1. Дерево
– Мама, а теперь расскажи мне про Жар-птицу, – попросила дочка.
– Это самая красивая птица, на Дереве жизни – ласково начала мама, поправляя одеяло своей 5-летней дочурки.
– Красивее, чем лирохвост?
– Да.
– И даже красивее самого павлина? – не унималась малышка.
– Конечно! Это ведь сказочная птица, – убежденно произнесла женщина.
– Мам, а расскажи подробнее.
– У Жар-птицы и крылья такие же, как у павлина хвост.
Девочка задумалась – совсем как взрослая, – пытаясь представить себе все это великолепие. А потом поманила маму пальчиком. И, когда та наклонила ухо, спросила шепотом:
– А Жар-птица точно-точно ко мне прилетит?
В ответ прозвучало вполголоса:
– Да, обязательно.
– А к кому она не прилетает? – прозвучал неожиданный совсем недетский вопрос.
Поразмыслив, женщина ответила серьезно:
– Наверное, к аватарам.
– А расскажи мне про них.
– Расскажу. Обязательно. Только завтра, ведь сегодня тебе уже пора спать… Баю-баюшки-баю…
2. Огонь
Прошло шестнадцать зим.
Танат просматривал характеристики душ, которые покинут Землю в ближайшие сутки.
Внимание бога смерти привлекла 21-летняя девушка. Ей предстояло уйти из мира в день рождения… и час рождения.
«Странно, у нее же начинается цикл Белой Луны… Вот и ответ: болезнь. Печально это. Уже через год летальные исходы при таких диагнозах прекратятся», – поразмыслив, Танат перевел взгляд на список. Как обычно: время ухода. Причины разные.
Он вздохнул.
Вновь нашел в списке девушку. Открыл космограмму: какая чистая душа. Еще и языком глухонемых владеет. Впрочем, знающие о своей близкой кончине, как правило, сострадательны. И все равно – жаль…
Весеннее небо окрасилось предрассветным заревом. Танат включил на заднем плане радугу. Облачаясь в наряд Жар-птицы, вновь вспомнил диагноз. Подумав, усилил свечение фона: хотелось, чтобы агония была недолгой.
Секунды летели разноцветными алмазами. Танат взглянул вниз, расправляя крылья…
3. Земля
Она знала, что сегодня – самый счастливый день ее жизни. Точнее, утро. Это произойдет на рассвете.
Ее пробрал озноб, но это временно. Сердце… пошаливало. «Волнуется. Уже совсем немного. Осталось потерпеть чуть-чуть, – мысленно улыбнулась она, закрывая отяжелевшие веки, – мне исполнится 21 год. Я буду совсем взрослая».
– Ом-м, – донеслось из динамиков.
Как будто стало больше кислорода, когда в темноте вспыхнула далекая звездочка. Казалось, она стремительно приближается, переливаясь…
Сверху летела Жар-птица. Каждое из тысяч ее перышек играло всеми существующими оттенками цвета – от темно-лилового до ярко-алого. А за Жар-птицей раскинулась величественная радуга…
Полюбовавшись этой неземной красотой мгновение, она подняла кисти рук и произнесла на языке глухонемых заранее приготовленную фразу.
Всего несколько легких движений. Но внезапная усталость навалилась мутной волной, останавливая дыхание.
…И ночь возвратилась.
4. Металл
Гефест рассматривал поляроиды для карм детей индиго.
Предстояло найти оптимальное соотношение актива и пассива. При этом следовало оставить максимальное количество степеней свободы. «Да, это тебе не для Геры кресло ковать», – подумал небожитель, в тысячный раз сворачивая невесомую ленту поляроида. Не так… Опять не так.
– Гефест! Гефест! Свершилось! – Раздался похожий на раскат весеннего грома возглас.
Бог-кузнец внутренне поморщился. «Странный он, этот Танат. Вроде бы уж не первую югу принимает души, пора бы и посолиднеть… столько шуму».
– Что на этот раз, Танатушка? – произнес Гефест, утешая полыхание стен своей резиденции.
– Пророчество сбылось, говорю же, – скороговоркой ответил Танат, сверкая нарядом, – душа осталась в теле. Но не в чуде дело. Игнорируя ритуал, она произнесла жестами: «Прилетай, когда я поправлюсь. Буду тебя ждать». Ты представляешь, Гефест?
И Танат плюхнулся на треножник – изящный львиный зев, – так и не удосужившись сменить облачение на траурно-черное.
– Что-то рановато, – осторожно уточнил Гефест, поправляя подковы.
– Ничего не рано! Течение времени ведь изменилось. В самый раз. Я ждал, ждал, но оказался совсем не готовым. Как юноша, честное слово.
Казалось, бог смерти не мог усидеть на месте. Встал и подошел к поляроиду.
– Что, все корпишь?
– Ой, даже устал. Чую: вот-вот, а сложить не получается, – потеребив подбородок, вздохнул бог-кузнец.
Танат вынул из горна еще красную подкову, дунул крионом и, подцепив несколько колец поляроида, соединил их платиновой пластинкой. Далее повторил такую же манипуляцию со второй подковой. А потом хлопнул в ладоши, дескать, полюбуйся, что получилось…
– Фантастика, – прошептал Гефест, глядя на гирлянду поляроида, – принцип ленты Мёбиуса. Как же я сам не догадался?
– Я использовал подковы как символы восходящего и заходящего узлов… Работа такая, – и, потирая руки от удовольствия, добавил, – рад был помочь. Откланиваюсь.
– Нет. Подожди. Возьми подкову. Возьми, – вдруг предложил Гефест.
– Зачем мне подкова, право?
– Не тебе, Танатушка, а красавице твоей исцелившейся. У нее ведь цикл Белой Луны наступил. На счастье…
5. Вода
Прошел месяц.
В саду зацвели ландыши.
Ей вдруг показалось, что в дверях кто-то стоит. Обернувшись, увидела высокого мрачного ангела с двумя огромными черными крыльями. Он стоял у входа, скрестив на груди руки и небрежно опираясь на дверной косяк…
– Ну, здравствуй, Жар-птица, – произнесла она, чувствуя, что голос дрожит, – дорогим гостем будешь.
Танат стоял в прежней позе. Глаза горели холодным огнем.
– Я рада тебя видеть. Проходи.
Гость не шевельнулся. Только из щелей потянуло холодом.
Она отвесила земной поклон, добавив лишь одно слово:
– Пожалуйста.
– А не страшно, красна девица? – услыхала в своей голове неожиданный вопрос.
– Не страшно, а очень красиво, – тотчас улыбнувшись, мысленно ответила ангелу.
– Не велено мне входить в людскую обитель, – так же беззвучно продолжил Танат, – зачем ты желала видеть меня?
– Поблагодарить за исцеление.
«Вот как… Значит, я в ее глазах – Асклепий. Неувязочка вышла. А ну-ка, пусть объяснит сама», – его мысль пронеслась в долю секунды.
Ангел сменил позу, пошевелив крыльями, словно убеждаясь, что они никуда не делись.
– Почему же ты решила, что именно я?
– Отвечу. Я единственный поздний ребенок своих родителей. Рассказывая на ночь сказки, мама упоминала Жар-птицу. Она пообещала: настанет день и час, когда я увижу это чудо в перьях, и тогда все у меня изменится… И чтобы я жила и наслаждалась каждым мгновением жизни.
– Какая связь? Почему? – уточнил Танат.
– Потому, что каждая секунда жизни приближает мою встречу с этим волшебством… И тогда я решила: как только увижу Жар-птицу, так болезнь покинет меня. Потому что страдание и чудо, – несовместимые вещи.
Танат опустил взгляд, осознавая: «Золотой век наступил. Люди стали как боги. Дождался-таки… Значит, время мне уходить. В прямом и переносном смысле».
Помолчав, он поднял холодный взор и вдруг предложил:
– Можешь задать мне любой вопрос.
Она погасила улыбку, молвив серьезно:
– Мне всегда казалось, что Гефест не может быть хромым. Потому как он бог, а значит, совершенен.
– Верно чувствуешь.
– А почему же миф гласит обратное?
Вечерний гость улыбнулся впервые за время беседы. Ей показалось, что вороненые крылья покрылись тысячами мельчайших разноцветных искр. В ее голове прозвучал ответ:
– Именно Гефест предложил сделать ноги человека слегка асимметричными. Для повышения устойчивости… Мне пора уходить.
– Уже? А когда я увижу тебя снова?
Бог смерти нахмурился, уточняя:
– Зачем?
– К хорошему ведь привыкаешь быстро. Я буду ждать тебя. И потом, я всегда могу выйти в сад…
«Да минует меня чаша сия», – растерялся Танат; его холодный мозг отказывался верить только что услышанному. Вдруг стало трудно дышать.
Так ничего и не ответив, чернокрылый ангел растворился в воздухе.
Она тихонько отворила дверь и вышла в теплый вечер, переполненный изысками ландышей…
На кедровую столешницу беззвучно легла подкова Гефеста.