. Но из черной земли уже пробивалась кое-где трава, а самые высокие деревья на макушках сохранили зеленые листья. И несмотря на обгорелую кору, может быть, кому-то из них удастся пережить и следующую зиму.
Мы миновали овраг и выехали к Заячьей пади. Никаких зайцев мы там не обнаружили, да и сама падь нам не понравилась — довольно глубокая впадина, поросшая густым лесом. Дорога проходила по её краю, и кое-где были видны осыпи. Хорошо, что мы вчера не отправились в путь — ужасное место для ночевки.
— Теперь надо двигаться на юго-восток, — огибая падь и въезжая в нехоженый лес, оптимистично заявил супруг. — Мы должны попасть на ту самую тропу, по которой ехали в первый день. А там и до станции недалеко.
— Иван Сусанин тоже нечто подобное говорил, — рассмеялась я и последовала за ним.
Двигаться без дороги было нелегко, но мы уже как-то привыкли. Да и лес тут был повеселее, начали попадаться светлые осинники, поросшие высокой тонколистной травой. Пару раз мы переправились через мелкие ручьи.
Дождь так и не начался, и облака постепенно редели.
— Привал, — объявил Кирилл на одной довольно уютной полянке. — Доставай, что там у нас из припасов осталось.
Оставалось у нас ещё довольно много, так что можно было выбирать. Кофе из термоса и широкий ассортимент лапши быстрого приготовления. Плюс ещё одна банка ветчины.
— А кто-то боялся, что мы будем голодать, — хмыкнула я с набитым ртом.
— И кто это был? — Кирилл, смеясь, сгреб меня в охапку. Настроение у него явно улучшилось. Скоро мы доберемся до станции и поедем домой. Господи, неужели уже завтра я смогу валяться на мягких пружинистых матрасах, а не на жесткой земле, застеленной ковриком из пенки? И пить только что сваренный кофе со сливками и горячими мягкими рогаликами. Эти крекеры уже поперек горла встают!
Полежав и дав спинам отдохнуть, мы тронулись дальше, высматривая знакомую тропу. Но впереди был все тот же лес, редкие малинники, березы, сосны, боярышник… И никаких следов тропы.
Я чувствовала, что Байярд начинает уставать. А каково Брайану под куда более весомым Кириллом? Вскоре придется топать пешком, ведя лошадей в поводу. Вон там, кажется, просвет. Пора бы, солнце уже начало клониться к закату. И почему молчит Кирилл? Ну, я-то понятно, у меня топографический кретинизм — нигде толком сориентироваться не могу, даже имея подробный план…
— Дьявол! — выругался муж, осаживая Брайана.
Нет, этого не может быть!
Перед нами опять простиралось Шеметовское болото. Вернее, луг и разрушенный графский дворец на нем. Окрашенный закатом в золотисто-оранжевые цвета, он, тем не менее, выглядел мрачно и неприветливо. Да и с чего ему быть приветливым?
— Не иначе, местный леший решил с нами пошутить, — расстроился Кирилл. — Вот она тропа, но мы должны были выехать на неё куда правее. А теперь придется возвращаться и ехать в темноте.
— Погоди, сколько мы тогда до этого места ехали? Часа четыре или пять?
— Да, что-то около этого, — муж расстроенно махнул рукой. — Разворачиваемся!
— Лошади не выдержат, вздохнула я. Брайан под тобой уже совершенно вымотался. Пойдем пешком?
Мы нерешительно уставились друг на друга. Ночевать опять около этого дома нам не хотелось. Но ведь уже однажды ночевали, и ничего особенного. Абсолютно ничего сверхординарного не произошло.
— Останемся?
— Ну, похоже, ничего другого не остается, — Кирилл обернулся на закат, прикидывая, скоро ли он сменится темнотой. — Лично я слишком устал, чтобы плестись на своих двоих, как какой-нибудь пехотинец.
— Ладно, гусар, поехали на старое место, — засмеялась я и решительно направила коня на луг.
— Но если притащится опять какой-нибудь чудак со страшными баснями о мертвых графах — прогоню взашей! — бормотал позади муж.
Вот они — следы от нашего костра и ещё не успевшая полностью распрямиться трава на месте палатки. А тут спал Ромка. Небось, досталось ему от матери за ночевку возле болота.
— А все же побывать дважды рядом с настоящим графским дворцом, и не посмотреть на него вблизи — это как-то неправильно, — неожиданно заявил Кирилл. — Давай хотя бы подъедем поближе и заглянем туда.
— Ты серьезно? — опешила я. — После того, что мы наслушались об этой руине?
— Между прочим, в Англии такие руины считаются историческими достопримечательностями, и за их осмотр деньги берут, — не согласился упрямый муж. — А нам, можно сказать, даром досталась. Неужели тебе совсем неинтересно?
— Мне не нравится этот дом, пусть он и графский дворец. Он меня пугает и нагоняет жуть. Поэтому ты меня туда и калачом не заманишь.
— А меня одного отпустишь?
— Только через мой труп! — заявила я, стаскивая вьюки с лошадиной спины. Да уж, мускулатуры у меня после нашей поездки явно прибавится — то навьючь, то снова расседлай.
— И вообще, иди-ка ты за хворостом, — глядя на погрустневшее лицо любимого, добавила я, — нам ещё тут вечер коротать и остатки еды уничтожать.
Мы уже привычно обустроились — палатка, костер, котелок. Воды мы догадались захватить с собой достаточно, так что решили сварить что-то вроде супа.
— А все же зря ты не хочешь меня поддержать, — вздыхал Кирилл, поглядывая в сторону постепенно скрывающегося в сумерках разрушенного дома. — Вот поднимусь чуть свет и схожу туда пока ты будешь дрыхнуть. Ты даже испугаться не успеешь!
— Никогда не думала, что мой муж такой авантюрист! — возмутилась я. — Только попробуй! Вдруг на тебя свалится кусок стены или провалишься куда-нибудь.
— А ещё на меня может упасть летающая тарелка, и маленькие зеленые человечки с рожками будут горько рыдать над моим бездыханным телом, — подначил он меня. — Я же взрослый здоровый мужик, и вполне способен сообразить, куда можно лезть, а куда не стоит.
Выразить сомнение в последнем я не посмела. Просто понадеялась, что утром встану пораньше и не допущу безрассудства.
Потом на всякий случай проверила путы на лошадиных ногах — ещё раз таскаться впотьмах за этими бродягами мне совершенно не хотелось. Хотя… Интересно, где сейчас Николай и Андрей? Место их стоянки было бы найти нетрудно, но делать это я, конечно же, не стану. На всей этой истории поставлен жирный крест. Раз и навсегда.
Я вспомнила ночь и песни у костра под гитару и украдкой вздохнула. Из странствий мы привозим самые разные воспоминания. И некоторые из них навевают грусть. Хотя ничего грустного в тех песнях, вроде бы, и не было. Случайное, мимолетное знакомство, больше ничего.
— Давай спать, я что-то сегодня устала, — попросила я.
— Забирайся в палатку, заяц, — отозвался Кирилл. — Я сейчас, только подброшу в костер веток потолще, чтобы огонь отгонял злых духов Шеметовского болота.
Уже засыпая, я почувствовал, как муж лег рядом и обнял меня за плечи. Знакомый запах его дыхания, теплые ладони — самое главное, что есть у меня в жизни.
Меня разбудила пустота.
Ощущение холода и отсутствия рядом Кирилла было таким острым, что я возмутилась: ну сколько можно видеть один и тот же сон! Так я скоро стану настоящей психопаткой, и прикую к себе мужа цепью, чтобы он постоянно был рядом.
Или это не психоз, а паранойя?
Я перевернулась на другой бок, чтобы прижаться к Кириллу и спать дальше. Но рядом никого не было. Пошарив вокруг себя ладонью, я поняла, что лежу в палатке одна.
Сон слетел, словно его и не было. Похлопав в темноте глазами, я вылезла из мешка, обулась и расстегнула молнию палатки. Рядом послышался громкий вздох, и я обернулась. В темноте проступили два силуэта — спутанные лошади. Тревожно жмутся друг к другу.
— Кирилл! — тихо окликнула я, боясь впотьмах налететь на брошенные где-то рядом вьюки, — ты где?
Ответом мне была тишина.
Вспомнив, где должен лежать фонарик, я вернулась в палатку и на ощупь нашла его. Потом натянула поверх свитера ветровку. Зачем муж отправился уда-то среди ночи, я не понимала. Но просто сидеть и ждать его было выше моих сил. Вдруг что-то случилось?
Пошарив вокруг себя ярким лучом, я сразу же отыскала потухшие угли и пепел костра. Рядом лежали седла и громоздились вьюки. Куда мог уйти Кирилл, один, ночью, без фонарика? И что мне делать — попытаться успокоиться, влезть обратно в палатку и до рассвета терзаться неизвестностью и страхом за любимого, или отправиться на поиски? Я подняла глаза. Отсюда стены дома не видны, даже мощный свет фонарика не достигает их. Но и невидимые, они пугали меня.
Почему-то я была уверена, что искать Кирилла нужно в доме. И решилась.
Взнуздать Байярда было делом двух минут. Я все время прислушивалась, в надежде услышать звук шагов возвращающегося мужа.
Тишина.
Вначале мы объехали луг по краю, я шепотом, а потом и во весь голос звала: «Кирилл! Кирилл!» и не получала в ответ ни звука. То есть вообще ничего — безмолвие было полным: не шелестел в кустарнике ветер, не кричали на болоте птицы. Только густой, как мазут, воздух и тишина.
Один раз мне почудилось, что неподалеку кто-то движется, я дернула повод, но все тут же стихло. И тогда мои до предела напряженные нервы не выдержали, я сжала коленями лошадиные бока и направила Байярда галопом вперед, через луг. Уж лучше скакать, чем вглядываться и вслушиваться в обволакивающую тьму. Я отнюдь не такая уж папина дочка, какой привыкли меня считать. Моё детство прошло в обычном дворе и в обычной школе, где нужно было уметь постоять за себя. Это уж потом отец превратился в олигарха. Черт бы побрал тот день, когда ему это пришло в голову!
Стена выросла прямо перед нами, и Байярд, коротко заржав и словно спрашивая: «Куда дальше?», напряженно затанцевал на месте.
Показалось мне или нет? В одном из провалов окон, в которые совершенно не хотелось смотреть, я заметила мелькнувший тусклый огонек. Кто это может быть — безумный писатель, нагоняющий на себя жуть для создания нужной атмосферы, или увлекшийся приключениями мой отчаянны муж?
— Кирилл?!
Тишина.
И снова мелькнул огонек.
Нужно решаться. В конце концов, это только пустой полуразвалившийся дом, руина. Я не верю в привидения, хотя в таком месте можно бы и поверить. Похлопав коня по шее, я медленно поехала вдоль стены. Вот тут, похоже, была дверь. Луч фонарика вырвал из темноты почти сравнявшиеся с землей разрушенные ступени и черный провал. Что-то зашуршало. Крысы? Тут не может быть крыс, крысы живут около людей, а этот дом уже почти девяносто лет как мертв.
Нужно быть полной идиоткой, чтобы идти туда.
Но повернуть и уехать, не проверив, не попал ли Кирилл в какую-нибудь ловушку, таящуюся в этих развалинах, я не могла. Вдруг он лежит там с разбитой головой, свалившись в какой-нибудь провал? Вдруг сломал ногу или потерял сознание? Никогда потом себе не прощу!
Я спрыгнула с коня и замерла, вслушиваясь. В ушах звенело. Чудились мне или нет чьи-то вкрадчивые шаги и шорох осыпающейся земли? Проклиная собственную глупость и трусость, я шепнула Байярду «Жди!». Лошадь — не собака. Но кое-что мой конь понимал, ткнулся мягкими губами мне в плечо, словно стараясь удержать, но я не могла остаться с ним. И взять с собой не могла.
Желтое яркое пятно света плясало передо мной. Выгнивший или выгоревший порог, за ним — довольно хорошо сохранившийся каменный пол. Хорошо, что не деревянный, иначе ноги бы переломала. В помещении, когда-то бывшем огромной прихожей или холлом, я высветила ещё два дверных проема и лестницу. Её мраморные ступени были расколоты и угрожающе горбились.
Я обследовала правый вход — он вел в лабиринт комнат, большинство из которых совершенно точно давно никем не посещались — превратившийся в черную труху паркет был нетронут. Я брела по коридору, упорно освещая каждый закуток. Где-то среди черных стен терялось эхо моих шагов. Дойдя до заполненного звездным небом проема, который когда-то был окном в торце дома, я повернула обратно. Тут никого нет. Но именно с этой стороны я видела огонек в окне.
Левая дверь из холла когда-то вела в большой зал. Что это было — гостиная, где устраивали балы с танцами или столовая? А может быть, библиотека? «Кирилл!»
Эхо заметалось и вернулось ко мне: «И-и…» Или это было не эхо? Я бежала вперед, рискуя не заметить какую-нибудь яму или выпавший из стены камень, которые во множестве валялись повсюду. Мечущийся круг света, и в нем, словно в калейдоскопе: лепнина расколотой коринфской капители, обломки скульптуры — что-то сжимающая рука, удивленный глаз на половине лица, какие-то железки, изогнутые и изломанные ржавые трубы. Только бы не зацепиться, тогда придется разыскивать уже меня.
Лестницу, ведущую вниз, я едва не пропустила, её скрывала полуразрушенная стена. Эти ступени выглядели куда прочнее, но спускаться вниз было жутко. Наверху хотя бы звезды иногда видны. А тут — могильная темень и запах сырости. Что если там вода? Мне стало тошно. Лезть в заболоченный подвал, одной… «А-у-у!» — заорала я вниз. Ни ответа, ни эха. Вместо этого я услышала позади вкрадчивые шаги и шелест, словно чья-то одежда задела стену. Не в силах обернуться, я медленно покрывалась гусиной кожей — от кончиков мизинцев до пяток, именно в такой последовательности. Если кто-то подойдет сзади и столкнет меня вниз, то это будет конец. Всё стихло. Или ничего и не было?
Я шарахнулась от лестницы и на цыпочках пошла обратно. Нет, тут никого нет, это просто обман слуха. Но в подвал я отправлюсь в последнюю очередь, только если буду уверена, что мужа нет и на втором этаже.
По широкой парадной лестнице приходилось подниматься с осторожностью — после того, как кусок мрамора опасно вывернулся у меня из-под ноги, я полезла вверх, хватаясь обеими руками за металлическую решетку, к которой когда-то крепились перила. Фонарик я держала в зубах, рискуя выронить. Когда я, наконец, поднялась, смогла перевести дыхание и оглядеться, то поняла, что тут уже не побегаешь — под ногами и над головой чернели обугленные балки. Каждый шаг приходилось рассчитывать и пробовать опору на прочность, прежде чем ступить на неё.
И вот я, балансируя, иду по скользкому черному брусу, стараясь не думать о том, выдержит ли он мой вес, иду в неизвестность, туда, где ждет меня дрожащий безжизненный отсвет. Пришлось выключить фонарик, чтобы не потерять из вида этот едва заметный ориентир. Я дойду. Впереди кусок на вид довольно крепкого пола. Ступив на него, я понимаю, что ничего хорошего меня не ждет — слишком мертвенно сияние впереди, оно разгорается, но в нем нет тепла. Нет. Совсем.
И, повернув за угол, я вижу, что служит его источником. Это груда гнилушек, источающих тусклое зеленоватое свечение.
— Стой! — раздается позади. И я, так и не успев ничего понять, чувствую сильный и жесткий толчок в спину и лечу вперед и вниз, в провал, где меня ждут куски ржавого, но все ещё острого железа. Оно с легкостью пронзит мой тело, и я останусь тут, буду долго и мучительно умирать.
В последний момент я всё-таки успеваю ухватиться руками за края досок, но они начинают крошиться под моими пальцами, и мне приходится вновь и вновь искать, за что уцепиться. Надежды нет. Наконец попадается что-то прочное, и я замираю, чтобы поднять голову и успеть глянуть в глаза своему убийце.
Он стоит, наклонившись надо мной, уперев ладони в колени, и улыбается. Мой любимый, мой самый добрый и нежный… Как долго он ждал этого момента, как, наверное, не терпелось ему покончить с необходимостью притворяться и лицемерить. Как ему было противно принимать мою слепую любовь и выслушивать мои бесконечные глупости, что-то отвечать, целовать меня… Сейчас его лицо, подсвеченное зеленым гнилостным светом, сияет настоящим, неподдельным счастьем и торжеством. Оно не было таким даже в день нашей свадьбы, хотя он наверняка очень старался.
Заметив, что я смотрю на него, он улыбается ещё шире. И выпрямляется. Ему нужно только наступить каблуком на мои отчаянно цепляющиеся за балку пальцы, и я рухну вниз.
— Стой! — опять тот же голос.
Кирилл медленно поворачивается, и я вижу, как искажается его лицо.
— Не подходи, иначе ей конец, — голос моего мужа звучит злобно и отчаянно. Мне хочется заткнуть уши, чтобы не слышать, но я не могу.
— Дело не в ней, а в тебе. — Слова падают размеренно, словно капли с высоты. — Настало время покончить со всем этим.
— Ошибаешься!
Я слышу металлический щелчок и знаю что это. Предохранитель пистолета. Кирилл достает его из кармана, но тот, в кого он целится, всё ещё остается для меня невидимым. Одновременно я чувствую, как начинает саднить разодранная при падении щека и что-то теплое медленно стекает по ней. Ненавижу, с детства ненавижу боль и кровь! И помимо своей воли я начинаю судорожно подтягиваться на руках, одновременно пытаясь зацепиться ногами хоть за что-то. У меня сильные, привыкшие усмирять лошадей руки, я отчаянно карабкаюсь вверх и всё-таки умудряюсь взобраться на балку, которая удерживает на себе остаток перекрытия. Только усевшись и прижавшись спиной к стене, я вижу их обоих.
Они стоят друг против друга — мой муж и Николай, оба с ног до головы в черном. И только теперь я замечаю в чертах нашего ночного гостя что-то неуловимо напоминающее мне того, кого я так бесконечно и отчаянно любила. Его лицо тоньше и бледнее, но глаза… Как я могла не заметить тот же их разрез, со слегка опущенными наружными уголками, тот же росчерк бровей?! Или… это лицо неуловимо меняется, и в нем проступает все большее сходство с Кириллом. Я зажмуриваюсь и одновременно пытаюсь рукавом оттереть со щеки кровь.
— Собираешься застрелить меня?
— А почему нет? Ты напал на мою жену, а я убил тебя, борясь за её спасение. Жаль, спасти её не удалось, — в голосе Кирилла откровенная издевка и злорадство.
— Значит, на этот раз захотел стать богатым вдовцом?
— Я практически уже стал им, любезнейший!
Николай не успевает ответить. Выстрел звучит коротко и сухо. Потом второй, третий. Сколько патронов в обойме — шесть или семь? Кирилл стреляет до тех пор, пока они не заканчиваются, и пистолет издает последний бессильный щелчок. И только тогда я открываю глаза. Кровь на черной рубашке Николая не заметна. Но почему он, как ни в чем не бывало, продолжает стоять, и только печальная улыбка подрагивает в изгибе губ?
Потом он делает странный жест — проводит в воздухе рукой сверху вниз и при этом пристально смотрит на Кирилла. Теперь их сходство становится явным, словно с лица Николая смыли ставший ненужным грим.
— Ты забыл, брат, что однажды уже застрелил меня? — размеренно говорит он. — Помнишь, что ты тогда мне сказал? Впрочем, неважно, твоя черная душа могла и забыть такие подробности. Но она вновь привела тебя сюда, да Павел?
Господи, почему Павел?!
— Тварь! — меняясь в лице, муж отшвыривает бесполезное оружие и делает шаг к Николаю. — Ты давно сдох! И появился опять для того, чтобы устроить на меня облаву? Вы все надоели мне, жалкие тени! Я сделал свой выбор и живу, а вы все никак не угомонитесь. Даже проклятый лекаришка пытался остановить меня. Ты видел, что от него осталось?
Николай качает головой. Сейчас, в постепенно разгорающемся мертвенном свете, я хорошо вижу, что у него черные глаза. То есть, бездонно-черные, без малейшего отблеска.
— Кто-то должен остановить зверя, Павел. То, что было постыдной семейной тайной, ты превратил в бесконечную кровавую забаву, в возможность убивать вновь и вновь. Нам надоели твои бесчинства. И мы знали, что ты ещё раз вернешься сюда. Так кому, как не нам, прекратить это?
Николай, продолжая улыбаться, отступает в сторону, и за его спиной в холодном сиянии проступает угол комнаты. Стены, оклеенные бежевыми шпалерами, по которым разбросаны букеты чайных роз, изящный венский диванчик с гнутыми белыми ножками и желтой обивкой. На нем, сложив руки на изогнутой рукояти трости, сидит сухощавый пожилой мужчина в полотняном костюме. Рядом стоят полноватая дама с седыми волосами, уложенными в причудливую прическу, и… У меня перехватывает дыхание. Потому что мальчик в длинной рубахе и синих штанишках как две капли воды похож на Ромку. Все трое молча смотрят на Кирилла и не двигаются. И одежда у них на груди опалена, продырявлена и покрыта кровавыми пятнами.
— Папа… маман... — голос моего мужа переходит в хриплый стон.
— Вспомнил нас, сынок? — глухо спрашивает мужчина. — Решил вернуться, как обещал? Долго же ты скитался.
— Мы решили не звать остальных, это дело семейное, — густым низким голосом произносит дама, поднося к глазам лорнет. — Хватит душе твоей, Павлуша, скитаться. Не дело это. И нам не все равно, не чужие чай. Так что нас за тобой послали.
— Кто? — выдохнул Кирилл. Или Павел. Павел Шемет.
— Те, кого ты к нам раньше срока отправил. Наденька, которую ты в монастыре отыскал, и монашки, которые вместе с ней тогда сгорели. Камер-юнкер Боровский с семьей. Помнишь, что ты с ними сделал? Потом ещё были. Солдатики, несчастный еврейский юноша, которого ты утопил, мужчины, женщины… А теперь и Викеша ещё, не к ночи помянут будет. Ну, с тем разговор особый. Так что мы уже со счету сбились. Черная у тебя душа, Павлуша, проклятие Шеметов в крови. Одно может остановить оборотня — отнять силу, не дать больше убить.
Мужчина в полотняном костюме кивает в такт её словам, а потом резко бросает:
— Упокойся, выродок! — и отворачивается.
Мальчик молчит и только смотрит. Его глаза бесстрастны и словно подернуты перламутровыми бельмами. И под этим взглядом лицо Кирилла внезапно мучительно искажается, сведенное судорогой. Он хватается за горло, силясь что-то сказать, но из губ вырывается только хриплый стон, переходящий в вой.
И я вижу, как за его спиной появляется черная тень, сгусток мрака, обретающий силуэт зверя. Он дрожит и оплывает, а затем мягко обрушивается на гнилые доски, проламывая их и увлекая за собой беспомощно корчащегося человека.
Сверху начинают медленно падать обгорелые балки, с гулом исчезая в пустоте. И я вслушиваюсь в эту пустоту в надежде услышать хотя бы прощальный крик. Но ничего не слышу.
Только тогда я заставляю себя поднять глаза.
В меркнущем свете лица старика, дамы и мальчика сереют, покрываются трупными пятнами, и истлевающая на глазах плоть опадает с костей, открывая пустые глазницы черепов.
Кто-то хватает меня за руку, тянет за собой и кричит: «Скорее!» Мы бежим, спотыкаясь и едва не падая, по бесконечным коридорам, вниз по лестнице, вон из страшного, гибнущего дома. За спиной — грохот и гул. Впереди — клубящийся в широком дверном проеме туман. Сильные руки подхватывают меня с разрушенного крыльца меня и рывком поднимают на спину Байярда.
Они стоят рядом — Николай и Андрей. Мертвый и живой. И смотрят в глаза друг другу. Один взгляд непроницаем, и за ним — пустота, в глазах другого — затаенная грустная улыбка.
— Пора. Прощай, — говорит Николай.
— Прощай, — эхом отзывается Андрей. В следующую минуту он оказывается на лошади позади меня. — Надо торопиться.
— Это был Ромка?! — успеваю крикнуть я до того, как Николай хлестнет лошадь.
— Роман, отцовский казачок, был убит тогда же, — печально отвечает он и резко хлопает ладонью по крупу Байярда. — Пошел!
Непривычный к такому обращению конь срывается в карьер, и мы успеваем. Последние метры он преодолевает, с трудом вырывая копыта из густой болотной жижи и, наконец, храпя, вылетает на тропу. Нам навстречу выскакивает кем-то расстреноженный перепуганный Брайан.
Я натягиваю повод и оборачиваюсь.
Прекрасный белостенный дом, освещенный и украшенный гирляндами цветов, словно сегодня в нем устраивают роскошный праздничный бал, медленно опускается в заросли камыша и осоки. И прежде чем над его крышей смыкается покрытый ряской ил, до меня доносятся отзвуки веселой музыки и человеческие голоса.
Мимо нас скачет кавалькада всадников — лошади, не касаясь копытами колеблющейся трясины, уносят охотников прочь, в зыбкое белесое марево. И я снова узнаю силуэт одного из них, а потом и второго. Они исчезают, так и не обернувшись. Прощально трубит жестяной рожок, вторя скрипкам, звучащим в графском дворце.
Вот и закончена охота.
Последнее, что я вижу вдалеке — широкоплечая стройная фигура в черном, растворяющаяся в болотном тумане. Прощальный наклон головы…
И — дуновение ветра или беззвучный вздох над неподвижно замершей топью.
Мы остаемся вдвоем.
— Вот и всё, — голос Андрея звучит тихо, но почти спокойно. Словно и не было этой бешеной скачки, словно все и должно было быть так, как стало.
Робкая полоска рассвета появляется над Шеметовским болотом.
***
— Это был сон, — твержу я, сидя у костра. — Это был сон, и он сейчас закончится. Ничего этого нет и быть не может. Я проснусь — в палатке, рядом с Кириллом. Или дома. Да, дома. Я проснусь и узнаю, что не было ни Кирилла, ни Шеметовского бора, ни скал, ни мертвого дворца. Все это мне приснилось.
Мне холодно. И этот холод не снаружи, а внутри.
— Не буду тебя убеждать, — голос Андрея звучит ровно. — Наша жизнь — всего лишь сон, который смотрит кто-то, кого мы не знаем.
— Но почему? Зачем все это было нужно?
Я чувствую себя крошечной пешкой в игре, которую затеяли вовсе не ради меня, и финал которой разыгрывали другие игроки. Я всего лишь пешка, не ставшая ферзем, загнанная в угол и мешавшая всем. Но меня все же почему-то не смели с доски.
Андрей молчит. Протягивает мне помятую алюминиевую кружку с крепким горячим чаем и качает головой. Потом все же тихо отвечает:
— Это было нужно им. Тем, кто ждал его по ту сторону жизни.
Я глотаю терпкий кипяток, не замечая, что обжигаю губы и пальцы. Мне нужно услышать ответы на свои вопросы.
— Сон… тот сон с охотой на зверя. Кто охотился и за кем? Там был Иосиф, остальных я не разглядела.
Андрей достает из кармана помятую пачку сигарет и закуривает. Предлагает мне, но я только мотаю головой.
— Они решили, что с этим пора кончать. И им позволили устроить охоту, но помешал Лекарь — он увел их к скалам, и в ту ночь зверю удалось уйти от загонщиков. Но Лекарь забыл, что оборотни не знают ни благодарности, ни жалости, ни любви. И если им нужно убить, они убивают тех, до кого могут дотянуться. Даже своих сородичей. Он думал, что познал сущность оборотня и смог отделить человека от зверя. Интересно, успел ли он понять, насколько ошибался?
Меня продолжает трясти, я протягиваю руки поближе к огню, но согреться никак не удается.
— И я была приманкой в этой охоте, — бесстрастно констатирую я.
Андрей качает головой.
— В каком-то смысле, да. Тебя Павлу нельзя было просто убить, как Иосифа или Никонова. Слишком много подозрений сразу бы возникло. А вот случайная, трагическая гибель любимой жены во время романтического путешествия… Падение со скалы, к примеру. Это его устраивало.
Да, я это уже поняла.
— Ну, со мной все ясно, а вот как ты оказался среди… охотников?
Андрей улыбается, почти незаметно, со своей обычной хитринкой.
— А я только хотел написать книгу. Собирал материал о Шеметах, изучал документы. Особенно меня интересовал, как ты сама понимаешь, Павел, младший сын последнего графа. Не буду рассказывать, как мне удалось раскопать о нем сведения, ведь после революции он работал в ЧК и ГПУ. А потом внезапно исчез. Не умер, не был расстрелян, просто исчез. Это меня заинтриговало, и постепенно я докопался до человека с другим именем, но поразительно похожим на Павла Шемета. И такого же безжалостного и жестокого.
Андрей смотрит в огонь и говорит монотонно, без эмоций. Словно повторяет выученный наизусть текст.
— В общем, мои розыски привели к Кириллу, — вздыхает он. — Некоторое время я наблюдал и понял, что он на этот раз затеял. Остальное ты знаешь. Я приехал сюда и познакомился с Николаем. Давай не буду рассказывать, как. Именно Ник и сообщил мне о Лекаре, старом домашнем враче Шеметов. Он единственный уцелел тогда, в восемнадцатом году. Уцелел, потому что пообещал Павлу открыть секрет, как оставаться вечно молодым.
Андрей, помолчав, достает откуда-то фляжку и наливает из неё мне в чай что-то коричнево-тягучее, пахнущее дубовыми листьями.
— Пей, это просто травяная настойка.
В доказательство этого он отпивает из фляжки и продолжает:
— Лекарь не зря много лет жил в графском доме, изучал, экспериментировал. Даже свою фамилию изменил, став Викентием Илларионовичем Шеметовским. Это он уже позже переделал ее, убрав первые две буквы — чтобы замести следы. И оборотнем он стал добровольно — то ли из зависти к графскому роду, хранящему страшную тайну, то ли для того, чтобы постичь эту тайну. Он убивал медведей, пытаясь сделать сыворотку из их крови и крови Павла. И однажды ему это удалось.
Мне вспоминается пронзительный взгляд темных глаз под седыми бровями, старомодная манера изъясняться. Вот каким ты был, Лекарь.
— Зверя внутри себя он изучал с дотошностью исследователя. И однажды понял, что оборотень может жить практически вечно. Если будет убивать безнаказанно, если его самого не убьют или не лишат возможности убивать. Может быть, он и создал некий эликсир, а может быть, это уже заложено в сущности оборотничества — теперь мы вряд ли когда-нибудь точно узнаем. Но именно это он и сообщил графскому сыну, спасая собственную шкуру. Я занимался только Павлом и не знаю, за счет чьих жизней продлял свою Лекарь. Но они, несомненно, были. Можно, конечно, поднять архивы, но теперь это уже не имеет смысла.
— Они оба были оборотнями?..
— Увы, да. Но у Шеметов это было в крови. Не у всех, конечно — это как редкое генетическое заболевание, которое может проявиться в седьмом колене и затем снова надолго затаиться. Пока опять не родится ребенок-зверь. Павел был именно таким.
— Кирилл, — упрямо возражаю я. — Его звали Кирилл.
— У него было много имен. И тебе незачем их знать. Ник решил, что все записи, хранившиеся в логове Лекаря, должны исчезнуть. Навсегда. Должна исчезнуть и проклятая кровь Шеметов. Если только…
— Что?
— Если только у Павла не было детей, — жестко отвечает тот, кто сидит напротив и палкой ворошит горящий хворост. — Мы ведь не можем знать это точно.
Маленький мальчик с темными глазами и светлыми волосиками тает в бесцветном при свете начинающегося дня пламени. Его нет, его не было и не будет. Но я оплакиваю его, чувствуя оглушающую пустоту внутри. Его никогда не будет.
— Мы решили уничтожить логово Лекаря — там хранилось то, что продляло жизнь оборотней, — не замечая или делая вид, что не замечает моего состояния, продолжает Андрей. — А после этого оставалось только тянуть время и ждать, пока один зверь не расправится с другим. Для этого и нужны были загонщики — они не давали вам проехать к скалам кратчайшим путем.
— Ромка…
— Павел просто давно успел забыть, как выглядел отцовский казачок. А когда начал вспоминать, пришлось срочно уводить мальчишку. Он должен был помешать зверю расправиться с тобой на скалах. Но пришлось это сделать мне.
Я вспоминаю мальчика в окровавленной рубашке, потом другого — в белой футболке, сидящего у костра и уплетающего хлеб с колбасой. Образы дрожат, пытаясь слиться. Где ты, Ромка? И как оно тебе… там?
— Яна, ты слышишь меня, Яна? — в голосе Андрея звучит беспокойство.
Я киваю, показывая, что слышу. Все в порядке. Если только это можно назвать порядком.
Пасмурное утро, примятая у костра трава, ползущая по моему рукаву мохнатая желтая гусеница — это есть. А меня осталось совсем немного — только чтобы слушать.
— Лекарь искусственно скрестил себя со зверем, — продолжает Андрей, — а Павел был им от рождения. И Павлу было всего тридцать, а Викентий остался вечно шестидесятилетним. Где уж старому зверю против молодого… Так что когда они сошлись среди скал, у Лекаря шансов не было. Той ночью они встретились, как делали это не раз, и Лекарь сообщил о пожаре и о том, что нужно время, чтобы все восстановить. Но Павел уже не мог и не хотел сдерживаться — зверь, который долго не может добраться до добычи, становится неуправляемым. К тому же он постоянно чувствовал, что за ним наблюдают.
— Ты очень рисковал, оставаясь на Клыке, — я делаю глоток из кружки и морщусь — слишком крепко. Крепко, терпко и бесполезно…
— Меня там ночью уже не было. Но были другие. Может быть, тебе стоит поспать? — голос Андрея звучит все глуше, словно отдаляясь.
— Нет. Я не хочу спать, я хочу уехать отсюда.
— Как знаешь.
Подошедший Брайан тычется мне губами в плечо.
Конь оставшийся без всадника.
— Но вначале скажи, почему погибли Иосиф и дядя Олег? Из-за меня?
— Прекратив винить себя во всем случившемся! — Андрей почти кричит, и от этого я немного прихожу в себя. — Они оба подозревали, что Кирилл не тот, за кого себя выдает. Иосифа он заманил на озеро, к старому причалу, и там столкнул воду, не давая выбраться. А по машине Никонова, который вез какие-то компрометирующие твоего мужа документы, пришлось стрелять — времени организовать что-то более подходящее уже не оставалось.
— Но если бы я не вышла замуж за Кирилла, они были бы живы.
— При чем тут ты? Не ты, так кто-то другой — он просто выбирал добычу…
В этих словах мне слышится: «…и ему было все равно, кем она окажется». Разумом я понимаю, что тут мне надо бы поплакать, но не могу. Не получается.
Вместо этого я с трудом разгибаю противно ноющие колени и встаю, пытаясь стряхнуть с себя какие-то налипшие колючки и засохший болотный ил. Ободранные руки покрыты копотью, рана на щеке отвратительно стянута запекшейся кровью. Но все это ерунда.
Я должна ехать.
Мобильника в карманах нет, я его потеряла. Но это тоже ерунда.
Меня ждут.
Пора.
Андрей заливает остатками чая костер, подбирает и вскидывает на плечо валявшийся в траве рюкзак. Потом он подставляет ладони под мою ногу, и я оказываюсь на спине Байярда. Сама я вряд ли сумела бы на него сейчас взобраться.
Брайан косит глазом, но, почувствовав уверенную руку, подчиняется новому седоку.
Доехав до поворота тропы, мы оборачиваемся.
Над Шеметовским болотом тают последние пряди тумана и летают огромные черные стрекозы.