- Вот ты продюсер, у тебя этих артистов, как муравьёв в муравейнике, а денег столько, сколько у Борисовны, нет.
- Сказал, Борисовна давно причислена к лику «больших». Она подключена…
- Неужели есть «Она»?
- Соска-то?.. – продюсер испытующе посмотрел на молодого, - есть. Многие к ней присосаться хотят, тянут губы, чавкают, но не всем удается. Думаешь чего старушка такая смелая? Соска хоть и даётся трудно, но уж если взялся за нее губами, на всю жизнь. И только от тебя зависит, какие деликатесы высосешь из нее.
- И все равны… кто причислен?
- Хо-хо! Нет, у «больших» табель о рангах шире любого прочего; но, неписанный. Собственно, никакого ранжира и нет, а «большие» точно знают: кому в ноги след упасть, кому кивнуть поглубже, а кого и на хер послать не грех.
- И как же они знают это?
- Априори… - продюсер задумчиво свел глаза к носу и чуть вниз. На лице изобразилась хищная довольно мина, долженствующая внушить молодому благоговейный ужас.
- Саввич, а ты когда-нибудь будешь причислен? – молодой проникся важностью момента, и говорил свистящим полушепотом.
- Нет, салага, даже не мечтаю. Список давно закрыт. Теперь каждый за себя, потому и истеричек развелось пруд пруди. А старуха, она всегда будет над всей этой суетой. Она из последних столбовых усосков. Временщиков и по сей хватает, от них никуда. Вот только счастья им нет и не будет. Насосаться они могут, но уж если отлучат - то все! Пиши "пропало" - депрессия, алкоголизм, и бесславная смерть в канаве. И в табель временщики не включены, кроме может самых больших. Я тебе открою тайну, за которую можно поплатиться башкой. Даже самые верхние временщики подлизывают у Борисовны. Ритуал у них такой, типа посвящение. Вот и ругай ее после за заносчивость. Как не вознестись, уж коли самые из самых тебе оральное удовольствие оказывали.
- Так значит Борисовна главная у «больших»? – Молодому стало неприятно, оттого, что он был совсем не в курсе, а еще больше оттого, что новое знание было небезопасным. «Вот не знал бы себе, и жил спокойно» - думал он, но деваться некуда.
- Не она. Она только вторая.
- А первый кто? – молодой сглотнул вязкий комок, и тут же хотел крикнуть: «Не говори!», но не успел.
- Райкин… Он всем управляет, и прежде чем у Борисовны подлизать, к нему на отсос идут, отсюда и пошло – «Соска».
- Младший?
- Нет, конечно, - старший!
- Но ведь он умер давно! - молодой понимал, что каждым словом, срывающимся с губ, безвозвратно губит себя, но ничего не мог с собой поделать. Он уже летел в пропасть, барахтая ногами, ощущая в области паха сильнейшее сжатие, но чем сильнее сжималось там, тем больший восторг наполнял его.
- Не умер – перевоплотился. Ты его каждый день видишь, догадываешься о ком я?
- Не ужели этот шут - Воля?
- Он. По большому счету, никакого Павла Воли нет. Так, одна сплошная комбинаторика смысловых конструктов. – Фраза получилась красивая, но продюсер не был уверен в ней, и лишь неопытность молодого позволила ему снова надеть маску матерого хищника. – Он смеется над всеми, а над ним - не моги. Враз оттяпают говорилку. Ты обратил внимание, с телевидения люди пропадают? Сидит себе такая рожа румяная, говорит что-то, а потом бац... и исчез.
Собеседники продолжали свой путь по липовой аллее. Желтые листья, медленно кружась в мглистом сером тумане с оглушительным хрустом падали на вымытый дождями асфальт. Еще не заморозок, но лишь его предчувствие заставляло идущих поочередно зябко приподнимать плечи. Но так-как никакого заморозка еще не было, плечи неизменно опускались. Хруст падающих листьев, все нарастая, заглушил сначала шаги, а потом и голоса собеседников. В наступающей темноте, над кронами, словно отсеченные невидимой планетой, сверкнули два сегмента предзакатного светила. Оптический обман или повышенная влажность причудливым образом соорудили в небе небольшие, изогнутые внутрь рожки алого цвета. От них исходило тусклое и печальное сияние, и казалось, в колеблющемся воздухе, рожки слегка поднимаются и опускаются, в такт неслышимой печальной мелодии…