В иконной лавке при храме пишу записочку. Сосредоточилась. Не хочу никого пропустить. Батюшки здесь все, как один, молитвенники. Таким батюшкам доверить здоровье и благополучие близких и знакомых – великая благодать. Не отвлекаюсь ни на что. И вдруг отчётливо чувствую, как кто-то тянет меня за рукав. Поворачиваюсь. Рядом стоит девчушка лет пяти-шести. В заношенной, в пятнах-разводах взрослой куртке, с неуклюже вкривь и вкось подогнутыми рукавами (не иначе, сама постаралась, только теперь то и дело приходится встряхивать руками, чтобы высвободить пальчики), в стоптанных ботинках (ох, тоже явно не по её ножкам), в смешно съехавшей на затылок шапке, из-под которой выбились во все стороны пряди-растрёпки. Черноглазая, черноволосая цыганочка.
– Тётенькаааа, напиши вот на этой бумажке!
Протягивает мне клочок бумаги и обгрызенную ручку. Я недоумённо беру и то, и другое.
– Что написать, детка?
– А напиши – только красиво, ладно? – «Люди добрые, подайте маме на лечение!»
У меня стрельнуло в сердце. Забыв о собственной записочке, принялась выполнять просьбу. Написала, как смогла, красиво. Показала.
– Нравится?
В глазах у малышки – восторг. В ответ выдохом:
– Дааа!!!
Забирает бумажку. Для меня – бумажку, а для неё – сокровище. Вижу это по тому, как смотрит на буковки: с трепетом и восторгом одновременно. Ну вот, угодила ребёнку! Похоже, до меня так никто не старался. Ну правильно, всегда спешим, до «красиво» ли нам... Улыбаюсь, глядя, как радуется малышка. А она, лихо поправив шапку, направляется к выходу. Куртка почти тащится по полу. Ботинки хлябают. Догоняю её.
– А как зовут твою маму?
– Мама Маша.
– Чем же она болеет?
Тяжело, не по-детски вздохнув (ага, значит, не придумывает), рассказывает:
– У неё это… Такое… Почки!!!
Ух, ты! Сколько эмоций! Точно – не врёт.
– Почки, значит? Вон чтооо…
Кивает и снова вздыхает. Потом продолжает:
– Они знаешь, где?
– Где?
– Вот тут!
Показывает у себя на спине, а лицом аж сморщивается – ну страдалица, как есть – страдалица! Явно видела мамину маету.
– Мама раньше совсем не болела-не болела, а потом каааак заболела!
Глаза у моей цыганочки делаются круглыми и она повторяет:
– Кааак заболела! – снова лицо страдалицы. – И – всё.
Теперь глаза делаются круглыми у меня:
– Что – всё?
– Ну что-что! Мама же теперь не может просить денежки! Вот и что. Она же болеет! И братик не может. Он же маленький! И другой братик тоже маленький. Вот я и прошу.
И добавляет с гордостью:
– Это у меня такая работа!
Ничего себе! Выходит, девчушка для больной мамы Маши и двух братьев – кормилица? Не могу поверить.
– Значит, говоришь, работа? А папа что же?
Замолкает. Насупилась. Не смотрит на меня.
Понятно. О папе говорить не станет. Ладно, поговорим о другом.
– Так ведь устаёшь, наверное? А, помощница?
Этот вопрос ей нравится. Тут же отвечает:
– Неееет! Совсем-совсем не устаю. Ни капельки.
– Так уж и ни капельки?
Смеётся:
– Ни капельки-ни капельки! Если захочу, я же могу посидеть! Чего я устану-то?
– А где ты можешь посидеть?
– У меня картонка же есть!
– Ну, холодно на картонке!
– Так если холодно, я же побегать могу!
Действительно. Как тут замёрзнешь, если можно побегать! Вот бы нам – взрослым – так легко всё решать.
– А ты прямо целый день просишь денежки?
– Неееет! Только сначала утром и ещё вечером.
Понятно. Рабочий график маминой помощницы плотно привязан к службе в храме. Ну, прихожане здесь – я заметила – большей частью люди сердечные. Потому и нравится малышке эта работа. И подадут, и покормят, и пожалеют.
– А мама Маша твоя хоть лечится?
Задумалась. Потом неуверенно:
– Да.
– А кто ей лекарства покупает?
Пожимает плечами.
Охохоо… Всё перепуталось у ребёнка в голове. А правильнее сказать – перепутали. То, что малышку вовсю используют – это у цыган направо-налево – ясно. Научили, что и как сказать – и вперёд. Но эти горькие вздохи при рассказе о болезни мамы! Это несчастное лицо! Неужели так умело притворяется? Вряд ли. Скорее всего, ребёнок и правда заменил маму на время болезни.
– Детка, а твоя мама Маша хоть чуть-чуть-то выздоравливает?
– Ага!
– А ты как это знаешь?
– Знаю. Мама сказала – будешь мне помогать, я перестану болеть. А я же помогаю!
Хмм… Убедительно.
Прижимаю к себе малышку. Потом отпускаю:
– Ну, беги, помощница.
Через некоторое время выхожу за церковные ворота и снова вижу мою цыганочку. Стоит разрумянившаяся – морозец! Держит записку. Увидела меня, обрадовалась:
– А смотри! Вон у меня уже сколько!
Оттопыривает карман. На дне несколько монеток и одна купюра в пятьдесят рублей.
– Правда, много? Видишь, как я помогаю маме!
Опускаю в её карман ещё денежку.
– Держи, помощница! Пусть твоя мама Маша скорее поправляется.
Иду к машине. Слышу, бежит за мной. Останавливаюсь, оборачиваюсь. Девчушка утыкается в меня:
– Тётенька! Если ты тоже заболеешь… Ну... Если у тебя тоже будет такое – почки – скажешь мне? Ладно? Я же могу и не только маме помогать!
Бежит на своё место. Я смотрю ей вслед и глотаю подступивший к горлу комок…