Ближе к родам я стал оставаться дома, превратился во внимательного супруга, и это подействовало - дней через пять, после обеда, жена сказала, что можно ехать. Я отвез ее в тот же роддом, где родилась Наташка. Воспоминания осветили меня, как закатным солнцем, но набежало облачко - в тот раз жена обиделась на меня за то, что, узнав о благополучных родах, мы выпили дома за ее здоровье, но без нее.
Я не знал, что она так любит выпить, но считал, что любой мужчина по первому требованию просто обязан пить за здоровье жены и своих детей, потому что жизнь у них обычно трудная и сложная – кому это знать, как не нам, тем, кто эти трудности часто и созидает!
Взглянув на жену в машине, я заметил, что она уже задумчиво начала дуть щеки. Конечно, щеки – это мелочь по сравнению, например, с женой моего соседа, которая чуть что надувалась вся, как бочонок с… - он определял это метко, но не совсем тактично.
Но все-таки – жена о чем-то думала… О своем, конечно. О том, что мужчины все время отлынивают от родов, хотя в зачатии норовят принять самое активное участие... а потом принимают на себя трудную в своей бесконечности обязанность пить за здоровье жены и ребенка…
И, вернувшись домой, я честно включился в роды, постоянно узнавая, как идут дела, пытаясь сопереживать с женой и периодически имитируя себе схватки, вскакивая с дивана к телефону, который я нарочно поставил подальше. И только утром мне ответили, что родился мальчик, но с ним еще решают, какой характер оставить, папин или мамин, потому что оба никуда не годятся.
Я повесил трубку, и мы со сводным братом к десяти часам утра поехали разбираться. Нас тут же заверили, что все идет самым лучшим образом, мальчика уже можно будет получить дней через пять, пока все прихватится, а что не успеет, то будете дома доделывать сами.
- А какие у него глазки? – спросил я. – Голубые?
- Сначала у всех голубые, - ответили мне. – А потом уже у всех хитрые.
Мы вернулись домой, и брат сказал, что пока женщин рядом нет, надо пожелать будущему мужику научиться прибирать их к рукам. А потом позвонила жена – ей хотелось узнать, угадала ли она, чем я занят. Я сказал, что, конечно, мы ищем список детских вещей, которые нам теперь необходимо купить.
И три дня я приобретал все, что нужно, а в последний, четвертый день, решил увидеться со своими старыми друзьями, потому что чувствовал, что до отъезда я уже с ними не увижусь.
Я собрал всех четверых, что были в Москве, и повез их на дачу к отчиму якобы за грибами, и чтобы встреча прошла спокойно и умеренно, купил ящик пива. Мы культурно расположились за столом и приготовились к длинной беседе. Но оказалось, что Валерка разлюбил пиво и начал задумчиво рыскать по дому, и приговаривать: «Чего бы у тебя выпить?.. Чего бы у тебя выпить?..» Так он ходил и повторял раз сорок, пока не сработал какой-то секретный звуковой механизм, потому что на сорок первый раз вдруг открылся неприметный шкафчик в спальне, в котором отчим устроил себе небольшое чудо в лесу в виде скрытого бара с двумя дюжинами нарядных иностранных бутылок.
- Ага! Вот вы где! – радостно вскричал Валерка, как Карабас Барабас, застывшим от страха бутылкам. - Все! Я за грибами не иду! Я останусь тут!..
И ситуация вопреки нам взбунтовалась! Она захотела попробовать иностранные напитки, угощать ими нас и спрашивать каждого, кому что нравится. Кто поддался первый, мы не заметили, но, чувствуя, что вот-вот расстанемся, заснув кто где, мы заговорили наперебой, но было поздно – никто уже ничего не понимал.
Мы не спалили дачу, хотя наутро я увидел на столе упавшие и оплывшие свечи. («При свечах!» - с придыханием говорила Галка.) Наверное, кому-то на небесах было поручено присматривать за нами, потому что секрет шкафчика был им известен, и на себе опробован.
Но утром, мы, все-таки, выбрались за грибами. После серьезного мероприятия природа действует сильно. Пусть она была недовольна нами - грибы попрятались, деревья насупились, птицы разлетелись, а Валерка завалился спать под березой, уютно закутавшись в теплую куртку - а мы походили по пушистым мягким листьям, поглядели на поднимающееся и еще ничего не понимающее солнышко, потрогали дрожащие в наших руках листочки… и вернулись назад, не найдя ничего, кроме Валерки под березой.
За всеми этими хлопотами я чуть не опоздал в роддом, где мне вручили большой пакет, перевязанный синей лентой, но без сургучной печати - новое послание свыше. Мама и я были довольные и радостные, а жена была сдержана и молчалива, будто знала уже, что там написано.
Дома мы распеленали пришельца, написанное убрали, и, разглядывая только что прибывшее существо, жена сказала:
- Давай назовем его Саша, - она не знала, что я знаю, что у нее был такой знакомый.
- Давай, - ответил я, хотя хотел по-другому. Мне ли было спорить в мелочах! Но жена не ценила уступок. Она вообще ничего не ценила, кроме обид.
И у нас начались первобытные хлопоты, которые в свое время были с Наташкой, а теперь она сама прибегала посмотреть, что там делают с ее братиком. И я чутко и исполнительно крутился по дому и ждал, что же скоро будет.
А через месяц утром в окно ярко засветило солнце - 22 августа. Эльхам с Мадиной справлялась запросто, как она справится с Москвой?
Я запасся сигаретами, заранее отпросился у жены по делам до вечера и поехал в Шереметьево. Время прилета мне выболтали девушки из «Интуриста» еще месяц назад. Уже виден был из машины аэропорт, к которому плавно, в очередь, как в гигантском аттракционе, непрерывно спускались самолеты, и только в одном из них был единственный человек, который больше всего на свете хотел увидеть только меня.
Небольшой зал прилета был уставлен креслами, как в кинотеатре, и я сел в первом ряду, чтобы меня легко было увидеть. Это было временное здание аэропорта до окончания нового к олимпийским играм. Диктор уже объявил, что да, то событие, которое я так жду, свершилось, но никаких результатов пока видно не было. И, сдерживая дыхание, с распаленным лицом, я старался равнодушно смотреть на вылетающих из дверей встрепанных прилетевших.
И вот, на ходу тормозя, будто только что приземлилась, в зал вбежала она и замерла, как самолет после посадки. К черту вся моя конспирация! Все сразу посмотрели на нее, а она с легкой загадочной улыбкой стала обводить глазами зал и мгновенно натолкнулась на меня. Я сидел не шелохнувшись, слегка улыбаясь быстро глупеющей улыбкой. Она заставила себя продолжить обзор зала, и бросилась опять за загородку, прошив меня скользящим взглядом, как очередью, и у меня из всех ран брызнул восторг.
Только я успел перестать дрожать от волнения, как их группу провели мимо меня к выходу. Тут она уже не оглядывалась и шла, как опытная диверсантка.
Их подвели к одному из больших красных «Икарусов». Я лениво, как разведчики в кинофильмах, прошел к своей машине. Автобус тронулся, чуть погодя и я за ним. Когда я не знал, куда он поедет, ехал сзади. Когда он выехал на Ленинградское шоссе, я ушел вперед, чтобы не мозолить глаза. Почти перед Москвой я остановился на площадке-стоянке и закурил в ожидании автобуса. И вдруг откуда ни возьмись на «Жигулях» появился Камоганов. Как я не люблю совпадения! Он сказал, что едет с дачи, и стал радостно осматривать мою новую машину и прыгать на заднем сиденье. Вот и разберись! А тут проехал автобус, и надо было быстро уже не решать, а просто реагировать. Я вытащил из своей машины растерянного Камоганова, сказал, что спешу, и исчез вдали. Вот, наверное, обиделся. А почему Камоганов? «Никогда не догадаешься!» - сказал тогда Точилло.
Я думал, что их провезут по красивым местам, устроив что-то вроде вводной экскурсии по Москве, но автобус свернул с шоссе на Войковской и неказистыми улочками пробрался к гостинице «Космос», как бы показывая – вон сколько дряни есть еще в Москве! Я оставил машину далеко от входа и прошелся мимо дверей туда и обратно. Никто не выходил. Сокровище привезли и опять заперли. Значит, надо было ждать звонка. И я поехал немного успокоиться, вспоминая, как она по-боевому ворвалась в чужой город, и проверяя на ходу, нет ли за мной «хвоста» в виде Камоганова. На другие хвосты я беспомощно махнул рукой. И дома сразу включился в активную деятельность по оказанию помощи жене.
А звонок раздался только вечером после девяти. Время было неудачное – мы начали готовить ванну для младенца.
- It’s me, – коротко сказала она.
Я не мог говорить по-английски - жена недовольной грозой ходила рядом. Я отвечал короткими русскими понятными Эльхам словами, получалось все равно странно, а она тем временем говорила:
- Я рядом с кинотеатром, недалеко от отеля. Там идет фильм «Антоний и Клеопатра».
Названия кинотеатра она не знала. Разве прочтешь эти русские рекламные буквы! Она не знала, что если в Москве идет фильм, то он идет широкой поступью везде! Выпытать, как найти кинотеатр, я не мог. Сколько их в той округе, я не знал. Сорваться, не зная куда, очертя голову и бросив все – было повторением конца Антония. Я с трудом выговорил с паузами несколько русских слов, чтобы получилась встреча на завтра. Она понимала все мгновенно, сообщила свой номер в гостинице и повесила трубку.
А я потом долго объяснял жене, что звонил пьяный Улькин и хотел меня видеть. И я купал сына и разговаривал с женой, и думал об Эльхам, и составлял хитроумный план на завтрашний день, и удивлялся, чем я не Цезарь?
В Москве было принято дарить цветы. Утром я пришел в зал гостиницы с букетом и сразу подошел к девушке дежурной и как можно развязней, чтобы меня потом не признали, сказал:
- Слушай, начальница наша приехала - надо встретить. Позвони в номер.
- Но если вы подниметесь наверх, то надо записаться.
- Какой там верх! Цветочки передам… и все дела!..
Вскоре Эльхам спустилась. Я торжественно вручил ей цветы, мы пошли к выходу... свернули за угол к моей машине. Я все время косил глазами по сторонам, у меня даже не было времени чмокнуть ее, а Эльхам молчала. Но как только мы сели в машину, она тут же заговорила:
- Они все спрашивали меня, почему я решила поехать в Москву!
Я молчал, тая от ее чар. Мне уже и без разговора было чудесно.
- Я сказала, что уже давно хотела поехать, - отвечала она сама, - и вот предоставилась возможность… Как у тебя дела, Дима? Как твоя жена? Как ребенок?
- Я очень соскучился по тебе.
- Я тоже, а куда мы едем?
- К моей маме, за деньгами.
Мать поддалась на уговоры купить у меня чеки один к двум.
- Я все время видела тебя из окна автобуса... Ты ехал то спереди, то сзади, то высовывался в окно, и я боялась, что ты высунешься еще дальше… Все поехали сейчас в музей, а я сказала, что мне надо поменять деньги... Where is my ring?* /-Где мое кольцо?/ – спросила она с улыбкой.
В ответ я посмотрел на нее, а она уже все поняла, потому что улыбка изменилась.
- Я так хотела тебя видеть …
Она говорила, но все время старалась чего-то избежать.
Я въехал во двор и остановился около подъезда.
- Дима, я не хочу, чтобы подошла твоя жена и увидела меня здесь!..
- Не волнуйся, мы живем далеко отсюда, и никто тебя здесь не тронет.
Не может же господь допустить, чтобы такая встреча состоялась, подумал я, поднимаясь в лифте. За такие вещи и господа не пожалеют…
- Мама, - сказал я, - мне надо сослаться на тебя сегодня. Я весь день буду ездить по твоим делам и переночую у тебя на даче. Ладно?
- Ну, что ж, - вздохнула мама. - Если надо... скажи так.
Я вышел из материнского дома, чувствуя, что за мной тянется тяжелый длинный шлейф непонимания. Как мне потом отделаться от него? Может, привести к ней Эльхам? Я даже весь вспотел – а вдруг мама не захочет ничего слушать и начнет действовать?
Эльхам сидела в машине притихшая, как птичка в силке. Я тронул машину с места и передал ей деньги.
- Посмотри – это наши деньги. Здесь ровно тысяча.
Она мельком посмотрела и сказала:
- У нас много денег, но почти совсем нет времени. Куда мы поедем?
- Куда-нибудь поесть…
А я все думал, куда же мне ее отвезти, если за нами следят? Куда спрятать этот сверкающий бриллиант, чтобы он не слепил никому глаза? Отвезти ее за город - совсем необъяснимо! Нужно что-то натуральное, тихое, недалеко - вроде бы случайно встретились и случайно решили поболтать. Но где? Заехать к друзьям - у всех битком. Остаться на улице – все время быть под надзором. А я хотел еще и остаться с ней наедине. Почему я не продумал этого заранее? Потому что я никому заранее не мог ничего сказать. Все должно было получиться легко и само собой.
- Я познакомилась в нашей группе с одной семьей. Они торгуют золотом. Я спросила, зачем они едут в Москву. Они сказали, что надо посмотреть великую страну. Здесь очень красиво!.. Дима, у нас в гостинице есть проститутки! Их берут даже по две! Я видела это своими глазами!.. – продолжала говорить она.
Мы приехали к ресторану «Загородный» - здесь днем почти никого не было. За пять рублей сели в отдельную беседку. Нам принесли какую-то дрянь под названием «дичь», которая окоченелая упала замертво с дерева. Мы не стали ее есть. Да мы и не хотели. Мы только смотрели друг на друга. Как мы соскучились! Впервые за все время отпуска мне стало хорошо, пусть даже под наведенным прицелом.
- Мы переехали в новый офис на створе. У нас с тобой на двоих одна комната. Там больше нет места! - рассмеялась она. - Моя лучшая подруга сказала мне, что если будет надо, она позаботится о моем сыне...
А я не понял этой фразы. И офис, и сын… Да и понимал, что не могу понять!.. Как она себе это представляет?!.
- Завтра мы улетаем в Ленинград. Прилетим 29-го.
- Меня уже не будет. 28-го я улечу в Ирак.
Вот ведь люди сидят два года на одном месте, а потом вдруг как замечутся!..
- That’s life, Dima,* /-Это жизнь,/ - грустно сказала она. - Ничего нельзя распланировать заранее. Иногда я начинаю молиться...
Я позвонил из автомата Сидору, своему самому чистому другу. Сказал, что мне нужна компания прямо сейчас. Чтобы потом нам дали полчаса побыть одним, могут же все остальные выйти погулять? Я за все плачу. Сидор, недолго думая, привез меня к человеку, который ждал выезда в Америку!.. Уж тут нас точно засекут. И еще пришьют к этому отъезжающему. С расстройства я выпил.
Уже поздно я привез ее к гостинице, подал цветы. Ничего не получилось, чувствовал я. Но она не подавала ни малейшего вида.
- Скажи, сколько стоит здесь такси? Я скажу нашим, что приехала на нем.
- Не больше пяти рублей. Извини за сумбурную встречу, но я ничего не мог сделать - у меня дома маленький ребенок, и вообще...
- Я понимаю, Дима. Не расстраивайся. Главное - я видела тебя…
- Я люблю тебя, - сказал я, чтобы искупить все остальное.
Я держал ее в своих руках. Уже мне было трудно справляться с Москвой. Уже я не мог одновременно удержать в руках и время, и место… Это была не Мадина. И я был не Эльхам. Можно было убежать куда-нибудь, пока мы вместе… Она бы пошла! «Я бы прыгнула в огонь к ним!» Но кто-то же должен был следить, чтобы мы остались живы!.. Поэтому я разомкнул руки и отпустил ее.
Была уже ночь, и я поехал на дачу к маме – домой я поехать не мог. Приехал, когда все уже спали, выпил мадинских размеров стаканчик коньяку, чтобы стало чуть легче, и лег спать.
За два дня до моего отлета мы с Валеркой пошли прощаться. Мы уже вдоволь наговорились, и нам осталось только наглядеться друг на друга. Мы сидели в каком-то баре, но Валерка вдруг встал и исчез, мои поиски не увенчались успехом, и мне пришлось уехать домой, так на Валерку и не насмотревшись…
Наутро у меня не оказалось сумки с документами. Как мне были неприятны эти утренние сюрпризы! Без паспорта нечего было и думать о скором возвращении в Ирак, а, может быть, даже и о долгом. А я уже разогнался снова к Ней, и если передо мной вдруг возникнет стена, то я просто разобьюсь. И Валерка был последней соломинкой, кто видел меня с документами. Время шло, его набралось уже много, а он все не отвечал на телефонные звонки – наверное, спал. Наконец, к полудню он взял трубку.
- Слушай, старик, - сказал я бодрым голосом. - У меня пропали документы. И двести пятьдесят чеков.
- Твоя сумка с документами у меня! - громко успокоил Валерка. - Ты мне ее сам отдал! А денег нету!
Гора свалилась с измученных плеч, и я заговорил веселее:
- Я обратно ехал на такси, но ничего особенного не помню.
- Раз не помнишь, значит, ничего и не было! Иначе бы помнил!
- Тогда я сейчас заеду! - сказал я.
- Давай, заезжай!..
Пить уже не хотелось, и я помчался к нему на машине.
- Сумка твоя оказалась у меня, - встретил меня Валерка. – Ты мне ее сам отдал, чтобы я за все расплачивался. И я достаю оттуда чеки и плачу. Увидев их, какая-то художница сразу потащила меня к себе домой, а тебя нигде не было!.. Утром она меня будит – уходи, мол, а я никакой! Я по утрам поспать люблю! Она рассердилась и выкинула твою сумку на лестницу! Мол, убирайся вслед за своими вещами! А я не понял ничего – вещей-то у меня не было – и опять сплю! Часа два твоя сумка на лестнице валялась, пока я не проснулся!.. Художница уже так была рада, когда я уходить стал, что чуть сама мне денег не дала…
Я схватил свою многострадальную сумку и заглянул внутрь - паспорт был на месте!
От мысли, что он валялся два часа на полу в подъезде, я дал зарок не пить больше никогда - ни в этой жизни, ни в последующих, ни, даже, на страшном суде, если будут давать сто грамм для храбрости!..
С Валеркой снова прощаться не стал - дел было невпроворот. На следующий день накануне отъезда раздался странный звонок:
- Димыч! - услышал я безошибочно подвыпивший голос. – У меня тут деньги есть. Давай посидим на дорожку.
- Валер, спасибо, но у меня уже времени нет!
- Димыч, мне приличную премию дали!
- Старина, извини, не могу.
- Димыч! Давай подъезжай! У меня железно денег полно!
- Валер, дорогой! Ну мне же завтра уезжать! Не могу!
- Ну, ладно, - скис Крыпаев.
Я подбодрил его немного и повесил трубку.
Вечером позвонила Ирина и настояла на встрече... Если Ира что-то хотела, то так оно и было. Она сказала, что Валера страшно мучается, что потратил спьяну эти чеки, и теперь не знает, как отдать.
- И все дела? Я сам отдал их ему!
- Но он потратил слишком много. Вот. Я собрала, что смогла, - сказала она. – Возьми, пожалуйста, чтобы он не переживал…
Я твердо не хотел брать деньги, но если Ирина что-то хотела, то так оно и было…
Продолжение:
http://www.proza.ru/2012/03/16/1555