Утомительные розыски Маху в Фивах ни к чему не привели, следы терялись на причалах, разбросанных на километры по обе стороны Нила. Там в последний раз его видели портовые грузчики. На какое-то время Маху прибился к ним, помогал переносить разнообразнейшие грузы: амфоры с маслом, мешки с зерном, перекатывать ливанские кедры, дубы.
Юноша мог уплыть на корабле в любую из двух сторон, в пустыне среди туарегов и дагонов делать нечего, не приспособлен. Расспросы кормчих не дали результата. Обещанное вознаграждение вызвало всплеск энтузиазма. В течение недели к нам то и дело подходили с рассказами о Маху, мол, видели там-то и там, но при малейшем ментальном нажиме смущённо сознавались, что солгали из желания получить золото.
За две недели мы исходили, изъездили весь город и прилегающую окрестность, досконально изучили храмы, разнообъёмные мастабы, жизнь горожан и ремесленников. Для Нубнофрет тоже многое было впервые увиденным. Но она воспринимала тяжёлый и однообразный труд камнетёсов, гончаров, грузчиков, ткачей, как неизбежную обыденность, а я — как унижение разума.
Веками нивелировались, уничтожались лучшие умы человечества, которые могли бы двинуть цивилизацию вперёд, но нет, тысячелетиями царствовало грубое насилие и невежество, строились трудозатратные пирамиды, мастабы, величественные храмы. Даже бедняки пытались в меру своих сил защитить мумии родственников, выдалбливали в скалах склепы, гробницы. Никто не был заинтересован в распространении и поддержке науки и техники. Лишь на стыке эр и в последние века на учёных начали обращать внимание и достойно оплачивать их знания.
Под вечер возвращались в каменный дом верховного жреца уставшими и голодными. Смывали дневную грязь в дворовом бассейне с проточной водой, а потом уже садились за дубовый стол, выдержавший не один десяток поколений — поверхность досок испещрена частыми косыми насечками срывающихся бронзовых ножей. Вели долгие беседы. Иманотеп, видя наш неподдельный интерес, часто вспоминал удивительные подробности из своей и жизни фараона, его придворных. Я тихо радовался: желать лучшего рассказчика было нельзя. Чтобы ничто не отвлекало от повествования, ментально блокировал ему чувство боли.
В предпоследний вечер нашего пребывания в Фивах жрец наивно признался, что, вспоминая о виденном и пережитом, забывает о своих болезнях, и даже спать стал хорошо, не просыпаясь среди ночи от кошмарного сна, преследуемый палачом. Он чутко перехватил выразительный взгляд Нубнофрет на меня, и, качнув головой, догадливо осведомился:
— Отсутствием боли я обязан тебе?
— Зачем усложнять сущности, Иманотеп? Разве не проще сказать, что болезнь на время от тебя отступила?
— Именно с твоим появлением?
Я с показным удивлением спросил:
— Ты исключаешь роль случая?
Иманотеп задумался, прекрасно зная, как много в мире случайностей, которые приписываются богам. Больше некому столь изысканно забавляться с отчаявшимся человеком. Наверняка, не раз об этом размышлял и поражался удивительным совпадениям.
— Возможно, ты и прав, если бы не одно обстоятельство. Вернее, куча сопутствующих причин: и слова Маху о вашем путешествии на небеса и ваша неувядающая молодость. Ты слишком умён. Я за всю жизнь не видел человека, который бы столько знал, сколько ведаешь ты, и столь самоуверенного, словно ты сын фараона, или сам Осирис. Для тебя нет авторитетов. Подозреваю, даже фараону ты не станешь подчиняться.
Я вынужденно и фальшиво рассмеялся.
— Точно такую же фразу и я могу сказать о тебе, о твоём уме и знании. И что из этого? Много знает тот, кто стремится узнавать всё новое, не забывая о старом. Нам просто повезло встретиться. Твоя должность притягивает не только умных людей. Немало на твоём пути было и глупцов. Разве не так? Был бы ты простым жрецом, наша встреча не состоялась.
— Артём, оставайся со мной при храме. Я сделаю тебя своим помощником. Расскажу все сакральные тайны, сделаю своим преемником. Осыплю тебя золотом, драгоценными каменьями. Нубнофрет введу в придворную свиту Меритамон. Она покровительствует юным красавицам, чтобы возродить интерес мужа к себе. Вы ни в чём не будете нуждаться. Фараон будет есть из твоей руки.
— Заманчивое предложение. Нуби, как ты думаешь, нам стоит согласиться?
Я повернулся к девушке, которая уже не могла сдержать улыбку, потом всё же прыснула в ладонь и, звонко расхохотавшись, выбежала из комнаты во двор, залитый лунным светом.
— Девчонка! — осуждающе произнёс я. — Нет никакой степенности и уважения к старшим. Не осуждай её. Разве мы не были такими же в её беззаботные года? Прекрасное было время!
— Тебе ли не знать? Подозреваю, что рядом с тобой все счастливы и беззаботны. Ты не тот, за которого себя выдаёшь.
— А кто же? Любопытно послушать.
— Не простой человек, уж точно. Любой на твоём месте начал бы меня уверять в своей исключительности, чтобы выторговать для себя дополнительные привилегии, должность при дворе фараона, пойменные земли, а ты поступаешь наоборот, стараешься принизить свою значимость. Зачем?
— Это лишь говорит о моей неистребимой глупости, Иманотеп. Умный не стал бы отказываться от твоего предложения.
— И снова я тебе не верю! Ты настолько умён и значим, что мои предложения для тебя и твоей подружки смехотворно ничтожны, поэтому она и рассмеялась. Уже давно изречено шумерскими мудрецами: держа в руках журавля, не станешь жалеть об улетевшей сизоворонке. К разливу Нила вернутся. Фараон не начнет просить у богов для себя должности жреца при храме. Богу не нужна суетная власть фараона.
— Я же сказал: Нубнофрет — глупая и смешливая девчонка. Не обращай на неё внимания. Я начну сомневаться в твоём уме, если ты станешь настаивать на ином.
Жрец поджал тонкие губы и замолчал, пристально рассматривая меня. Жаль, нельзя вставить горошину телепатора, чтобы узнать его мысли. Он проницательно чувствовал мою ложь, но не мог уличить, не знал, в чём она заключается.
— Иманотеп, не ломай голову. Лучше расскажи, о каких тайнах ты мог бы мне поведать, если бы я остался с тобой?
— Но ты же не остаёшься. Останься и я всё открою.
Вернулась притихшая Нубнофрет; глядя в пол, скромно и тихо уселась рядом со мной, заодно поправив затухающий фитиль в медном держателе светильника из черепахового панциря.
— Разве тебе не достаточно той цены, что от тебя отступила боль?
— Так ты признаёшь?
— Да. Признаю. Ты достаточно проницателен, чтобы догадаться об этом.
— Вылечи меня окончательно, и я поведаю обо всех тайнах.
— Я не бог, чтобы излечить мановением руки, одним своим желанием. Я тебе рассказал, что нужно делать, но ты отказываешься, и после этого проявляешь неблагодарность, торгуешься, ставишь условия.
— А кто же ты?
— Обыкновенный человек, знающий магию. Ты её тоже знаешь, и так же успешно можешь лечить некоторые болезни.
— Но не столь серьёзную, как у меня. Я перепробовал сотни бальзамов, притираний, настоек. Приглашал жрецов и целителей из всех соседних государств. Розданным золотом можно было бы выложить пол в этой комнате, толщиной в ладонь, — Иманотеп посмотрел на свои пальцы, поставленные ребром.
— А я тебя и не вылечил. Лишь на время уменьшил боль, которая даёт тебе знать, что тебе нужно лечиться. Но ты упорствуешь. Я указал тебе дорогу, ведущую к излечению, но ты не желаешь следовать по ней. Я не бог и не фараон, чтобы заставить тебя поехать к Солёному морю. Ты сам распоряжаешься своей жизнью. Я как бы говорю тебе: Отойди от края пропасти, можешь в неё упасть, а ты мне отвечаешь: Не отойду, мне и так славно, отсюда всё прекрасно видно.
Жрец внимательно посмотрел на меня, потом проговорил:
— Возможно, ты прав. Хорошо, расскажу свою тайну, ничего не требуя взамен. Общение с тобой дало мне больше, чем я мог до этого представить. Завтра, когда вернусь от фараона, жди меня в полдень в портике храма, я покажу кое-что.
— А я тебе на прощание дам ещё один совет. Если сам не можешь поехать к Солёному морю, то отдай распоряжение, чтобы тебе привезли два кувшина солёной воды из иудейского моря. Этой водой смочи виссоновое полотно, отожми, чтобы не капало, и оберни каждую ногу отдельно, поверх плотно укутай кожей, и сиди, лежи пока полотно не высохнет. После чего можешь всё размотать, обмыть тело пресной водой и лечь спать. На следующий день то же самое повтори с руками. И так чередуй руки-ноги, пока не излечишься.
Иманотеп просиял:
— Я знал, что ты можешь меня вылечить.
— Не я буду лечить тебя, а ты сам, с помощью своих учеников. Всё от тебя зависит, от соблюдения способа лечения, от твоего терпения, выдержки. Если бы сейчас поехал к Солёному морю, то уже через неделю после лечения почувствовал бы облегчение.
— Сегодня же пошлю караван за целебной водой. Ты считаешь, что два кувшина хватит?
— Не знаю. Не доводилось лечить водой из кувшинов. Привези больше, если пошлёшь караван. Я думал, что ты распорядишься привезти с нарочным. Вода целебная, но не вздумай пить. Лишь для наружного употребления. Хорошо бы доставить и грязь. Но, боюсь, за время пути грязь высохнет, превратиться в камень, и толку от неё не будет. Я не знаю твои возможности, могу лишь предполагать. Подумай. Может быть, и сможешь обойти эту проблему.
— Проблему?
— Затруднение, другим словом. Грязь не должна высохнуть. Я даже не представляю, как у вас это можно сделать. Легче самому поехать к морю.
— И не вернуться оттуда. У меня много врагов. В пустыне проще незаметно убить. многие не вернулись.
— Тебе видней. Хозяин — барин.
Брови Иманотепа взметнулись в недоумении. Я махнул рукой:
— Это всего лишь присказка. Человек сам решает свои затруднения, хозяин своих мыслей и поступков.
— Артём, ты точно не из нашего мира. У нас никто так не рассуждает. И слова у тебя непонятные. Человек раб своих мыслей. Ничего не в состоянии изменить, если боги не пожелают того.
— У каждого народа много непонятных слов. Просто нужен хороший переводчик с богатым словарным запасом. Если бы ты встретился с ассирийским жрецом, то он бы показался намного удивительнее, чем я.
— Я разговаривал с ассирийским жрецом. И ты в чём-то прав, я многому поражался, слушая и наблюдая за ним. Но он был мне понятен, как человек иного народа. А ты… Я даже не могу объяснить словами, что мне в тебе настораживает.
— Вот-вот, — обрадовался я. — То, что не имеет названия, или нельзя объяснить — не существует. Все имеют право на заблуждение. Спокойных тебе снов, Иманотеп. И не забивай себе голову ошибочными рассуждениями. Нуби, поднимайся! Пойдём и мы спать.
Когда мы в своей комнате уже расслабленно, после пылких переживаний, лежали на сбитом покрывале жёсткой циновки, Нубнофрет спросила:
— Артём, для тебя это так важно то, что завтра старик тебе предоставит? Мне думается, что тебя трудно чем-либо удивить. Ты всё знаешь, всё видел.
— Какой же он старик? Он на два года старше меня, ровесник твоей матери.
— Почему же они так старо выглядят? Ты им в сыновья годишься.
— Я никогда не болел, а их ежегодно подтачивают различные болезни. Может быть, и не так уж важно то, что жрец нам покажет, но интересно уже то, что он считает значимым для себя, для всех жрецов Египта. Да и мне любопытно, из чего он делает тайну, чем прикрывает свою власть? Тайны всех привлекают. Иногда из-за них убивают. Тайны прошлого порой очень забавны и загадочны до тех пор, пока не найдёшь разъяснение. Закрывай глаза и спи.
— Я всегда поражаюсь, с какой лёгкостью ты засыпаешь, и даже не реагируешь на мои поцелуи. Мне очень нравится с тобой лежать. Пять лет мечтала о тебе. А ты прилетел и почти не обращаешь внимания на меня.
— Это ты называешь - не обращаю внимания?
Последовала страстная борьба с поцелуями и затянувшимися проникновениями. После неудержимых стонов экстаза, я откинулся на спину, вымолвив:
— Тебе так легко меня спровоцировать.
— Что за непонятное слово? Ты недоволен?
— Слишком доволен. Но нужно знать меру.
— Ты недоволен моей любовью. Что мне сделать, чтобы ты поверил в мою любовь?
— Я не заявлял, что не верю. Ночью нужно спать. Скоро рассвет. А у тебя ни в одном глазу нет сна.
— Я же тебе объясняла, почему не могу рядом с тобой спать! За пять лет ожидания выспалась на десять лет вперёд.
— Это означает, что десять лет ты не дашь мне спать?
— Спи, спи, соня.
— Утром подниму тебя с рассветом, и тогда посмотрим, кто из нас соня.
— Подумаешь, испугал. Меня мать каждое утро будила, едва солнце поднималось над Нилом.
— А мне Снофрет рассказывала, что ты спала до полудня.
— Ну да, чтобы не просила есть. А когда Снофрет не стало, первой поднимали меня. Маху приходил домой поздно, и мать его жалела будить. Мальчишкам больше потачек. Вот и сейчас, знаю, Снофрет желает, чтобы ты привёз с собой брата, а не меня. Верно? Кого ты выберешь?
— Мы ещё не нашли Маху. Может быть, он и не захочет перемещаться в будущее. Там не будет его друзей, а новых не сможет приобрести, потому что мир другой, люди более странные, чем я.
— Захочет. Я его знаю. Назло мне поступит. Давай не станем его искать. Сам вернётся домой, когда нагуляется.
— А если он попал в беду? Стал рабом? У вас это просто. Что мы скажем Окраму и Сельме?
Последовало долгое и многозначительное молчание, за которое мы успели уснуть.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/10/403