Извилистая дорога, за очередным бесчисленным поворотом, с возвышенности открыла панораму на протяжённую крепостную стену, над которой на холмах виднелся город с тесно приставленными друг к другу одноэтажными глиняными домами, но изредка попадались и каменные. Обратил внимание на слоистые скалы — наглядное свидетельство донных отложений кембрийского периода. А что останется от нас, от человечества? Стаи голодных крыс, бегающих по грудам бетонных плит с ржавой арматурой?
В ворота Иерусалима, раскинувшегося на пологих холмах, которые в Библии внушительно назывались горами, мы входили перед закатом солнца, едва ли не самыми последними путниками на пыльной, пышущей жаром прокалённой дороге.
Сзади нас одиноко трусила старушка с вязанкой хвороста. На улицах почти безлюдно. Только ночь освобождает от тяжёлого труда, нужно успеть выспаться, отдохнуть, чтобы днем снова приняться за нескончаемую изнурительную работу.
Дворы огорожены высоким дувалом или глухой глиняной стеной дома. В редкий дом с улицы вела рассохшаяся дверь на бронзовых или кожаных петлях. Всюду сонно и тихо. Изредка слышались неразборчивые голоса людей, слабый брех собак. На улицах и во дворах мало деревьев. Лишь кое-где возвышались узорчатые пальмы с большими гроздьями фиников — экзотика для моих глаз, привыкших к более суровой природе Поволжья.
Луна ещё не взошла. Созвездия и скопления галактик освещали наш путь. В темноте, спотыкаясь о невидимые кочки, выбоины, дошли до караван-сарая. Чадящий факел на центральном столбе освещал большой замусоренный двор с длинным каменным корытом посередине, ослами и тремя лежащими верблюдами, незначительным поворотом головы отреагировавших на наше появление.
Встречающий у ворот, симпатичный длинноволосый парнишка в рваном халате, с масляным светильником в руке, после тихого распоряжения Муссы, провел меня в ближайший дом без дверей, указал на место в углу комнатушки, где уже кто-то лежал лицом к стене, и я свалился кулем. Марш-бросок вымотал основательно, уснул сразу, беспечно ничего не успев подумать о соседе, присмотреться. Я уже привык, что никто из местных не может оказать мне серьёзных неприятностей, да и в постоянно напряжении невозможно находиться.
Проснулся от чьего-то внимательного, настырного взгляда. Из узкой отдушины в стене просачивался яркий дневной свет.
На земляном полу сидел мальчуган лет двенадцати, и молча, сосредоточенно рассматривал меня: выглядывающий из-под серого куска полотна костюм болотного цвета, пыльные светло-коричневые ботинки с толстой и упругой подошвой. Решал, что за шайтан приблудился в караван-сарай?
— Вечером, когда ты уснешь, я, в свою очередь, приду и стану долго смотреть на тебя, — строго сказал я, чуть приоткрыв жгучие веки, требующие новой порции сна.
— Не надо, господин! — испуганно вскочил мальчик. — Мусса сказал, чтобы я присмотрел за тобой, оказал тебе услуги, когда ты проснешься.
— Как тебя звать?
— Иезекия.
Я поднялся и выглянул в отдушину, заменявшую окно в стене. Во дворе громко разговаривали караванщики. Верблюды уже разгружены, половина из них лежали на земле и мерно жевали солому, зелёную колючку, охапками разложенную на земле.
— Иезекия, мне нужен хороший новый халат и пояс. Где можно купить?
— По-соседству живёт семья ткачей. У них есть всё, что ты назвал.
— Сможешь незаметно к ним провести, дворами?
Через длинный коридор караван-сарая мальчик провел в соседний двор, тесно заставленный вертикальными и горизонтальными ткацкими станками с работающими за ними мужчинами разных возрастов, от юношей до стариков. Машинально отметил незначительную подробность, никто из них не был полным, несмотря на сидячую работу.
Это болезнь нашего времени, последнего века. Последствие ухудшенной экологии, мутаций в геноме. Лишь в последние 30 лет общество в развитых странах обеспокоилось здоровьем населения: Больное поколение рожало больных детей, на лечение которых уходило более 90% всех средств, выделяемых на здравоохранение.
И этому не видно конца. Все говорили о гуманности к больным, но забывали о сохранении здоровой человеческой популяции.
Мы нашли хозяина ткачей, в дурно пахнущей непроветриваемой комнате, за придирчивым рассматриванием разноцветных мотков пряжи. Я объяснил, что мне нужно, и он радушно указал на полутемную комнату с готовой продукцией в кипах, в тюках.
Товара было не так уж и много. Одежда, несмотря на дороговизну, не залеживалась, с такими темпами производства, которая и диктовала свою цену. Большинство населения за весь срок носки одежду ни разу не стирало, вода в постоянном дефиците, занашивали до ветхости, когда засаленные халаты с многочисленными заплатками расползались от малейшего резкого движения, но и тогда ветошь не выбрасывали: в примитивном хозяйстве отходов почти не было.
Через четверть часа я вышел из комнаты упакованный по здешней моде. Пёстрый полотняный халат пришлось надеть поверх костюма, спасающего от жары и холода.
Два кармана костюма тяжело отвисали под грузом тонких серебряных колец, шекелей, которые получил в обмен на золотую монету. Почти вся техника с автономным энергообеспечением укреплена на обеих руках в виде неброских массивных браслетов под змеиную кожу.
При мысленном приказе на поверхности приборов открывался нужный файл, включался импульсный бластер, лазер, низкочастотный излучатель инфразвука, выстрелив пятисотметровой тонкой леской с липучкой на конце, можно остановить и притянуть любого убегающего зверя, человека. При необходимости можно пользоваться просмотром нужной информацией записанной на микрочип, видимой не только мне.
Под камышовым навесом харчевни при караван-сарае плотно позавтракал за длинным столом в обществе незнакомых мужчин. Вероятно, мои бывшие попутчики были заняты лечением полученных ран, распределением доставленного товара. На меня косо посматривали, но не приставали, даже не пытались заговорить. При общей невозмутимой сдержанности проявляли обыкновенное любопытство к явному чужаку.
Возле хлопочущих поваров показался Мусса, который вышел из-за угла здания и мельком посмотрел в мою сторону. Если бы не длинный несуразный халат, был бы похож на моего дедушку, к которому я в детстве любил забираться на колени, обыскивал все карманы и обязательно находил одну очень вкусную конфету.
И это притом, что на столе всегда стояла ваза с конфетами и фруктами.
Их я, как бы не видел, не замечал. Приелись. Потом он почему-то перестал у нас появляться, и я лишь в двенадцать лет узнал о его гибели над Гималаями — самолёт потерпел аварию, и никто из пятисот человек не смог выжить в труднодоступных горах, несмотря на все достижения прогресса середины двадцать первого века.
Скоро Мусса, держа глиняную чашку с кусками варёного мяса, пресной подрумяненной лепешкой и пучком горьких трав, лука, сел рядом, внимательно окинув мой новый наряд. Я указал взглядом на ненужное мне полотно, лежащее рядом на лавке, и сказал:
— Возвращаю за ненадобностью. Спасибо, что выручил.
— Ткань твоя. Я тебе не одалживал, подарил. Почему не продал торговцу одеждой? Он бы сделал хорошую скидку на свой товар.
— Мне и в голову не пришло продавать. Я у тебя одолжил на время.
— А я тебе подарил за твою помощь, и сказал об этом. Возьми с собой, полотно хорошее, ещё пригодится в дальней дороге.
— Вряд ли. У меня нет желания постоянно что-либо с собой носить, которое неизвестно когда понадобится.
— Ты очень непрактичен, как женщина, они тоже плохо соображают, — найми слугу. Вон их сколько без дела бродят. Ищут щедрого хозяина. Каждый будет рад тебе услужить за шекель, на который сможет приобрести лепёшку, в свою очередь, выручив пекаря. Можешь купить раба. Но это будет значительно дороже — пятьдесят шекелей.
— И это всё ради одного полотна, ставшего временно ненужным? Потом мне постоянно придётся отвлекаться на раба, заботиться о нём, тратиться, защищать от посягательств других рабовладельцев.
— У тебя своя правда, которую мне трудно понять. Мы так не поступаем.
Обобщающий вывод. Нужно сменить тему.
— Когда пойдем к царю Соломону?
— День только начался. Царь обычно принимает послов и гостей после обеда. У нас ещё много времени. Чем займёшься до приёма?
— Похожу по городу. Люблю бродить по незнакомым городам.
Мусса кивнул, осторожно вгрызаясь в мясо и отрывая его от кости сточенными, почерневшими зубами.
— Я тоже обожаю примечать. В каждом городе свои отличия. Можно мне с тобой? Надеюсь, буду полезен. Ты многого здесь не знаешь, подскажу, если будет такая необходимость.
— Согласен. Вместе веселей. Но, как твой товар, не украдут без тебя?
— Не беспокойся. Мой товар уже нашел своего хозяина.
— Заранее заказывает?
— Да. А у вас разве не так?
— По-разному бывает, не все знают мои возможности.
— Это верно. Твои возможности мало кто знает, — Мусса окинул меня внимательным взглядом и положил в рот веточку горькой травы для усиления вкуса мяса.
— Неужели так сильно от вас отличаюсь?
— Нет. Сейчас не очень. Если бы не цвет кожи, короткие волосы, удивительно чистые и ровные ногти, не обкусанные, как у всех нас, и отсутствие бороды.
— Ну, это дело наживное. Скоро вырастет.
Я мельком посмотрел в приоткрывшееся на секунду зеркальце на браслете, провёл пальцами по колючей трехдневной щетине — непривычный вид неухоженного русака, глаза заспанные — негде умыться. Для нынешних обитателей — это ненужная роскошь, расход ценной воды. Моду диктует необходимость.
Вспомнилось: в начале века у гламурных мужиков, артистов, была мода на этакую небритость, изобрели специальные машинки, триммер, чтобы укорачивать отрастающую щетину до нужной длины. Жаль, сейчас никто не оценит мой вид, другая мода.
Мы вышли из-под пальмового навеса накинутым на редко переплетённые верёвки подвязанных за перекладину широких ворота караван-сарая, и очутились на жарком солнце оживленной улицы, заполненной однообразно одетыми людьми, криками торговцев, и гнилостными, неприятными запахами. Немудрено. Все пищевые остатки, пыльный мусор и всё ненужное в доме, дворе, которое нельзя было сжечь в печи, выбрасывалось, выливалось под ноги прохожим, которые сминали, перетирали в труху, становясь неотъемлемой частью земли.
Общественных и личных туалетов не существовало, никто не догадывался об их необходимости, не связывали окружающие нечистоты с внутренними болезнями, мором, чумой. Все несчастья в божьей воле, которая, возможно, запрограммирована всяческими средствами, порой даже жестокими, войнами, эпидемиями и пандемией, сдерживая агрессивную человеческую экспансию.
Я обратил внимание, что, несмотря на светлый цвет кожи, население города в основном толстогубые, с широкой и низкой переносицей, выпирающим надбровьем, всё по африканскому типу, то есть моему взыскательному взгляду не за что зацепиться и порадовать взгляд. Я не расист, но моему закоснелому восприятию предпочтительней женщины и мужчины европейского типа. Ливийцы, хетты, сирийцы, греки здесь были в меньшинстве. Они больше наблюдали, чем покупали. За три тысячи лет еврейский генотип существенно изменится, получив вливание многих окружающих народов.
Поймал себя на мысли, что мои ощущения схожи с виртуальными путешествиями в компьютерном Ониродроме, словно весь этот древний мир выдуман талантливым сценаристом, и я не вправе свернуть с предназначенного пути, иначе уткнусь в тупик, не предусмотренный режиссёром, но сейчас всё зависело от меня, от моих решений. И это меня больше устраивало.
Всюду виднелись лавчонки с крышей из пальмовых листьев, разложенных на верёвочной основе. Продавали, меняли, отчаянно спорили. Рядом с продуктами находились керамические горшки, кувшины, чаши разнообразнейших форм. Чуть поодаль то же самое, но из тонкой, кованой меди. Лежали деревянные, плетенные, металлические застёжки, поделки неизвестного мне назначения. Металлические ножи лежали отдельно от обсидановых и кремниевых пластин, которые покупались беднотой.
Я взял в руки бронзовый нож, полюбовался, впервые держу этакое творение, прикинул вес на руке. Пусть телекамеры запечатлеют этого уродца с заточенным лезвием. Но сбалансирован хорошо, и, наверное, весьма практичен, удобен для хозяйства, да и в бою может пригодиться. Такой нож, если умело и сильно метнуть, полностью вонзится в тело по самую рукоятку. Форма отточена веками.
— Пятьдесят шекелей. Почти даром отдаю. Хорошему человеку, почему бы не сделать уступку? — вскинулся продавец. — Есть славные мечи из Митаннийского царства. Любой щит пробьёт. Показать?
Я усмехнулся. Хотел было сказать, что мне нужен щит, который не пробивается мечом, но удержался от мелкого снобизма, каждый делает своё дело.
— Нет. Очень тяжел, не нравится, — ответил я, кладя нож на место.
— Сорок пять шекелей! Столько кузнецу отдал! Себе ничего не оставляю. Торгую в убыток. Не отходи с пустыми руками! Ни мне, ни тебе удачи не будет. Верная примета.
— Для продавца, — съязвил Мусса, и бросил мне. — Я так и думал, что ты не станешь его покупать.
— Почему так решил?
— У тебя есть нож получше. Мне покажешь?
— Нет. Нож, как и любимую жену, не стоит чужим представлять и похваляться её красотой. Ненароком глаз положишь и уведешь. Уже бывали подобные случаи.
— С тобой?
— С другими. Не обязательно чужие ошибки повторять. Приятней быть богатым чужим опытом и чувствовать себя мудрецом. В какой стороне дворец Соломона?
Мусса показал рукой в центр города на небольшую возвышенность, внизу плотно застроенную лачугами вперемешку с добротными, каменными домами, сверху возвышалась древняя крепостная стена, по всему видно, выдержавшую не одну осаду. Резонно, что за такой стеной и должен укрываться царь.
— Новый храм он уже начал строить?
— Ты и это знаешь? — почти без удивления констатировал старик.
Я промолчал. Библия давно уже превратилась в учебник еврейской истории. Столетиями самая издаваемая и читаемая книга в мире. Другие народы не сумели столь бережно сохранить свои предания на протяжении веков. Действительно, избранный народ, заслуживающий уважения.
Мы неспешно вышли на пыльную площадь с огромным тенистым, к сожалению, уже отплодоносившим тутовником, который был моей слабостью, никогда не упускал возможности полакомиться, если выпадал подходящий случай забраться на дерево и уже оттуда срывать нежнейшие ягоды, не терпящие транспортировки и длительных поездок.
Под деревом на известковом валуне сидел изможденный старик с коричневым, плохо отшлифованным посохом на коленях. Он постоянно крутил древко пальцами, этакая своеобразная гимнастика кистей рук, и уверенно проповедовал сидящим вокруг него. Набралось тридцать семь человек самых разных возрастов. Живописная группа. Достойная кисти Иванова, гравёра Доре, — иллюстратора Библии. Мусса заметил мой интерес, и спросил:
— Не желаешь подойти и послушать?
— Кто это?
— Пророк Исер. Главный, если не первый враг царя Соломона.
Я удивленно приподнял бровь, имя Исер переводится как «один из лучших». В чём только душа держится, а всё старику неймется, стращает, грозит царю грядущими небесными и подземными карами.
Казалось бы, какая тебе разница, как живут другие? Твоя жизнь вот-вот закончится, думай о последних днях, спасении своей души. Нет, свербит неутолённое честолюбие, заставляя совершать странные и нелогичные поступки.
Лет через двести появится его последователь — знаменитый пророк Илия, который с таким же упорством станет учить современников уму разуму.
Слушать Исера пришлось издали, через головы стоящих. Пророк желчно клеймил позором царя Соломона и его жён-инородок, идолопоклонниц, язычниц. Сидящие старики довольно кивали, поглаживая пергаментными ладонями седые бороды. Большинство было среднего возраста, редкий доживал до глубокой старости.
— Он так и будет до самого вечера вещать о Соломоне и его женах? Пойдем. Глупые и бестолковые речи, ничего не меняющие в этой жизни. Не суди, да не судим будешь, — машинально произнес я библейские слова. — Люди ленятся мыслить и рассуждать, не знают своей истории. Ругать и обвинять других легче всего. А почему так всё происходит? Кому это выгодно?
— Расскажи этим людям свою истину. Они рады услышать новое слово, и особенно — человека из будущего. Пойдут за тобой как отара овец за бараном, — искушающе заметил Мусса, пытливо вглядываясь в выражение моего лица.
Что он хотел в нём увидеть, желание власти над толпой, моё неутолённое честолюбие? Я не сдержал иронической улыбки. Видел и знал таких. Сколько людей не выдерживают искуса быть предводителями, вождями, тем более когда для этого создаются благоприятные условия, или сама жизнь подталкивает?!
Знакомая ситуация из библейских историй от Луки, когда сатана искушал вселенской властью Бога, обещая все блага и славу, если Христос поклонится ему или хотя бы спрыгнет с крыла храма в Иерусалиме, мол, тебе же всё равно ничего не грозит. «Ибо написано: «И на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею». Но всего важнее то, что ты общаешься со мной, прислушиваешься к моим словам.
Всё в мире повторяется, или число сюжетов ограничено? Лишь бесконечны формы выражения.
— Спасибо на добром слове, бараном я ещё никогда не был.
— Я же не в обиду. Выразился иносказательно. В Египте Хнум в виде барана считается богом творческой силы и весьма почитается. Ему приносят жертвы, создают храмы, скульптуры. В простых словах порой заключено два смысла, — назидательно произнес Мусса. — Без барана стадо погибает.
— Я знаю, что ты не хотел меня обидеть. Просто не удержался от соблазна увидеть, как ты реагируешь на определённые обстоятельства. Так я лучше узнаю тебя.
— А зачем тебе меня узнавать? Мы скоро расстанемся, и, думаю, навсегда.
— Но мы долго будем помнить друг о друге. Разве я не прав?
— Я польщён сознанием того, что Бог будет помнить обо мне. Ради этого стоило жить. Только обо мне будешь помнить, или ещё о ком-нибудь?
— Обо всех вас. Как можно забыть этот день?
— День как день. Ничем не примечателен.
— Кому как. Я наслаждаюсь всем.
— Это потому что ты молод и энергичен, как щенок. Ничего страшного в жизни не испытывал. Вчерашняя битва для тебя всё равно, что для нас дружеские затрещины.
Не стал спорить. Мы выбрались из внимательно притихшей толпы. Многим из них явно делать было нечего.
В любой эпохе живут такие люди, которые не знают, куда пойти, к кому приткнуться, или просто изнывают в скучных буднях. И, если находится такой вот краснобаистый горлопан, идут за ним и слепо выполняют его приказания, считая, что творят великие и нужные дела, которые оправдывают горы трупов и тысячи новоявленных сирот. Человек излишне внушаем, хочет верить, что есть люди умнее его самого, творит кумиров на ровном месте и поклоняется им с отчаянной безрассудностью.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/09/358