отрывки из "Permis d'aimer" отрывки (2)
"Если Альбер выйдет из больницы, я бы хотела последний раз отвезти его на юг, а нам нужны документы". Я сделала всё, что смогла, продолжала приходить к Марго и она по-детски радовалась, и бежала открывать бельгийское пиво, и пыталась подлить в него "Пикон амер" такой сорт ликёра, которое Альбер всегда доваблял в пиво, забывая, что я сладкое не люблю. Делала Саше самые замечательные, по её словам, бельгийские бутерброды, не то что во Франции - кусок белой булки с шоколадкой внутри. Булка была мягкая, шоколад твёрдый, куски шоколада вываливались из булки, Саша была счастлива, Марго ещё больше. Саша рисовала ей каракули на листе бумаги, моя маленькая королева строго смотрела на меня, когда я кудахтала, и ласково говорила маленькой Саше:"Каждый артист талантлив, и каждое искусство должно приносить доход." И давала Саше монетки, которая та с радостным визгом зажимала в ладошке, зная что на углу, в табачном киоске есть конфеты поштучно, и можно купить разные,и кругленькие и подушечки.Вот!
Альбер вернулся из больницы, я почти сделала документы, осталось только принести их им домой, чтоб они подписи поставили, я принесла, а Альберу успело поплохеть, вот разом, и в тот день мне стало ужасно страшно зайти в комнату где он лежал, ведь назавтра я должна была вернуться уже с карточками готовыми, я струсила, не зашла.Hа следующий день он умер. Так и не пригодились ему документы, так и не свозила его Маргуша в последний раз на юг. Приехали Жаклин и Жан, внуки, правнуки. Мы все попращались с Альбером, но как бы и нет. Нет кладбища, нет могилы, он не хотел. Пепел просто в поле развеяли и будто он остался повсюду.
Марго осталась одна в огромной квартире, окнами на мой садик, кто то другой жил уже в моём курятнике, но остались мои розы, ровненько под окнами у маленькой королевы. Альбер любил приходить и ухаживать за ними, рассказывая что его дед выращивал розы, и что мелкие бутоны надо срезать, давая силу и красоту крупным, не надо жалеть мелкое, если оно даёт силу бОльшему.
Я продолжала заезжать к Марго, силком заталкивала её в ванную, мыла ей голову и пыталась укладывать её белый пушок в одуванчик. Она даже уже смеялась, складывала руки крестом на груди, так чтобы ладошки легли ей на плечи, и начинала быстро в воздухе шевелить пальцами - такой у неё был метод показывать что ей абсолютно всё всё -равно. Бывали моменты когда я к ней заезжала вечером, с приятельницей и мы соображали на троих. Маргуша суетилась, пиво доставалось, принесённое вино ругалось "Ну зачем, Вы же знаете, что у меня есть", воспоминания лились и мы смеялись, порой до часу ночи. Иногда соседка сверху стучала в пол, но Маргуша, по королевски складывала руки крестом на груди, шевелила пальцами у себя над плечами, показывая, как ей всё всё -равно. Наутро докладывала по телефону "Мамаша Вебер, опять жаловалась. Но я ей сказала, Леночка заходила с друзьями, засиделись". Соседка Вебер, старая дева, меня побаивалась, я ещё при соседстве ей "вставляла", чтоб оставила стариков в покое, не то...
Я снова и снова просила рассказать про Матафари, про Конго, про бульдога, мы вспоминали как издевались все вместе над продавцом вина, который истоптал мне газон, как конь, потому что хотел продать нам вино, а я пригласила Альбера и Марго поучаствовать в дегустации. И они весело согласились и пришли, чуть ли не в вечерних туалетах, чем безумно смутили коммерсанта, молодёжи ещё можно втюхать, но таким почётным старикам - никогда. Альбер хулиганил, как юнец, то тут он не расспробовал, то там, то нужно ещё пройтись по тому, чтобы вкус остался. В итоге мы всё у него выпили и ничего не купили. Но повесилились на славу.
Но были и другие моменты. Я звонила всегда перед приходом к Марго, спрашивала готова ли она к нашей вечеринке. Порой она устало говорила: "Леночка, не сегодня, ма шэри, сегодня я противная, грустная и злая старуха. Я бы не хотела,чтобы Вы меня такой видели. Как нибудь в другой раз, когда я буду получше себя чувствовать". И я понимала, что нет в ней сегодня огонька,не смогла.
Такая маленькая, такая сильная. Но ведь даже королевы иногда плачут, просто не хотят что бы их кто то видел.
А она была настоящая, моя королева Марго.
(Мне тебя нехватает, но я подожду, я так долго тебя ждала, что многое в жизни моей уже, почти, не важно.)
Из интимного, маленьких королев.
"У меня не очень много белья, ну такого, Вы понимаете?" - Марго потешно проводила руками по своему телу, и заговорчески мне подмигивала. Я понимала. "Но когда я выхожу из дома, я всегда слежу, чтобы бельё было чистое и не рваное. Ведь если меня собьёт машина, или ещё какой смертельный конфуз, ведь люди в больнице или морге будут меня раздевать, не правда ли?(это "неправда ли" она очень часто употребляла, то ли спрашивала, то ли подтверждала). Как же будет стыдно!!! если у меня бельё не в порядке". Я смеялась и говорила: - "Марго, но если уж случай, по Вашим словам, смертельный, ну какая Вам, ей Богу, разница, что кто подумает?"
"Леночка, мне и мёртвой будет стыдно!"
"Леночка, вот смотрю я современные фильмы, там всё больше и больше постельных сцен. Не то чтобы это меня конфузило, нет...но ведь они никогда (в этот момент она округляла глаза, и мне становилось смешно, что сейчас будет) - не моются, ни до, ни после!!! Это же не комильфо." Тут я уже хохотала в голос.
Как то я предложила ей пойти в ресторан, любой на её выбор. Она подумала и, вдруг согласилась.
"Отведите меня в ресторан, куда мы часто ходили с Альбером". Ресторан оказался самым простецким. Но когда мы зашли, со всех сторон неслось:"Бонжур, мадам Дамбли, как дела мадам Дамбли, хорошо выглядите мадам Дамбли". И я поняла, что не так ресторан ей был важен, как эта память, ела она к тому моменту, как птичка. Я что то заказала, она тоже, но как бы второй частью, после того как я с"ем свою первую. И вот время идёт, а ей не несут ничего. И ей неловко, передо мной, после всех приветствий, полное равнодушие. Я подаю сигналы молоденькой официантке, а она не реагирует. Пришлось встать, деликатно извинившись,зажать эту хвойду в углу, и так её злобным шёпотом отчехвостить.Тут же всё появилось на столе и, моя Маргуша, опять заулыбалась, она заказала любимое блюдо Альбера. Я же давилась, злилась и старалась не зареветь. Не портить ей маленького счастья. У каждого должно быть своё маленькое счастье.
Марго ещё пару раз залетала в больницу, старички они такие вот, неугомонные, и каждый раз повторяла, что мы все должны успокоиться, потому, что помирать на сегодня она отказывается. Она такая вот была.
Один раз ещё будучи соседями, я через окно увидела, как на кухне загорелась салфетка. Орала в окошко, тишина, звонила в дверь никого. Плюнула залезла через окно. Марго смотрела телевизор и ни черта не слышала, пока я на кухне тушила пожарчик. Когда я села и заплакала, что испугалась за огонь, за неё, что никто не отвечал. Она тихонько меня утешала, извинялась, за что не понятно, и бормотала что то типа "Вот фиг ему, а не греночки...вот хотела ему греночки...а все плачут...надо ли плакать из за греночек?"
Старушка, до смерти пугающаяся от вида кузнечика, тошнящая от слизняка в капусте, не удивляющаяся, как я попала к ней в кухню, и не боящаяся пожарчиков. Кто бы сомневался, но только не я.
(Вот тебе на сегодня ещё немного историй о единственной и вряд ли повторимой - Марго Дамбли. Улыбнись!)
Ты улыбался...а я рассказывала.
Я могла бы много тебе рассказывать,настолько это были "разноцветные" люди.
Bот как то звоню я Марго, узнать что нового за недельку, и слышу какое то жалобное мяуканье.
"Марго, что случилось?"
"Ничего,Леночка, у меня сегодня День Рождения и я совсем,совсем одна". Tут же спохватившись, что сказала что то не то затарахтела: "Это ничего, не обращайте внимание, Жаклин и Жан приедут в выходные. И внучка Карин и детки её...", но я уже не слушала.
"Марго, наводите красоту, через часа три я за Вами приеду - будем праздновать день рождения, и никаких дискуссий! Выполнять"
"Но..."
я уже повесила трубку.
Королевы тоже бывают несчастными, они умеют плакать даже перед другими, только по звуку это напоминает мяуканье котёнка.
Быстро, быстренько, пулечкой в магазин. Ага, вот красивая, тёплая шаль, на дворе декабрь, еда...быстро, Марго почти ничего не ест, надо чтоб было быстро, красиво, на тарелочке (ни сковородок, ни кастрюль). Цветы, свечи. Приезжаю за Маргушей. Мать честная, не зря я eё всё же своей королевой Марго окрестила. Ну чисто Елизавета Английская (та что мать) - туфли, куздрюмчик, шляпка (не забываем на улице декабрь), а ей побарабанно.
Без слёз, конечно не обошлось, но других, не горьких, а тёплых. Топилась печка (старушки мёрзнут), горели свечи. Шалька грела крохотную Маргушу. Я снимала на камеру, фигово, потому что к тому моменту от грусти, от собранных сил - дать ей этот день рождения, кажется, я немного переборщила вина. Когда вроде в меру пьян, в меру пристоен, а грусть, как бы сказать - как два жернова, трутся с трудом друг о друга, продираются, но больно в этот момент.
Но мы опять смеялись, и она, как всегда, прикрывала ладошкой губы, будто стесняясь этой вольности, и ... без Матафари не обошлось, куда же без него, уже просто родным стал. И звенел смех-колокольчик Марго. Я получила по полной программе, за поднятый тост "за 90 лет", ух получила, потому что не 90, а 89!!! 89 силь ву пле!!! Cлезинки блестели в уголках глаз, теряясь на её морщинистом, как печёное яблочко, лице.
Так вот мы и жили. Я приходила к ней с цветами и вином, с приятельницами и одна. Она разрешала мне курить в салоне, потому что Альбер курил, а ей это напоминало хорошее и не очень. И оставляла её в огромной квартире, с прокуренным салоном, чтобы на завтра услышать, что мамаша Вебер опять была недовольна нашими раскатами смеха. Чёрт бы с ней, она всегда была всем недовольна, сколько её помню.
Пережили зиму, и весну. Mои неухоженные розы стали зацветать под окошком Марго.
Вдруг, она засобиралась на юг. "За мной приедут", -говорила, "на поезде, я бы ещё раз туда поехала,может последний".
"Леночка, а можете Вы мне сделать химическую завивку? Я бы очень хотела быть глазу приятной."
"Можем, Марго, мы всё можем!"
Приехала, начали, поехали. Чёрт подери, шланг почти протёрся и "груша" от душа отваливается, вода брызгает в разные стороны. Но ведь я, как ты помнишь: как тот мужик-фуйли, на все руки мастер. Тут липкой лентой, там резинкой. Справились, с Божьей силой, я вся мокрая, на полу лужи. Но Марго!!! - опять стала солнечным одуванчиком. Правда, правда, стоит напротив окна - и солнышко блестит в её белых кудельках.
Она должна была уехать на юг, я собиралась через 4 дня в Москву, но строго ей сказала, что как только вернусь, куплю шланг и "грушу" и поменяю ей этот чёртов "фень шуй".
"Леночка, что такое, фень-шуй?"
В этом вся Марго.
Вернулась в августе, купила всё, а менять уже ничего, никому не надо было. Был звонок от нотариуса, что Марго попросила меня предупредить, если что...
И я уверена, что бельё на ней было красивое, чистое и без дыр. Иначе даже "там" ей было бы стыдно.
И как рассказал её знакомый, который и отвёз её в больницу, что шли они по улице, она вдруг остановилась и стала что то бормотать, заговариваясь. Он вызвал скорую, а к вечеру пришла в себя и стала всех уверять, что нет места беспокойству, что она на сегодня помирать не собирается. И просто заснула. И нет ни кладбища, ни могилы, она так же как и Альбер - не хотела этого. Так же пепел на ветру. Её нет, и она есть повсюду. Вот так, по королевски, и ушла. И я очень сердилась на неё, за то что не подождала, ведь знала что я со своей "грушей" ... но может она и права. Kак говорил Альбер "не надо жалеть малое, если оно даёт силу бОльшему".
Я же время от времени еду на нашу улицу, в самом красивом районе нашего города, смотрю на свой всё более и более рушащийся курятник, даже захожу во дворик, глянуть есть ли ещё мои розы. И заглядываю в окна, уже не Маргушеной квартиры, в которой они прожили чуть более 35 лет, вижу другую старушку, другого старичка. Но они не мои, надеюсь у них тоже кто то есть.