Глава 10
Заканчивался 1995 год. Несмотря на то, что новостные телевизионные программы больше походили на сводки из зоны боевых действий, Максим продолжал работать таксистом. Нередко оказывался на грани – рискуя попасть в хронику чрезвычайных происшествий. Алексей Николаев чуть не поплатился жизнью столкнувшись с наездом со стороны очередной криминальной группировки. Крепкие ребята в спортивных костюмах и кожаных куртках решили установить свой контроль над городскими бомбилами. Бомбилами теперь называли таксистов. Первые рэкетиры крышевавшие таксистов, относились к Николаеву с уважением, как к бывшему «афганцу», что-то человеческое в них ещё оставалось. И денег с заработка Алексея брали в меру. Извращённое, но всё же понятие о долге и чести. На этот раз вымогатели заломили цену, Николаев достал из бардачка юбилейный вымпел, который ему подарили сослуживцы, по случаю десятой годовщины вывода наших войск из Афганистана. Показал вымпел быковатым парням в спортивных костюмах и осторожно попытался возразить:
– Не стану я платить, я уже рассчитался по своим долгам.
Новенькие авторитетов не признавали, какой-то «шакалёнок Табаки» выскочил из-за спины здоровенного парня, вырвал вымпел из рук таксиста и втоптал в грязь со словами:
– Ты этой тряпкой задницу себе вытри.
Верзила сбил Николаева с ног, без лишних разговоров. Дико смеясь, все четверо стали пинать лежащего на земле таксиста. Верзила был у них за старшего:
– Ну хватит. Смотри, чмо если завтра денег не будет, окажешься у нас в вечном рабстве. Понял.
Чёрный мерседес с остервенело рявкнул, засвистел шинами и укатил. Алексей поднялся с земли, отряхнул одежду и подобрал юбилейный вымпел. Теперь криминальная обстановка в стране менялась буквально каждый вечер. Что до этого дня считалось беспределом, на самом деле оказалось лишь лёгкой прогулкой. Николаев скрежетал зубами, чтобы не заплакать, и спрятал «афганский» вымпел в карман куртки. Наблюдавшие за экзекуцией коллеги даже не пытались ему помочь – с отморозками лучше не связываться, такие ни перед чем не остановятся. Не сегодня наваляют, так завтра, соберут всю банду, отделают так, что мать родная не узнает и повысят оброк. Это знали все. Матвеев подъехал к вокзалу после драки и увидел Николаева с заплывшим глазом и разбитыми губами. Алексей сплюнул сукровицу, Максим протянул ему свой носовой платок:
– Держи. Что случилось? Кто это тебя так? Клиент?
– Нет. Ты их видел, на чёрном мерседесе несколько дней здесь крутились! Уехали уже. Этому беспределу не видно конца.
– Кавказцы?
– Нет русские шакалы. Слышал Витьку Мальцева нашли с проломленным черепом? Машину угнали. Думаю, это их рук дело. Конченные отморозки.
– Говорил, дураку. Зачем тебе новая тачка. Пережди. Потом купишь.
– Я ему тоже самое говорил. Всё кранты.
– Жалко. У него детей трое.
– Трое, говорят.
Молча закурили.
– Нет, Макс, ты как хочешь. А я в Австралию подамся. Может, я не догоняю, объясни. Ты же умный человек. Когда это всё закончится и ради чего я должен это терпеть?
– Не знаю, Алексей. А почему в Австралию?
– А чем я хуже кенгуру. Не хочу, чтобы мои дети, как у Витьки Мальцева без отца росли. Во, полюбуйся.
И быстро зыркнув по сторонам, открыл дверцу своей машины и достал из-под водительского кресла пистолет.
– Боевое. С армии оружие терпеть не могу. Эти суки меня пинают, а я вдруг понял, что не выстрелю. Ни за что не выстрелю. Не смогу. Зачем таскаю его с собой, выбросить надо.
– Конечно, выбрось. Не дай бог, тебя же из него пристрелят. Или кого другого, а пальчики твои. Серьёзно, Алексей, закинь в воду подальше.
– В Афгане всё по-другому было. Там фанатики прут валом, с перепугу палишь в белый свет, как в копеечку. До сих пор помню тошнотворный запах крови, перемешанной с пылью, и ужас. А теперь дожились. На родной земле кровью умываемся.
Алексей убрал пистолет обратно под сиденье:
– Сам знаешь, какой я крутой перец был в институте. И чего дураку спрашивается не хватало! Думал, всё мне в этой жизни трын-трава. Нет, Максим. Всё. Хватит испытывать судьбу. Две войны для одной жизни, это уже слишком. Вчера залётные какие-то всю выручку вымели подчистую. Домой пришёл с пустыми карманами. Палёнкой у Садыка в долг заправлялся. А сегодня эти суки наехали.
– А я заплатил. Они с утра здесь ошивались.
– Я же говорю нечем было. Только с Садыком рассчитался, я ему ещё за масло должен был.
– Пистолет выбрось. Считай легко отделался, а если бы эти сволочи машину обыскали.
– Выброшу.
Матвеев хорошо понимал товарища. Каждый выход на работу превращался в тотализатор или в русскую рулетку. Сначала одного таксиста в год убивали, потом раз в месяц, теперь каждую неделю труп. Максим слушал друга с нарастающим чувством тревоги, у самого на душе кошки скребли и было муторно. Николаев продолжал свою мрачную исповедь:
– Всё, баста, решено. Продам квартиру, дачу, машину и в Австралию, к аборигенам. Всю жизнь горбатился. И вот на тебе. Посмотри. Руки трясутся. Озверели все – одни доллары в глазах. Помяни моё слово, эти суки долго здесь не продержатся. Новые объявятся.
– Объявятся. Я слышал, что у них уже с кавказцами тёрки идут. – согласился с товарищем Матвеев.
– Не выйду больше. Не могу, спёкся. Стоит перед тобой шваль подзаборная, а я унижаюсь как дурак. А что делать? Распахнули куртки, открыли багажник, а там, мать честная! Чего только нет. Уроды обвесились автоматами с ног до головы, супермены хреновы. Ладно, бывай. Смену доработаю и всё.
Матвеев пожал Николаеву руку:
– Бывай!
Хлопнув друг друга по плечу, разошлись. Максиму хотелось оглянуться, понимая, что возможно больше не увидятся, но удержал себя, говорят примета плохая. Мысленно пожелал Алексею удачи, а под сердцем зашевелился уже подзабытый мертвенный холодок животного страха, что ждёт его впереди – неизвестно. Оптимизма он не испытывал. Алексею сочувствовал искренне, было жаль терять друга. Это была настоящая мужская дружба без лишних слов и объяснений. Наверно, так и должно быть. Достаточно, просто знать, что где-то на земном шарике есть человек, готовый в любую минуту подставить плечо. Если кто-то тебе объявит войну. Но войны никто не объявлял, примета времени – нападать исподтишка на безоружных, или стрелять в спину, используя оптический прицел. Люди чувствовали себя бесправными мишенями.
Николаев уходил, не оглядываясь. Он сказал, что хотел, и немного стеснялся своей откровенности. Его сутулая фигура быстро растворилась в морозных сумерках.
Последнее время Алексей часто вспоминал, как много лет назад с двумя дружками случайно заглянул в храм. Молодые люди вынырнули из таких же декабрьских сумерек, и сразу привлекли внимание к себе. Трудно было не заметить трёх оболтусов в полупустом помещении церкви. Парни продрогли на морозе и зашли погреться, остановились у входа переминаясь с ноги на ногу. Казалось бы, незначительный эпизод, но от этих воспоминаний становилось тепло на душе. Алексей всегда удивлялся, почему-то в самые отчаянные моменты жизни он вспоминал тот вечер. Низкие своды древнего храма, тихое потрескивание возожженных свечей и сладковатый запах ладана. Хорошо там, спокойно и даже радостно ему стало. Батюшка выдержал паузу, чтобы юноши успели согреться, но не успели выскочить обратно. И обратился к ним бодрым голосом:
– Эй, горемычные! Оттаяли. Ну идите сюда. Подойдите, подойдите ближе, не бойтесь. Я не кусаюсь.
Священник понимал, что в такой ситуации правильно выбранная интонация имеет решающее значение. И не ошибся. Бабушки прихожанки расступились, освободив путь к аналою. Настоятель был уверен, что его старушки не будут сетовать на то, что прервал литургию и остановил ненадолго службу ради трёх шалопаев. Слово горемычные зацепило парней. Николаев был одет в японскую куртку, только что вошедшие в моду варёные джинсы и сапоги-дутыши. Он сделал шаг вперёд и сказал:
– Почему это горемычные? Слово то какое. Где только выискали?
Батюшка был ненамного старше трёх друзей-приятелей и это удивило студентов. Зачем в попы подался? Делать больше нечего что ли? Они нехотя прошли вперёд. Несмотря на фасонистый вид и задиристость в голосе Алексея, священник сразу почувствовал к этим парням симпатию, и был уверен, что эти случайные прохожие готовы его слушать. По соседству с храмом общежитие медицинского училища, и парни, наверняка, провожали своих подруг. Городской транспорт вечерами ходил с большими интервалами, ухажёры долго стояли на остановке, изрядно продрогли и решили погреться в храме. Других приличных заведений в округе не было. Неподалёку имелось питейное заведение, но по вечерам там стоял дым коромыслом. Для чужаков совать туда свой нос опасно не только для печени, но чревато тяжёлыми последствиями для всего организма в целом. Благодаря этим обстоятельствам и случилась нежданная встреча под сводами старинного храма.
Между тем священник продолжил говорить свою проповедь:
– У одних совесть толстая книга, у других тоненькая брошюрка, у третьих чистый лист. Так кто же из них человек совестливый? Тот, у кого больше страниц, подумали вы. А вот и нет. Совесть есть совесть! Просто обстоятельства жизни разные. Каждому Господь посылает испытания в меру его сил. И когда мы начинаем роптать на свою судьбу, что-то нас не устраивает в своей жизни. Нам кажется другим достаётся всё легко и просто, или кому-то из знакомых повезло выиграть автомобиль. Начинаем завидовать. Почему не мне. Своим роптанием мы восстаём против Господа. Следует помнить об этом. Несите свой крест с молитвою и благодарите Бога за каждый прожитый день.
Батюшка осенил всех крестным знамением, и обратился к студентам:
– А вы трое, идите сюда. Дело есть.
Отец Михаил пригласил их в трапезную, пили чай с простыми ватрушками и малиновым вареньем, и долго беседовали.
– Кто из вас крещёный? – спросил батюшка.
Выяснилось, что из троих приятелей, только Алексей был крещёным, бабушка уговорила внука креститься. В то лето на Лёшку сыпались неприятности одна за другой. Он катался на лошади и повредил руку, потом чуть не утонул, прыгая с тарзанки. Бабушка решила, что это знаки свыше и уговорила Лёшку пойти в храм, пообещав дать за это десять рублей. Кто же откажется получить невидимого ангела-хранителя и десятку в придачу. Когда Лёшка вернулся домой, отец рассвирепел, увидев крестик:
– Это ещё что такое? Мы здесь на копры молимся. Сам без креста и сыну носить не позволю. Снимай сейчас же!
Мать пыталась возразить:
– Ты чего кричишь. Пусть носит пока дома. В школу пойдёт и снимет.
– Снимай я сказал. Я коммунист или хвостик поросячий.
– Да какой ты коммунист, молчи уж.
– Что?!
Лёшка видел, что назревает скандал, и закричал:
– Да хватит вам. Мам, я сниму. Не надо только орать.
Орал отец, и в свои девять лет Лёшка даже знал зачем он это делает. На самом деле, ему не было никакого дела до нательного крестика сына, Николаеву-старшему был нужен повод для скандала. После семейной ссоры отец уходил из дома и появлялся только на следующий день, а мать плакала всю ночь или зарёванная уходила на работу, она работала дежурной медсестрой в больнице. В тот вечер Алексей снял крестик и, как водится, больше о нём не вспомнил.
Отец Михаил подарил ему крестик, двум другим советовал обязательно креститься. А потом отвёз студентов до общежития на своём горбатом Запорожце. Подаренный крестик до сих пор хранит буйную голову Лёхи Николаева. После Афганистана Алексей был в том храме, ему было, что рассказать священнику, но отца Михаила там уже не было. Ему удалось узнать дальнейшую судьбу священника – отца Михаила теперь звали иеромонах Рафаил. И несёт он своё новое послушание, где-то на Соловецких островах. Николаев собирался навестить батюшку, но всё никак не получалось. Много людей встречается нам, только мало тех, о ком хочется думать и вспоминать с теплотой в сердце. Лёха едва мог вспомнить имена тех своих приятелей, с которыми занесло его зимним вечером в маленькую церковь на самой окраине города. Не встречался он больше и с подругой, которую провожал, а вот беседа с батюшкой и чаепитие в храме остались в памяти. Мягкий свет, потрескивание свечей и особенную сердечную доброту отца Михаила. Голос батюшки окутывал и согревал, как греет материнская забота любимое дитя. Николаев не мог сформулировать, что же произошло с ним в тот вечер. Странное ощущение надмирной любви и чего-то значительного осталось в душе Алексея навсегда. Почувствовали ли что-то такое его приятели, Николаев спрашивать не стал. Об этом не говорят.
После прощания с Максимом, он вспомнил, что так и не собрался на Соловки, всё откладывал. А теперь твёрдо решил, что прежде, чем улетит в Австралию, во что бы то ни стало, съездит на Соловки. Из всех его знакомых, остался только отец Рафаил, с кем ещё хотя бы раз ему захотелось увидеться.
Большой город с какой-то заполошной суетой готовился к встрече Нового года. Нарочито громко и напоказ, как это бывает в многочисленной, но не дружной семье. То тут, то там вспыхивали ставшие уже привычными разборки, нередко звучали выстрелы. От шальных пуль гибли случайные прохожие, но всё это уже мало кого потрясало. Даже самые неравнодушные среди горожан устали сокрушаться и затаились. Страна напоминала живущую по звериным законам волчью стаю. Говорят, в роду не без урода. И эти уроды сбились в бандитские группировки и стали промышлять разбоем. Агрессивная часть бывших советских граждан переродилась в вурдалаков. Причём сделали это так быстро, что другая часть таких же бывших советских граждан долго не могла в это поверить. И задавалась вопросами. Как же так? Разве так можно? Люди, что вообще происходит? Убийственный аргумент в виде автомата Калашникова оказался достаточным основанием считать себя умнее других. Вошли в моду пиджаки алого цвета. Над храмами с протяжной грустью плакали колокола и обильно мироточили иконы. Испуганные прихожане всерьёз ожидали конца света. Биржа тщеславия поглощала заблудшие души. Страна с разухабистой лихостью погружалась в беспросветную пучину. Мрак и отчаяние царили вокруг.
Простившись с Алексеем, Матвеев почувствовал, что сильно проголодался и направился к ларьку с шаурмой. Когда он дошёл до остановки, послышался глухой удар, Матвеев повернул голову и увидел лежащее на обочине безвольным мешком тело. Ему даже на секунду показалось, что это Алексей. Приглядевшись, заметил отлетевшие в сторону шапку, портфель и очки в роговой оправе. Незнакомый мужчина мёртвой хваткой, словно спасительную соломинку, крепко зажал в руке ствол ёлки. Вереница «Мерседесов» с наглухо тонированными стёклами, не снижая скорости на пешеходном переходе, промчалась мимо. Из какой-то машины послышался надоевший до тошноты голос модного шансонье, его примитивный шлягер повис на несколько секунд блатными нотками в воздухе. Братва уже начала справлять Новый год. Им было что праздновать, игра в новую русскую рулетку приносила в криминальную казну неплохие дивиденды. Барабан нагана крутился у чужого виска.
Прохожие торопились проскочить мимо того места, где лежал человек, который всего минуту назад был жив. Его наверняка ждут дома, куда он спешил с новогодней елью. Матвеев передумал идти за едой, а склонив голову, быстрым шагом проследовал к своей машине. В эту минуту он поймал себя на мысли, что обрадовался, когда увидел, что лежащий на обочине человек ему совершенно незнаком. Такого прежде с ним не случалось. Настроение было совершенно испорчено.
Развесёлая компания, как ни в чём небывало, вывалилась из авто у модного ресторана. Крепкие парни смеялись и обнимали друг друга. Шансонье горланил любимую песенку криминального хозяина города. Гуляли с надрывом, как последний раз. Бандитов точила мысль, что рано или поздно этой безудержной вакханалии придёт конец. И всё же каждый надеялся на свою фортуну. Вдруг смертоносный механизм даст осечку, и пуля конкурента пролетит мимо. Не было ещё в стране силы способной навести закон и порядок, а потому откровенные бандиты пили и гуляли вусмерть у всех на глазах.
День не задался с самого начала, и Матвеев решил раньше вернуться домой. Позвонил Марине и сказал, что скоро приедет, что лучше всем вместе встретить Новый год в деревне. Всех денег не заработаешь. Не доезжая до ресторана, Матвеев снизил скорость и нырнул в левый ряд. Такие сборища нередко заканчивались стрельбой и можно было легко попасть под перекрёстный огонь. Отъехал немного и вздрогнул от громких хлопков. Грустно улыбнулся. Всего лишь фейерверк. Разноцветные огоньки рассыпались по небосводу известив простых горожан, что новые русские уже веселятся, а значит надо держаться подальше от этого места. На чужом пиру похмелье бывает особенно горьким.