Выйдя из "Угла", я оказался на открытой равнине. Во всю ширь горизонта простирались бесконечные поля, луга и равнины. Такие степные проплешины теперь не редкость на полесье, причем становится их с каждым годом все больше. Я, выросший в лесу, честно говоря, обычно несколько теряюсь на таких просторах. Моему, привыкшему к чащам и борам, глазу просто не за что зацепиться на открытом столе равнин. Ориентирами здесь служили полосы кустарника, как близнецы похожие друг на друга, впадинки, заполненные до краев талой водой, да взгорки, безлико-однообразные. Да простят мне степняки, вся эта равнинная прелесть по своему хороша и даже прекрасна, но мне, жителю дебрей, чужда. Постепенно я пообвыкся с окружающей меня обстановкой и уже уверенней зашагал навстречу гусям.
Вот и последний взлобок, за ним низинка с, разлившимся во всю ширь, талым плесом, разделенным надвое полосой прошлогоднего камыша. Я поднес к глазам бинокль и стал всматриваться в уголки водоема. По всей глади сновали туда-сюда табунки уток, по берегу гоняли стайки куликов. Блажь весенняя, сладко потягиваясь, разлеглась на снежных еще простынях природы. Невольно залюбовавшись, уже в сотый раз за сегодня я потерял счет времени, и то в бинокль, то просто глазами, смотрел и смотрел на все это, словно испытав зрительную жажду зимней серости, теперь упивался бесконечной красотой весны. Подобраться к водоему незамеченным было абсолютно невозможно из-за обилия вездесущих пернатых вокруг него, посему я даже не пытался этого сделать - просто сидел и глядел... Отдохнув на солнечном пригорке, я пошел по Толиным ориентирам дальше, искать второй водоем, в надежде отснять хоть что-то. Шел довольно долго, и мне даже показалось, что потерялся уже, как за очередным пригорком блеснула вода. Решив поосторожничать для начала, я присел, маскируясь за кустарником и редкими, одиноко стоящими ивами, стал пробираться ближе к воде. Здесь тоже царил птичий эдем, гомон и шум стоял неимоверный. В голове почему-то всплыл термин "птичий базар", хоть я и понимал, что никакого отношения к происходящему он не имел, но где-то, все же похоже было. На этом, вытянутом вдоль взлобка водоеме были уже и гуси, даже пара лебедей скользила отстраненно от остальных пернатых, и мне очень хотелось подкрасться так, чтоб сделать хоть парочку снимков. В поисках удобной позиции я излазил на коленях все доступное скрадыванию побережье, кое-где даже пришлось ползком. И хоть птицы вели себя довольно беспечно, подобраться "на выстрел" я все же не смог. Насмотревшись от души на всю эту пернатую прелесть, решил возвращаться в лагерь.
Дорога назад всегда кажется короче, думалось мне, когда я неожиданно быстро вышел на берег, перерезанного частоколом камыша, водоема. Уже не ползая и не скрываясь, подошел я к берегу, вызвав настоящий переполох в птичьем царстве. Пока бродил по заплавам, под камыш присели и гуси. Теперь же они взлетали со всей массой птиц и направились в сторону "Угла". Похлопав вдогонку пернатым, я побрел дальше. Местность все больше раскисала под ногами, напитываясь влагой талых снегов, идти было все тяжелей. Я сбросил темп, и, глянув на часы, резонно решил, что до зари у меня еще времени с запасом. В каком-то особом настроении брелось мне полями хоть и трудно, да весело, радостно как-то было и необычайно светло на душе. Со временем я впал в настоящую прострацию, легкую и эйфоричную, и даже поверил буддистам теперь, самым уголком сознания, потому как даже думать было лень, что нирвана таки существует, и достигнуть ее можно... И возможно в этом настрое я и провел бы остаток дня, если бы не уперся в придорожную канаву.
Вот те раз! А дороги на моем пути никакой не должно быть... Я подтянул раструбы своих бродней и аккуратно перебрел препятствие.
Поднявшись на дорогу, я наткнулся на знак, покосившийся и вещавший "Перепуща". Я огляделся вокруг - населенным пунктом даже и не пахло. За знаком топорщились стеной непроглядных зарослей сорные кусты да высокий прошлогодний бурьян. Интересно, есть кто живой здесь, совершенно забыв об охоте, подумал я. Любопытство, зачастую, бывает сильнее страстей - в моем случае почти всегда. Солнце висело еще достаточно высоко, и несколько часов на поиски нашего бивуака у меня в запасе было, тем более что, взобравшись на здание, если, конечно, такое могло уцелеть в этом запущенном селе, я смог бы осмотреться, и сориентироваться на местности.
Мне пришлось довольно долго топать после знака, пока, наконец, увидел первые признаки жилья. По обеим сторонам убитой проселочной дороги тянулись мрачными стенами бесконечные заросли хворабника. И чего это жители так далеко отнесли межевой знак? Может на перспективу?! Собирались расширять село и застраивать новые улицы... Теперь эта мысль вызвала естественную иронично-грустную усмешку, а ведь когда-то... Да тогда планы были грандиозные. Прямо из куста на краю дороги навстречу мне выпятился покосившийся забор. Вот же нелюди, подумал я, сломали и воткнули в заросли... Но я оказался неправ - кусты повырастали прямо на месте двора, вокруг забора и, вообще, везде. Сплошной щетиной дикие растения заполонили некогда довольно просторный двор, обхватив алчно, хищными пальцами веток, оконные проемы, стены и углы нехитрой деревенской избы. Пряничный некогда домик, украшенный незамысловатой резьбой вокруг окон, да простенькими ставнями, затих пассивностью загнанного существа в паутине зловещих ветвей. Я продрался сквозь плотную стену кустов во двор, приподнялся на крыльцо, огляделся и ахнул - во все стороны, в густом месиве кустарника, который раньше я принял за заплавные заросли на краю села, покоились, поглощенные густо-сплетенной чащей, дома, дворы, сараи. Задушенные, утопленные в месиве ветвей, замурованные заживо, стояли понуро, покосившись срубами, избы, точнее их тела, трупы...
Я вздрогнул, и как-то бессознательно, автоматически вернулся на дорогу. С этих построек ничего вокруг не разглядишь, решил я и двинул дальше, вглубь села, прогоняя от себя смурные мысли. Безо всякой видимой закономерности заросли закончились, и по обе стороны дороги четко обозначилась улица, вернее то, что от нее осталось. А осталось немного.
Кое-где проглядывались островерхие, нехарактерные для нашей местности, крыши. Там-сям выглядывал почерневший сруб, а в некоторых дворах и того не осталось - пара тройка каких-то кольев, торчащих из земли, и все. Улица пошла круто вгору, и на лобном месте я вышел к школе. В том, что это кирпичное здание некогда было школой, у меня сомнений не было: рядом спорт-городок, площадка с двумя согнутыми из труб воротами, и даже флагшток с уцелевшим на нем, но крепко проржавевшим тросом. Школа была двухэтажной, и взобравшись по пожарной лестнице, я получил, наконец, неплохой обзор. Осмотревшись на все стороны, я таки определил, хоть и не без труда, где же все-таки находится наш "Угол". На душе сразу стало легче, и, строя планы возвращения, я неожиданно для себя решил обследовать таки эту, судя по всему, давно покинутую "Перепущу". С высоты своего наблюдательного пункта я бросил взгляд внутрь села, и увидел везде все те же разруху и запустение. То, что сперва я принял за не характерность архитектуры в постройке крыш, оказалось на самом деле действием разрушения. Крыши, по какому-то странному капризу, ломаясь, чудно выворачивались, поднимая одну сторону вверх, отчего создавалось впечатление островерхости и даже шатровости строений. Неожиданно взгляд зацепился за здание, которого, вроде бы не коснулось ни время, ни тлен. Влекомый любопытством, я поспешил к нему.
Вросшее в землю, и оттого казавшееся приземистым, массивное строение отличалось от прочих построек Перепущи высокими стрельчатыми окнами, чем напоминало церковь. Хотя требовалось немало фантазии, чтоб представить себе над этим всем нечто похожее на купол, впрочем, если бы крышу сделать повыше, а не такой "вагонной" что-ли, то вполне. Интересно, что могло находиться в бывшей церкви? В торцах здания располагались два крыльца, каждое из которых было зеркальным отражением другого. Еще не дойдя до первого парадного, я понял, что здесь когда-то был детский садик. Во "дворе" расположились все атрибуты яслей: песочница, уже крепко заросшая травой, но вполне узнаваемая, качели-карусели, горка... Над входной дверью как новенькая сверкала цветом и стеклом вывеска "Перепущинский детский сад №38". Какой балбес нумеровал эти садики? Ведь он в селе единственный! Но для кого-то он 38, по реестру, кадастру... алебастру! Ругнулся про себя я, когда в сознании всплыла ненавистная функционерская терминология! ИДИОТИЗМ!
Чтоб отвлечься от минутного раздражения, я бестактно позаглядывал в окна - а там только деток не хватало, все на местах и по порядочку. Каким-то чудом уцелело. Влекомый любопытством дальше, я поспешил ко второму крыльцу, гадая по пути, что могло соседствовать с яслями в стенах старой церкви. Медпункт. Было мне ответом. Дверь так же основательно заперта поржавевшим навесным замком, в окнах все тот же мертвенный порядок, и... я не поверил собственным глазам - карта! Правда сквозь запыленные окна ее не особо разглядишь, но вроде бы местная - она могла бы мне здорово помочь сориентироваться поточнее, чем с пожарной лестницы. Пришлось решаться на взлом.
Мысль отстрелить замок гусиной дробью я отверг сразу. Это только в "крутых" фильмах реально, а в обыденной жизни громоздкий застойный замок на кованых петлях разве что бронебойным зарядом вынести можно. Была одна надежда на то, что ветхая древесина под скобой подастся. Однако и здесь не вышло. Оставалось одно - разбить окно. Бить не хотелось, посему я, воспользовавшись охотничьим ножом, принялся отковыривать штапики с окон. Минут через двадцать вынул первое стекло. На вторую шибку ушло уже минут на пять меньше - сказывался приобретенный навык. Наконец, я смог просунуть руку и открыть окно изнутри. Взобраться внутрь было делом минуты, но внутри меня ждал довольно неприятный сюрприз - многолетний слой пыли всколыхнулся, и поднялся тучей, не успел я спрыгнуть на пол. Пыль, слежавшаяся равномерным слоем, покрывала медпункт изнутри решительно везде. Надо было двигаться плавно и осторожно, для того чтобы попросту не задохнуться. Я подошел к карте и потихоньку стал протирать стекло, за которым она висела. Работал медленно и методично. Картой это творение назвать было довольно трудно, скорее это был детальный план трех сел, центром которого была Перепуща. На севере располагалось село Вышнее, а на юго-востоке хутор Митюков. Не без труда я нашел на плане "Угол", так как прорисовке местности было уделено незначительное внимание. Все это творение именовалось: "План-схема Перепущанского фельдшерско-акушерского куста", а внизу стояла немыслимая дата 1971 год. Заключено это картографическое чудо было в добротную дубовую раму под толстенным витринным стеклом. Еще со студенческих времен я питаю слабость ко всевозможным картам, тем более, выполненным вручную. Вот и теперь, не устояв перед соблазном, я собрался вынуть "план куста" из рамы и забрать с собой - все равно истлеет в брошенном селе. Снять со стены и перенести на стол оказалось делом непростым - вместе с рамой и стеклом конструкция была таки тяжеленькая. Перевернув тыльной стороной к себе, обнаружил, что сзади карта крепилась фанеркой на шурупах прямо к раме. Отвертки у меня, к сожалению, не было, потому пришлось отвинчивать тыльник опять таки ножом. Я так увлекся работой, что даже не заметил, как за окном потемнело небо, и неожиданно хлынул настоящий весенний ливень. Вот те раз! Придется пережидать, потому, как мой бушлат под таким дождем наберет воды килограммов на двадцать за пять минут, а сохнуть у нас в лагере негде - разве что у костра.
Надеясь на непродолжительность дождя, я продолжил работу и вскоре извлек вожделенный план из рамы. Выполнен он был добротно - на хорошем ватмане, с тканевой проклейкой обратной стороны. Рисован тушью, тщательно и аккуратно, и даже фоновые цветные участки были тонированы чем-то наподобие цветной туши, хотя точно сказать не берусь. Выгоревшее изображение на слегка пожелтевшей от времени бумаге добавляло шарма всему образу самодельной карты. Чувствовалась рука специалиста, но либо лентяя, либо недоучки... а может просто стояла задача изобразить лишь села да дороги. По крайней мере, обводы речки, ручьев и мелиоративных каналов были обозначены довольно точно, что же до лесов, полей и лугов, то это было намалевано так сяк, значительными, но совершенно бесформенными пятнами. Усевшись на колченогий стул, под шум дождя, я залюбовался картой, стараясь при этом предположить, КАК жили тогда люди в далеком 1971 году, каким было это село, брошенное и пустое теперь... Но впечатления дня были слишком сильны, и мне никак не удавалось даже представить в этих руинах жизнь. Тлен необратимо изменил сам дух поселения, когда уже возможен только намек на жизнь, и, кажется, что так было всегда, а руины, это только нелепые декорации чего-то, и в этих домах никто никогда по настоящему не жил. И даже медпункт, в котором я теперь прятался от непогоды, и эта карта, и стол, за которым я сидел, были чужими и какими-то далекими. Не только жизнь покинула эти места, отсюда исчез сам дух времени, а следы и остатки былой жизни стали уже не скелетами даже, а отпечатками скелетов в тысячелетних окаменелостях бытия...
Я отвлекся от своей добычи и, уставившись в окно, глядел на завесу дождя, словно хотел заглянуть за нее... и уснул.