-Придумаешь поздравительный стишок к 8 марта, возьму на встречу с Робертом Рождественским! – пообещал директор клуба медработников, куда я ходил на литстудию.
Я тут же выдал:
- Празднуй, милая, с азартом
женский день 8 марта,
по Одессе слухи реют,
что вино подешевеет!
- Не паясничай! – обиделся директор клуба. – Эти стихи нужны на открытку с цветком, чтоб поздравить женщин-медиков. А ты…
Я осознал и выдал стандартный вариант:
- Весна по городу шагает,
она заходит в каждый дом
и вас сегодня поздравляет
с международным женским днем.
Директор неохотно обозвал меня гением и стал угрожать, что стихи таки напечатают.
Что и произошло. И я увидел свои строки на двойной открытке с восьмеркой, свитой из ромашек и васильков.
Позорище!
Но тогда я был счастлив и таскал открытку в кармане, предъявляя без спросу всем желающим, а чаще нежелающим.
Принес я ее девчонке Женьке, которая иногда прибегала ко мне на свидания. Мы познакомились в зоопарке, куда я пришел красть иглы дикобраза. Из них получались люксовые указки, – весь класс и географичка в ауте! – а также корпуса для новомодных шариковых ручек – и опять все в ауте.. Оглядевшись у клетки с дикобразами, не увидел никого, кроме симпатичной девчонки, пялившейся на животных. Ну, она-то не помеха. В мгновение я перемахнул через сетку забора, ухватил иглу, валявшуюся на земле, и вернулся обратно.
- А иголку слабо подарить? – вдруг спросила девчонка.
Да-да, это и была Женька.
Жила она на Молдаванке, на улице Запорожской и встречалась со мной на одном и том же углу. Мы гуляли, целовались в парадных и подворотнях. Я был чужим, но местные ребята меня, почему-то, не обижали. Несколько неминуемых стычек неизменно заканчивались чьей-то репликой:
- Ты что, это Женькин еврейчик!
И все. И никакой драки. Оставалось только выпить мировую, купив бутылку плодово-ягодного гибридного кисляка. Покупал вино тот, у кого, в данный монет, имелось пятьдесят две копейки на бутылку этого нектара.
В тот день я принес Женьке подарок, добытый ценой неумеренного накопительства. Это был маленький синий томик Цветаевой. Женька, как мне показалось, подарок не оценила.
- А красную Москву слабо? – повертев книгу, спросила она и засунула подарок в карман курточки.
- Сравнила! – обиделся я. – Книжка эта в сто раз лучше!
Но Женька не поверила.
Тогда я предъявил ей еще и открытку.
Странно, но и моим стихотворным опусом она осталась недовольна. Когда Женька злилась, ее глаза чуть сужались и становились злыми.
Обычно, она таскала меня по разным интересным, с ее точки зрения, местам: на крыши – зырить на звезды, по чердакам – тырить сушеных лещей, по заветным и незаметным скамейкам. Женька легко позволяла себя целовать, не отодвигалась, когда жадная рука моя касалась ее твердой груди. Но больше ни-ни! Я мог, сколько хочу гладить ее загорелые, гладкие ножки, но стоило руке попытаться подняться выше края платья, она тихо говорила:
- Нет! – и добавляла, - Не твое!
И отодвигалась. И не позволяла придвинуться несколько длинных-предлинных минут.
В тот вечер она повела меня на голубятню.
- Тоже мне место для свидания! – думал я, взбираясь все выше и выше по деревянной загаженной лестнице. Наверху Женька потребовала:
- Дай-ка сюда твой стих!
Я протянул ей открытку.
- Говоришь, сам написал! – сказала она, разрывая открытку. – Ты у нас поэт, оказывается! – и она снова и снова рвала тонкий картон. – Нас на открытках печатают!
И она подбросила клочки вверх. Они сперва взвились, а потом стали опадать.
- А у меня еще такая открытка есть! – мстительно подумал я. Но промолчал.
Но она не унималась:
- Поэт – на палочку надет!
- Женька! Ты что! – всерьез уже обиделся я.
- Пойдем! – сказала она и стала спускаться. Я за ней…
Мы шли по темным улицам, заходили в какие-то дворы, куда-то сворачивали…
Где-то наткнулись на Женькиных корешей-пацанов.
- Вы его знаете? – спросила Женька.
- Знаем! – загалдели они.
- А теперь вы его не знаете! – велела Женька и, повернувшись, пошла прочь. Я догнал ее.
- Женька, Женька, зачем ты, я же тебя…
Но ее ладонь крепко запечатала мне рот.
- Молчи, молчи, дурак!
Я посмотрел ей в глаза. Там что-то плескалось.
Я повернулся и пошел прочь. Было обидно. Потом стало больно. А еще потом стало легче. Да что легче, легко! Так легко, что я на радостях купил бутылку крепленого вина «Фрага». И выпил почти всю, но и это не помогло.