Он был дурачок.
Ну в смысле – дурак. На самом деле дурак. Глупый, то есть.
Он больной был. Родился таким. Их ещё даунами, кажись, называют. Или ещё как – не помню. А в просторечьи – дурак. Вернее,дурачок. Чтобы вроде не оскорбительно было, а как-то даже жалостливо. Ведь не виноват он, что его таким родили. Что ж тут оскорблять? Неее, просто – дурачок. По-доброму так. У нас вообще народ добрый.
Да такие дурачки везде есть, сами знаете. В каждом районе, а то и на квартале один-два да найдутся. А уж по всей России – тысячи и тысячи.
Жил он с мамкой – пожилой полуспившейся женщиной, она у нас во дворе дворничиха. Пила она, но как-то по-тихому, не бузила, дело своё справно делала, двор вроде бы чистый всегда. По-нашему чистый. Это когда кучи окурков и пластиковых бутылей и стаканов не в счёт. А так зимой снег почищен, тротуары песочком даже кое-где посыпаны – в общем, всё путём. Только вот когда она в запои уходила, то да. Но тогда ей Лёша – его Лёшей звали – помогал. И тоже всё путём. Хоть и дурачок.
И начальство дворничное её не ругало. А чё ругать-то? Дело ведь делается, жалоб от жильцов не поступает. Пускай их. А кто ж жаловаться-то пойдёт? На кого? На этих убогих? Грех это. Была, прввда, парочка жалоб, но это злыдни писали. А так народ у нас добрый. Да и не так уж и грязно, тем более, что окурки и бутылки как бы не в счёт. Я ж и говорю – добрые у нас все-таки люди.
А когда она сама службу свою правила, Лёша подрабатывал в соседнем овощном грузчиком. И на рынке, что рядом – тоже помогал. Платили, правда, копейки – кто ж дурачку нормальные деньги-то заплатит, но платили, не обижали. А ему, чай, не Лексус покупать! Хватит с него и этого. Тем более, что дурачок за троих работал, потому как не пил. Так что ж ему за троих и платить? Ему и за одного – много. Его могли и вообще прогнать – один вид только чего стоил! Глаза круглые, на выкате, всегда красные, как у кролика, лицо… да скорее – рожа – круглое, розовое, поросячье, ноздри вывернуты, как пятак у свиньи, уши в трубочку – свинья и есть! И изо рта постоянно мутно-серебристая ниточка слюны. Тягучая такая и липкая – вечно то к воротнику, то к рукавам прилипает и всё пачкает. А сам постоянно дурашливо улыбается и смеётся. Ну дурачок, одно слово – чего с него взять?
Так что запросто могли погнать – приснится такой вдруг! Так не гнали же! Ещё и работу давали. И деньги платили. Копейки, да – но ведь платили же! Так что – нет, не говорите, добрый у нас народ. Даже торгаши – и те добряки.
Но Лёша… Да Лёшей его никто и не звал. Дурака - да по имени? А жирно не будет? Всё больше – эй, придурок! Или – Пятак. Это потому что на поросёнка был похож. Так вот, Лёша не всегда смеялся. Бывало, что он и плакал. Тоненько так скулил. Казалось бы – с чего дурачку плакать? А Лёха просто… добрый был, что ли? Нет, лучше сказать – жалостливый.
Тут однажды машина собаку задавила. Дворнягу обыкновенную – делов-то? Прямо задницу, хвост и задние ноги колесом переехала. Ой, как эта собака скулила! Ой, как визжала! Ползёт на передних лапах, весь свой зад раздавленный за собой тянет, кишки, кровь красными полосками на асфальте, а дурачок возле неё бегает, суетится, плачет, видно помочь хочет, а как? От собаки меньше половины осталось. Она визжит, скулит, дурачок рыдает, слёзы-сопли пузырями, люди вокруг матерятся, ругаются – в общем цирк!
Хорошо мужик какой-то с работы шёл, ну сжалился, добил собаку, чтоб не мучилась. Лопатой. В кусты выбросил. Так дурачок той же лопатой на пустыре могилку выкопал и собаку дохлую похоронил. И – вот ведь дурак! – крест самодельный на могилке соорудил. Она – чё? – крещённая? Ну дурак! Одно слово.
Или ребятня наша дворовая – чё вдруг удумали, засранцы? – взяли и кошку какую-то приблудную повесили. Не знаю, в фашистов, что ли, играли или в Саддама Хусейна? А Лёшка – ну дурачок наш, то есть – это увидал. Эх, первый раз мы его такого видели! И куда только его доброта делась? Он как раз ящики грузил в машину у магазина. Так вот ящик схватил и давай им размахивать, всю ребятню-то и поразогнал. Кошку из петли вынул, да, видать, опоздал. А как же не опоздать, если он ходит-то одной ногой подгребает, а рука одна скрюченная? А пацаны кошку-то высоко подвесили, с земли не достать. Дурачок-то пока на дерево залез – ой, а лез-то он, ну умора! – сам два раза с дерева свалился, пыхтит, плачет, скулит, сопли-слюни пузырями, но лезет! Настырный! Люди – кто это видел – ну смеялись! Смешно же! А ведь могли и отматерить за «красоту» такую. Или - чего доброго – поколотить. Но не злые они – зачем дурачка колотить? Грех это.
Только Лёшка не успел. Кошка всё равно сдохла. Плакал Лёха, и в уши, и в рот ей дул – оживить, видать, хотел. Бестолку. Добротно кошку повесили, насмерть. Унёс он её куда-то. Да, наверное, на пустырь, хоронить. С его этой добротой там скоро целое кладбище будет. Ну да не беда – скоро стройка начнётся, всё там разроют. У нас человеческие-то кладбища под бульдозер запросто, а уж это-то… И не заметят.
Так вот и живёт наш дурачок.
Ни он никого не трогает, ни его никто. Правда, после той истории с кошкой пацаны его чёй-то невзлюбили - поколачивать стали частенько. Да они его и раньше, правда, били. Но это пацаны – возраст, дурь в башке. А так – нет, никто. Наоборот, глядишь – кто-нибудь что-нибудь Лёхе и даст. То конфетку, то бублик какой. Ну так люди – они в общем-то не злые. Они добрые.
Только вот разговоры пошли – мамка у Лёшки дюже хворая стала, сохнет на глазах. Рак, что ли. А то! Так пьёт и курит – как сапожник! Гляди, помрёт. Что с Лёхой-то будет? Какая ни есть, а всё ж мать. Какой-никакой пригляд. Где накормить, где простирнуть, приласкать, опять же. Он-то, конечно, дурачок, но всё ж человек, тем более родная кровиночка.
А помрёт… Квартирка-то у них не шибко какая – хрущёвка однокомнатная на первом этаже, но всё ж. Квартира – она и есть квартира. И что будет с Лёхой? Лихих-то людей много…
Турнут Лёху с жилья…
Но в общем-то добрых всё одно больше.
Нееее, не допустят…