1986-й
Месяц спустя
Она стояла на площадке и ждала. Собрав остатки всех сил, она пришла.
Месяц адского существования без него, опустошили сердце. Внутренний голос пытался ее остановить: «Неужели мало унижений? Неужели ты хочешь отношений с человеком, который способен быть таким черствым, бесчувственным и равнодушным? Вспомни грязный пол, где задыхалась и корчилась от горя, унижения и стыда?» Но ее не остановить, ей все равно, надо просто с ним поговорить, может, он все неправильно понял?
Она не могла любить ТАКОГО Сашу. Ее любимый – самый добрый, самый замечательный, она не могла ошибиться в ту ночь, ведь он ее хотел, да еще как. Просто что-то его остановило, она должна знать, они поговорят, и все будет хорошо.
Этот месяц был самым кошмарным в ее жизни. Ей пришлось признаться прежде всего самой себе, что не в силах больше вынести потерю и одиночество.
Какой-то незнакомый голос вывел его из пьяного угара: «Саша, тебе письмо». Какая-то незнакомая девушка протянула письмо и тихо исчезла. Он утратил в последнее время чувство времени и пространства. Ему неважно было, что есть, куда идти… Он равнодушно взял листок, развернул…Ну, нет, у нее хватает еще наглости писать ему, мало унижений, страданий она причинила ему, так надо добить, да еще в насмешку любимым называть. Так долго сдерживаемый гнев захватил его, не дочитав письмо, он выбежал на площадку, надеясь догнать ту девушку.
Она обернулась. Его глаза почернели от ярости.
«Здравствуй»,- прошептала она.
Голос сорвался. А его взгляд буравил так, словно хотел прожечь насквозь. Ледяное молчание в ответ.
«Я бы хотела поговорить с тобой», - пробормотала она.
Нескольких минут вполне хватило, чтобы он смог взять себя в руки. Он никак не ожидал увидеть ее. Что с ней? Почему она, как загнанная птица, дрожит, лепечет. Он никогда ее такой не видел. Она всегда была веселая, неунывающая, уверенная. В его душе шевельнулась нежность, хотелось обнять, но нет, это просто изощренный метод добить его, унизить перед всеми. И он смог посмотреть на нее с отвращением.
«О чем мы можем говорить? О погоде? – с нескрываемым сарказмом он произнес, и сам гордился своей выдержкой.
Хоть его спина и плечи были напряжены, руки засунуты в карманы брюк, зато лицо было мрачным, глаза метали молнии презрения.
«О нас», - выдохнула она.
Эти ее слова превратили его в хищника, готового к прыжку.
«О нас?»
Он смерил ее ненавидящим оценивающим взглядом.
«Запомни, нас не было, нет и не будет», - безапеляционно изрек он тоном судьи, читающего, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит. И ушел, так гордо и надменно.
Она очнулась от чьих-то мерзких слов: «Как дела, красавица?»
Резко повернувшись, она увидела торжествующего Игоря. И все поняла, она хотела побежать, догнать, объяснить.
«Зачем», - горькая ухмылка исказила ее лицо.
Она вспомнила глаза презирающие, он даже не захотел выслушать, даже на суде перед казнью дают право последнего слова. Значит, ты сделал выбор. Прощай, Саша.
Резко оттолкнув мерзопакостного Игоря, она уже спускалась, спокойной. Что-то, совсем тяжелое, Саша забрал с собой. Наверное, ненависть, гнев, ГОРДЫНЮ нельзя так лелеять. Она облегченно вдохнула свежий морозный воздух. Был удивительный зимний вечер. Снег шел хлопьями.
А три месяца тому назад тоже был такой же чудный вечер. Она прибежала к ним в комнату, вся счастливая, веселая, с тортиком: «Мальчики, гуляем! Я сессию сдала. Уезжаю на каникулы!» Подбежав к столу, она остановилась, Саша очень сосредоточенно что-то чертил. «А что ты чертишь, а зачем столько карандашей, почему линии разные, тонкие, толстые?» Она так искренне удивлялась, и он стал спокойно объяснять, что такое ТМ, ММ, ПТ… Она его не понимала, но очень внимательно слушала, не смея оторваться от его глаз. Его слегка раскосые карие глаза потеплели, в них появилась нежность. Ребята, снисходительно улыбаясь, посмотрели на разговаривающую пару и решили, что о тортике никто из них и не вспомнит, как минимум часа два, решили оставить вдвоем. Они давно не видели Сашу таким счастливым, может, надумают чего-нибудь.
А она все слушала, моля всевышнего, чтобы он говорил, у него был удивительный тембр голоса. Ее глаза от удивления стали еще больше, их зелень была полна нежности, ласки, понимания. Что-то неведомое стало врываться в его душу: « Неужели, она так смотрит на меня?» Нежность, пробившаяся, начала переходить в какое-то другое русло. Она ничего не понимала, обычно это она много говорила, ее слушали, восхищались, восторгались, ведь она Омара Хайяма знала в подлиннике!
Ее неугомонная натура взяла свое: «Так у меня есть эти карандаши, только в общаге, как раз эти ТМ, я что-то их много купила, пойдем!» Она буквально потащила его, смеясь и шутя начала на него натягивать куртку и шапку. Все это время она что-то рассказывала смешное, они заливались хохотом, весело перебегая через две ступеньки, оказались на улице.
Но сегодня она шла одна, казалось, с того вечера прошла целая вечность. Где та беззаботность??? А ее мечты??? Она остановилась у уличного фонаря. Удивительное зрелище, летящие снежинки: они же не живые, как тогда они могут так заворожено лететь к свету! Они же растают!
Снежинки, подобно мерцающим алмазным хлопьям, при свете фонаря красивы в холодном полете, но тепло не для них. Она протянула ладонь, и снежинки падали и таяли. А вместе с ними оттаивало ее сердце, возвращалась из небытия ее душа. «Жизнь, я люблю тебя!» - кричала она на всю улицу Мельникайте. Прохожим было не до нее, они спешили… А растаявшие снежинки, медленно стекая по ее щекам и рукам, улыбались, улыбались только ей: «Все-таки мы удержали тебя. Пусть легки и хрупки!»
Девочки не узнали ее, она зашла совершенно другой. С какой-то блаженной улыбкой.
«Хоть бы не тронулась, нашла, когда влюбиться», - озабоченно подумала Лена.
«Девочки, что покушать?».
Счастливая Валя, что наконец-то подруга очнулась, забегала, что-то ставила на стол. Но в итоге оказалось, что сегодня 23 число, а за 2 дня до стипендии, увы, в студенческих общагах, хоть шаром покати.
«Есть, что поесть, девочки, живем!!!- кричала веселая Валя.
«Лена, ставь чайник, на 3-м этаже нашла сахар, на 2-м заварку, а за окном – сало! Мальчики – историки дали полбуханки хлеба» …Жизнь налаживалась, сердце успокаивалось… А что у нас там, на полке? О, Хайям!!!
Она уже не помнила, кто о чем говорил, она читала. Ей давно хотелось изучить фарси, эти вязи ее восхищали. «Ну что ж время пришло».
Девочки ее не узнавали. Веселая хохотушка превратилась в ботаника – монашку. Домой возвращалась поздно. Они знали, что ее последней уже выгоняли из областной библиотеки, где она с упоением изучала эти непонятные восточные языки. Подруги постоянно напоминали, что надо поесть, из рук вырывали конспекты, садили за стол. Валя начинала бесконечные рассказы о своих приключениях, она пыталась что-то понять, куда она опять влипла, но руки тянулись к карандашам. «Валь, ты рассказывай, я только попишу чуть-чуть». «Конечно, чуть-чуть, часа как три, пока свет не выключим. Эти чертовы карандаши я скоро выброшу. Зачем тебе столько?» А Валя не унималась: «Может, на танцы сходим, в соседней общаге весело». «Спасибо, раз сходила», - горькая ухмылка исказила ее лицо.
Нет, нельзя ее оставлять в таком состоянии. Девочки созвали всех друзей, пытались что-то придумать.
В библиотеке она на минуту отвлеклась от Хайяма и поймала на себе чей-то пристальный взгляд. Какой-то очкарик, такой неказистый, неприметный, разглядывал ее. Увидев, что его засекли, он быстро отвернулся, начал книгу читать. А она задумалась, интересно, а него была когда-нибудь девушка? Обычно таких не замечают. Ей нестерпимо стало жаль его, и она молча пересела к нему и произнесла: «Привет, давай дружить».
А там, в общаге бурлили страсти, девочки все придумали «Клин клином вышибают», - кричала Валя, откопала где-то красавчика – мачо, уговорили его сыграть роль безумно влюбленного. Заставляли читать стихи.
Они уже целую неделю ходили вместе из библиотеки. У них было столько общего, разговоры переходили от Стендаля, Бальзака к барокко. Она чувствовала с ним такой покой. Дома доводили заботы подруг, только ей надоело им доказывать, что она не сумасшедшая.
Павел оказался аспирантом юридического факультета. Приехал из Свердловска на стажировку в Тюмень. Он был безнадежно влюблен в нее. Как только увидел в библиотеке, он подумал о том, что тут делает такая красавица. Но не смел даже к ней подойти. А когда она сама подошла, аж сердце остановилось, ему до сих пор не верилось, что она с ним может общаться.
«Надо решиться, - думал Павел, - завтра уезжать».
Они дошли до общаги, как всегда она протянула руку для прощального рукопожатия. Но он задержал ее руку и быстро проговорил:
« Я знаю, что не должен все это говорить. Пожалуйста, только ничего не говори. Я люблю тебя и знаю, что ты никогда меня не полюбишь. Моей любви хватит на двоих. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Подумай, не торопись. Я приеду через месяц. Я постараюсь сделать тебя счастливой». Стремительно проговорив, он так же и исчез.
Она оцепенела, до нее не доходил смысл его слов.
«Замуж?».
Она зашла в комнату, упала на кровать и забилась в истерическом смехе. А вокруг забегали девчонки.
«Опять?» – Лене не верилось, что еще могло случиться?
«Чего встали, где успокоительное?» - кричала Валя.
Она смогла к ним повернуться, смех не проходил, и она сквозь слезы проговорила:
«Да не причитайте вы, мне ужасно смешно».
«Ну, все, за стол», - скомандовала Валя.
«Нашла когда пугать».
Только теперь, отдышавшись, она увидела накрытый стол, какого-то незнакомого разряженного типа.
«Наверное, Валин воздыхатель, она у нас падкая до таких красавчиков».
«По какому поводу гуляем».
И тут мачо вспомнил, зачем его пригласили, встал и чопорно взглянул на нее и начал напыщенную речь:
«Дорогая, милая, клевая, в общем, сядем рядом. Твои руки ,как там, пара гусей ли, лебедей…»
Она не верила своим ушам, никогда не слышала, чтобы так коверкали есенинский слог.
«Вы, наверное, ошиблись адресом? Я не знаю, кто Вы такой», - еле сдерживая очередной приступ смеха, спросила она.
«Хватит, хватит» - Валя уже уловила ее настроение, усадила мачо.
«Это просто розыгрыш».
«Ну, что у тебя стряслось?»
Но тут мачо вздумалось сыграть обиженного:
«Ниче себе розыгрыш, я че тут этого, как его Есенина учил».
«Можешь валить, а можешь и вкусно покушать»- суровый тон Вали не давал выбора.
Он встал, хотел что-то добавить.
«Вали, вали, здесь не чокают»,- Валин гневный взор не обещал ничего хорошего.
«Это за что ж мне такое счастье, а девочки, и мачо, и предложение руки и сердца».
«С этого места можно и подробнее».
Валя заохала:
«Не будь дурой, соглашайся, представь только, что ваши дети будут говорить: папа – прокурор, мама – преподаватель».
От Валиных слов опять все засмеялись от души. Валя пыталась обидеться, но сама залилась смехом…
Жизнь окончательно вернулась в свое русло