XIV
Подруги. Прогулка «небожительниц»
День был холодноватый, но ясный. На улицах толпа теснилась более на солнечной стороне, греясь в лучах милостивого Аполлона. Поэтому четверо роскошных носилок продвигались по теневой, менее людной. Затем удачно, без лишних помех, миновали Свайный мост и скоро прибыли в сады Цезаря. Где народа оказывается поменьше, но кортеж квартуорфемината на гестатионе всё же привлекает много внимания.
Каждая из его участниц сама по себе – а в последнее время особенно популярная и узнаваемая Секстия Вера – способна привлечь немалое число взглядов и вызвать множество восторженных восклицаний. А собранные вместе они неизменно… в общем, понятно, что незамеченными не оставались, не остаются и вряд ли останутся. Многие гостившие в городе чужестранцы, видимо, вообще взирали на прекрасных аристократок едва ли не как на небожительниц.
В одном месте кучка зевак слушает разглагольствования не то витии, не то поэта. Когда тот видит приближающиеся октафоры с открытыми занавесками, и успевает разглядеть внешность их пассажирок, сразу принимается за пафосную декламацию; размахивая руками, указует на проезжающие паланкины. Молодым доминам слышны некоторые строки:
– … О наилучший, могучий, всесильный, чудесный, прекрасный
Город! Прекрасных рождаешь мужей ты, но женщин тем паче!
Римлянки! Вы красотою своею затмите всех самых прекрасных
Девушек, что из других городов происходят прекрасных…
Носилки поворачивают направо, на одну из боковых, но тем не менее широких аллей и, благодаря ещё и её неожиданной малолюдности, выравниваются между собой: посередине тот, в котором Ребилия и Клементина, справа от него октафоры Присциллы, слева – Веры. Так они и катаются, иногда перестраиваясь из-за сужения дорожки. Сразу после того, как квартуорфеминат свернул с центральной аллеи, миновав уличного поэта, к паланкину Фабии подбегает посланный от него и громко говорит из-за не пускающего его ближе Фрата, германца-телохранителя:
– Светлейшие домины! Прекрасные стихи прекрасный поэт Гексадор посвящает вам, о прекраснейшие домины!
– Вы слышите, сестрёнки? – обращается фламина. – Оказывается, мы с вами имели честь слышать не просто какие-то там стихотворные потуги.
– Мне показалось, это потуги гекзаметром.
– Возможно, Вера, – отвечает Ребилия, – но мне послышалось, так зовут их сочинителя – Гексаметр.
– Сестрёнки, а по-моему, ничего так поэзия, – высказывается Клементина. – Тем более что нам посвящаются.
– Дорогая, ты такая благодушная сегодня на свежем воздухе!
– Прошу вас, прекрасные светлейшие домины! Вы живёте в прекрасном Городе, украшаете его собою! Прошу вас помочь бедному поэту, служителю Полигимнии и Каллиопы!
– Нет, что за наглость! – возмущается Ребилия. – Какой-то перегрин, языка-то толком не знает, в каждой строке один и тот же эпитет – уже гордо зовётся «служителем Муз»! Он действительно бедный – ему не хватает слов.
– О нет, светлейшие домины! Гай Гексадор уже с прошлого года гражданин, а особенности его творчества…
– Извините, юноша, вас никто не спрашивал. Сестрёнки, Парис, бесспорно, права. Этот Гексаметр только недавно из штанов вылез, а уже позволяет себе невесть что.
– Предлагаю схватить их, – горячится Ребилия, – и отдать под суд!
– Да, за оскорбление матрон, – это капризная Клементина, – за наглые приставания!
– Гляжу, этот юный типчик думает, что мы шутим, – посланец декламатора всё ещё идёт рядом. – Парис, скажем слугам, чтобы повязали этих двух и отвели к одному из преторов: твоему отцу или моему брату, в зависимости от того, действительно они граждане или только маскируются… О Геркулес! Куда он подевался?..
Аристократки смеются.
– Жестковато вы, подруги! Будто к нам и подступиться нельзя! Это же у Муции теперь подобная репутация! Недоступная и добродетельная!..
– Что-что, Пузик? Я что-то пропустила со своим галльским вояжем? Что сталось с моей репутацией?
Молодые жёны снова смеются, как, впрочем, это часто бывает, когда они все четверо вместе.
– Шрамик, расскажи ей, как ты всё это затеяла.
– Елена, прекрати. Муция, клянусь Кифереей, случайно вышло!
– Признавайся, Пузик. Думаю, мне не лишним будет узнать.
– Ещё бы! – улыбаются сапфистки.
– Муция, послушай. Серьёзно говорю, случайно. На одной пирушке подсаживается ко мне один из тех, кто в августе пытался добиться твоего расположения, но ты его тогда «забраковала». Подсаживается с таким загадочным видом, оглядывается и тихонько так: «Секстия, скажите, где Присцилла Младшая? Можно ли её хотя бы увидеть? Корнелия Руфина что-то темнит и ничего не хочет говорить. Прошу вас, ответьте!» А мне – уж извини, сестрёнка – что-то в голову взбрело, и я не стала расстраивать чаяния скромного квирита со скромным желанием. «Присцилла – моя лучшая подруга, – говорю ему так же, как он, негромко, – и я бы не хотела распространяться о её личной жизни. Но, Луций, один ваш вид вызывает сострадание…» «О да! Клянусь Гадесом, – изливает он мне наболевшее, – я измучался, не могу не видеть её!» «Придётся вам потерпеть. Моя подруга крайне занята, ей не до развлечений. Она изучает научные премудрости, а это требует сплошной сосредоточенности. Присцилла снова, ещё сильнее увлеклась философией и вряд ли появится в Городе раньше декабря.» Представляете, сестрёнки? Я оказалась во многом права. «Но неужели никак, – умоляет этот Луций, – совсем никак?..» «Нельзя, – говорю. – Ни увидеть и ничего. Она теперь исповедует такой постулат: добродетель и целомудрие – лучшие спутники красоты. Поэтому даже когда Фабия выберется из дома, не советую подходить. Если уж будет совсем невтерпёж, обратитесь ко мне или к Ребилии Терции, мы осторожно попробуем узнать, не собирается ли она из снисхождения к слабости очарованных ею квиритов чуточку отложить, на время, тяжёлую, особенно для женщин, ношу воздержания…» «А к Руфине Бестии не подходить?» «Вы же сами сказали, Луций, что она ничего не знает…»
– Шрамик, Шрамик! Давай я тоже расскажу, – присоединяется Парис. – Шрамик на следующий день поведала мне и Елене об этом случае, и мы решили поддержать.
– Да, любимая! Чтобы поменьше всяких мужланов, глядя на нашу Муцию, пускали слюни, клянусь Вестой!
– Зачем же так, дорогая? Скажем проще: чтобы удалась забавная затея Шрамика. А что касается Бестии, то и эта часть «случайного пророчества» Веры окончательно подтвердилась: ты написала, Муция, из Галлии, что охладела к рыжей – как я была рада! Она, кстати, связалась теперь с одной прожженной интриганкой, они поддерживают связь со старым знакомцем обеих: одной по Городу, другой по Олизипо – с Марком Отоном. Но хватит о ней. Когда пара-тройка смельчаков подошли-таки ко мне поинтересоваться о тебе, сестрёнка Муция, то я им такое наговорила. О кинизме, о стоицизме, о пути к самообладанию и величию души, о том, что тот, кто сбивает с него, тот представляет собой зло, дурное… и т. д. и т. п.
– И больше к ней, по-моему, никто не обращался, все ко мне, – продолжает, всё так же озорно улыбаясь, Секстия. – Но я им сразу сказала: у вас, почтенные квириты, мало шансов! Кажется, эта молва, в связи с твоим затянувшимся отсутствием, широко распространилась.
– Муция, даже мой отец сейчас интересовался: «Что это с твоей подругой? Не похожа на прежнюю Присциллу!» И раз уж такое дело, в смысле, Муция, поскольку ты у нас теперь столь добродетельная…
– Да, я такая! – гордо поднимает головку обладательница новой репутации.
– Серьёзно, сестрёнка!
– А я и так серьёзно.
– Хорошо-хорошо! В общем, для тебя есть одно подходящее дело. В нашем городском доме и в Илиуме займись, пожалуйста, как фламина, проверкой коллегий слуг, работников. Правильно ли всё они соблюдают при отправлении культа, ну и так далее. Да и наш домашний культ, ларарий – вдруг что-то не так…
– Да, да, и у меня дома, – подхватывает Елена.
– И у меня, у Юнка то есть, да и у отца, разумеется, тоже, – просит и Шрамик.
– Вы знаете, сестрёнки, я готова, несомненно. И уже не в первый – хотя последний был года три назад – не в первый раз могу проконтролировать. Однако могу и напомнить, тоже в который раз уже…
– Да-да, что по традиции этим должен заниматься Верховный Понтифик или, вообще, жрецы-мужчины, – продолжает за Фабию Ребилия. – Но мы ведь давно решили: раз среди нас есть священнослужитель, зачем тревожиться о его половой принадлежности? Верно, сестрёнки?
– О Киферея! Конечно же!
– О Веста! Ты права, дорогая! Муция, после Парис сразу ко мне…
Забегая несколько вперёд, можно сообщить, что Присцилла поправляла и подсказывала рабским коллегиям и у трёх подруг, и заодно на пригородной вилле старшего брата, что находится в трёх стадиях от Илиума. Там она, к примеру, указала вилику, являющемуся главой коллегий работников, на то, что Термину жертвы следует приносить бескровные, а возлияния – молочные.
После прогулки фламина вернулась в свой дом, который в этот день более не покидала. Лишь во вторую стражу сама съездила встретить после службы Марциану. Которая была очень довольна прошедшим служением Исиде, а также, среди прочего, пересказала успевшие дойти до неё вести. Якобы к оставшейся одной Марцелле уже наведывалась Метелла. «Правда, мне теперь нет до этого дела. И зачем я об этом говорю, не знаю» – сказала напоследок Марциана, когда сёстры Фабии уже споласкивались в термах у той, что чуть постарше. Обе, за день порядком уставшие, очень скоро гостили в царстве Гипноса.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/03/14/1531
------------------------
Полигимния – Муза гимнов.
недавно из штанов вылез – так говорили о варварах, перегринах (чужестранцах), ставших гражданами и получившими право надевать тогу. (Штаны были варварской одеждой, римляне лишь в редких случаях надевали их - например, солдаты в провинциях с холодным климатом.)