- Вы на каком кладбище будете отдыхать? - спросил голый, волосатый мужчина с телом, поросшим по всей площади поверхности (кроме пяток и ладоней) чёрными кучерявыми завитушками, как у овцы
- На Ваганьковском! - напыжась, гордо ответил ему худой, поджарый старичок с аккуратным соединительным швом от подбородка до пупка и круговым на лбу под седым взлахмаченным вихром.
- Везёт... - простонал волосатик и замолчал, явно завидуя.
- Вы - писатель, наверное, или какой-нибудь политический деятель? - осмелев, встряла в мужской разговор давно подслушивающая их дебелая дама на соседнем столике в полуспущенной на одно плечо серой простыне и с двумя гиганскими экзотическими фруктами, растущими прямо из её широкой грудной клетки. Ноги дамы были красиво, по-индийски, связаны вместе синей полиэтиленовой верёвочкой.
- Нет, мадам, я - отец крупного бизнесмена, в прошлом - сам крупный чиновник.
- А я - бывшая певица, Нинель. Не помните уже наверное? - грустно-обречённо посЫпала солью себе рану певица.
- Как-же, как-же. Отлично помню и являюсь до сих пор искренним вашим поклонником, мадам,- соврал, не морщась, поджарый седой старичок.
- Очень приятно, - засмущалась объёмная певица.
- Батюшки светы! - вдруг встрепенулась сухонькая и коричневая, как вяленая груша, старушка с белой мочалкой на животе и подбородком, подвязанным бесцветным ситцевым платочком. - С какими людями на старости лет свидиться довелось!
- Подумаешь, Ваганьковское! - воскликнул присоединившийся к ним рыжеватый розово-мраморный крепыш на каталке, выпятив на свет своё главное богатство - большой бурдюк, - У меня один родственник прямо в Кремлёвской стене замурован. И знаете, мне иногда кажется, что он этим не очень доволен.
- Мы же говорим сейчас о живых людях, - упрекнул его вернувшийся в разговор волосатик и убедительно заметил: - А в Мавзолее только один Ильич вечно живой.
- Как он там, горемычный, один-одинёшенек? Тяжко, поди, ему, болезному, ох как тя-я-жко.., - запричитала сушёная старуха.
- Чё это один? - возмутился мраморный и со знанием дела добавил: - К нему посетители ходют, надоели ему уже за столько годов до чёртиков.
- Но выглядит он ещё молодцом,- похвалил вечного вождя бывший старикашка.- И побрит всегда, и ногти в порядке держит, не опускается.
- Только похудел чуток, - заметила с горечью дебелая дама.
- Важно, что его народ его не забывает, - высказался за весь народ поджарый.
Наступила большая пауза, в течение которой все представляли в уме бритого и моложавого Ильича, лежащего в Мавзолее, в окружении посетителей, желающих с ним пообщаться.
- Да, что ни говори, главное - общение, - резюмировал общие фантазии волосатик.
- Нет, лучше 5-го городского - места лучше нет, - нарушил затянувшуюся тишину здоровяк. - Там и скверики зелёные, и люди, в основном, солидные, и скульптурные композиции красивые. Да и воздух чистый.
- Там точно можно познакомиться с престижным мужчиной со своей просторной жилплощадью и цветником во дворе, - размечталась бесстыже разложившаяся молодая, томная девица с роскошным окоченелым телом и спутанной каштановой гривой длинных волос, свесившихся до самого кафельного пола. На большом пальце, с привязанным номерочком, левой девичьей ноги ещё частично сохранился слупленный маникюр с синим лаком, а на сочном золотисто-восковом теле девицы неярко выделялось красивое красное ожерелье от верёвки.
- Лежи ужо! - опять встряла старушка-сухофрукт, - Довстречалася, знамо как! Мужа с двумя малыми дитями кинула, - упрекнула она и ещё больше сморщилась.
- Не выдержала я! - страдальчески, по-бабьи, завыла молодая, - Всё любовь проклятая, - и задёргалась, как под электрическим напряжением.
Все долго смотрели на неё с сожалением, а некоторые, в основном мужского пола, даже с каким-то чуть забытым приятным чувством чувственного вожделения. Девица, порыдав и скосив на них один глаз, это заметила, сразу взяла себя в руки, снова замкнулась в себе.
- Вах, не лублю я это: суета-маета. И раньше не лубил и теперь не лублю. Я так cказал своему старшему, Вано: Слюшай, дарагой, подготовить минэ мэсто в скала, - взял слово, как тост, стройный, поджарый столетний горец.
- В скале? - удивлённо встрепенулись все и повернулись к нему. - Жёстко!
- Вай, почему жёстко? Тело будет сохранять много лэт, и вид сверху какой, красота! - и он еле заметно разлепил губы и издал чмокающийся звук. - Вах! И орел летает.
- Вот ещё, красота! - заржал молодой парень с красивыми тату по всему телу, с серьгой в ухе и несколькими колотыми ранами и продекламировал: - Сижу за решёткой в темнице сырой, вскормлённый в неволе орёл молодой, мой верный товарищ махая крылом, кровавую пищу жуёт под окном...
- Всё! Всё! Хватит! О пище кровавой хватит, не могу уже! Есть хочется! - стала истерично просить дебелая дама.
- А я Крым обожаю. В Крыму буду отдыхать, уже договорился с женой и родственниками, устроят. Там тепло, - похвалился волосатик. - И виноград попросил посадить, чтобы солнце светило и виноград прямо в рот падал.
- Да,- вздохнул через несколько минут молчащий до этого средних лет мужчина с оторванной ногой, которая лежала рядом на столе. - В Крыму земля твёрдая, скальная, а у нас на Украине земля мягкая, чистый пух, и жирная, тёплая, потому что чернозём. А летом в поле ти-и-и-ша-а, степь ковыльная широ-о-о-кая, только ветерок лёгкий веет и звёздочки золотые на тёмном небе сияют. Люблю я смотреть на ночное небо... - мечтательно сначала завздыхал одноногий, а потом и запел: "Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю, чого я не сокил, чого нэ литаю?..."
- И я музыку люблю, - простонал продырявленный гитарист, - и поэтому не могу без шума большого города, людского гомона, звука моторов.- Эх, оставили бы меня хоть на каком-нибудь, но в черте города!
- А вы - Джо?- мягко отозвалась молчащая девица с синим маникюром.
- Да. Узнали? А вы кто?
- Я - Наталья. Сильно вас. Фанаты? - она даже протянула руку по направлению к гитаристу, словно надеялась дотянуться и приложить руку к отметке раны и полечить.
- А то кто! - гордо ответил гитарист. - А может завистники, конкуренты, потому что я у них всю публику переманил и выручку перехватывал.
- А я вас тогда просто обожала, ходила на каждый ваш концерт. Мужа из-за вас бросила, детей оставила. С Ромкой всязалась, чтобы было с кем на концерт ходить.
- Так этот Ромка меня и пырнул.
- Знаю, догадалась,- печально призналась девица. - Люблю я вас. А давайте попросимся вместе... лежать.
- Тебе-то уж точно место за оградой кладбища дадут,- язвительно вставила усохшая бабуля, взявшая на себя роль обвинителя судебного процесса.
- Ой, да сейчас за деньги хоть в самом Колонном зале.
- Точно. У меня остались друзья на той стороне, свяжутся, помогут,- деловито рассуждал голубоглазый гитарист.
- А у меня в молодости тоже любовь была большая, звали его Георг.
Горец-джигит вздрогнул:
- Слюшай, я Егор!
- А я Нина! Помнишь Гурзуф? 75 год?
- Нино?! Это ты?- вдруг воскликнул джигит.
- Я! А это ты, дорогой?- отозвалась дебелая Нинель.
- Где же ты, моя Сулико! - запел гортанно горец.
- Здесь я, любимый, здесь! - сладко ответила новоявленная Сулико, прикрытая на одно плечо грязной простынёй, как греческая богиня.
- Нино, любимая! Что с тобой, дорогая? Как тебя сюда занесло? А я думал, ты будешь мне цветы приносить. Я же из-за тебя подрался.
- Георг, дорогой! Я любила тебя все эти пятьдесят лет после нашей встречи и мечтала, что мы будем жить долго и умрём в один день. Вот видишь, всё сбылось. Ой! Я же совсем голая! - спохватилась дама Треф и хотела зардеться, но у неё почему-то не получилось, потому что кровь уже давно свернулась.
- Да ладно тебе, тут все свои и все равны,- цинично успокоила её распутная девица.
- Не говори так. Настоящий мужчина и после смерти мужчина, - поддержал её голубоглазый Джон,- Посмотри на меня.
Никто не хотел смотреть принципиально, но все посмотрели и увидели, что на удивление всем, на теле гитариста что-то встало торчком чуть ниже живота.
- Ой! - ещё больше хотела зардеться дама, но у неё опять ничего не вышло, но её глаза непроизвольно раскрылись на пару минут на всю ширину орбит, поблуждали по помещению, а потом опять закрылись.- Ох! - издала звук её обширная грудная клетка.
- Обезьяна - сын осла! - возмутился джигит.- При даме? Такой позор! Он смоется только кровью!
- И у меня получилось, и у меня, глядите!- радостно замычал плотный волосатый мужчина в овечьей шерсти.
- А у меня нет. У меня, между прочим, - обиженно пробурчал мраморный здоровяк, - и при жизни такого фокуса не получалось.
- А с виду не скажешь,- удивился одноногий.
- Бесстыжие!- прошамкала сухенькая обвинительница с завязанным ртом.
- А сама-то, сама! - дала волю мести и съязвила сочная девица.- Разлеглась, как на брачном ложе в мужском гареме.
- Ой, батюшки-светы! - спохватилась непорочная бабулька,- Срамота какая! - и стала пытаться связанными руками натянуть на себя казённую простынь.
- Действительно,- заметил строгий стариканчик,- отношение здесь не как к людям, а как к каким-то...- он долго подбирал подходящее слово, и, наконец, нашёл,- каким-то тушам в разделочном цеху мясокомбината. Безобразие! Я этого так не оставлю. Как только попаду по месту постоянной прописки, сразу же свяжусь с кем надо. Положили тут, понимаешь, в голом, неприличном виде. Никакого уважения к личностям.
- Вот именно,- поддержала его мнение полная белая дама,- И холодно, я уже вся прямо заледенела, и кожа сморщилась преждевременно.
- Вай-вай! Нино! Иди ко мне, мой пэрсик, я тебя согрэю! - призвал горячо Георг, отчего всем показалось, что певица действительно чуть-чуть ожила и зарделась.
Все замолчали, пытаясь как-то укрыться получше.
- А это кто там в углу лежит? Спит одетый, в каких-то тряпках , и... воняет неприятно,- потянул носом одноногий, показывая глазами в угол.
- Эй, товарищ!- крикнул за всех самый смелый гитарист.
- Молчит, не отвечает,- констатировал мраморный.
- Некрасиво не отзываться,- жеманно упрекнула дебелая мадам.
- А ну, отзывайся, когда тебя коллектив спрашивает! - призвал к ответственности старичок, по всей видимости имевший большой опыт ведения профсоюзных собраний, и так грозно, что даже мухи, до этих пор кружившие над ним, испугались и переметнулись к бабушке-девственнице.
- Не отвечает,- девица жалостиво,- А может он умер?
- Замёрз, болезный,- застонала старушка, - не выдержал, сердешный.
- Это, наверное, бомж, но здесь все равны... перед Господом. А вы, служивый товарищ,- обратился с укором рыцарь в овечьей шерсти,- не кричите так, не в армии, а в присутственном месте. Здесь, между прочим, общественное место: морг - место ограничения резвости граждан.
- Нет, нет! Место радужных грёз! - воскликнула молодая с синим лаком.
- Место оргий, разврата и гомосексуализма!- оптимистически загорелся каракулевый.
- Тьфу! Христа на вас нет!- опять запричитала вяленая груша.
- А мне нравится: место общей радости граждан, - мягко сказала влюблённая Сулико.
- Вот, точно. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
Это сказал голубоглазый убитый гитарис и запел мотив:
- Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно,
Струна осколком эха пронзит тугую высь...
- Джон!- нежно позвала его сочная девица Наташа и ласково спросила: - А давай вместе лежать за оградой. Там хорошо, свободно, и никто по тебе топтаться не будет.
- Давай, милая.
- Георг! А мы? - замурлыкала дама треф.
- Нино, дорогая, я с тобой только в одном гробу. Иди ко мне, дорогая, мы сцепимся так, что они не смогут нас расщепить и вынуждены будут положить вместе.
Старик стал поглядывать на старушку, она это заметила и словно сразу как-то помолодела. Но смутившись, отвернулась.
А жилистый омерзительно покосился на мраморного здоровяка, а потом поближе придвинул и обнял свою отдельно лежащую левую ногу.
И все дружно запели:
Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно,
Струна осколком эха пронзит тугую высь,
Качнется купол неба большой и звездно-снежный,
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Качнется купол неба большой и звездно-снежный,
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.