Капельки прозрения.
Некоторые моменты жизни человека, закрепленные в его памяти, становятся знаковыми в личной судьбе. Знаковыми в том смысле, что формирует целое направление в его мировоззрении, да и мироощущении тоже. Зачастую как в капле воды в них высвечивается портрет исторической эпохи, сквозь которую пролегает жизненный путь этого человека. Конечно, осознание "знаковости" приходит не сразу, но по прошествии множества лет «капли» эти становятся этакими «линзами прозрения». Полагаю, что они - главное сокровище человеческой жизни. Наряду с достижениями и благодарной памяти других людей о нем самом. Разумеется, если таковые достижения и благодарную память человек сумел оставить. Но ведь по-настоящему полезными и значимыми воспоминания о «капельках прозрения» могут стать только будучи вынесенными за пределы твой черепной коробки и осмысленными чьим-то иным сознанием. А поэтому своим сокровищем – да поделись с другими! Хотя бы устно. И тогда, как мне представляется, ты сможешь узнать их истинную цену.
Ну что же, первой такой «капелькой» в моей судьбе стал момент, который, пожалуй, относится, к самым первым сохранившихся воспоминаний детства. Попробуем просмотреть его со стороны как фрагмент киноленты. Думаю, читателю в этом случае будет легче понять смысл и значение данного эпизода. Да и автору тоже.
… С порожек городской больницы осторожно спускается молодая женщина с трехлетним ребенком на руках. Только что ее сыночка выписали после лечения и вот теперь, пока совсем не стемнело, нужно спешить домой, где ее ждет больной муж и шестилетняя дочь. Как они там, смогли ли сами поужинать?
До дому путь неблизкий, автобус уже уехал, но мальчика опускать на ножки нельзя. Перелом бедренной кости – это не шутки. И хотя врач при выписке заверил, что кость срослась нормально, однако до самостоятельного передвижения еще не скоро. Позади хлопотный и утомительный день патронажной медсестры, потребовавший десяток срочных, но, тем не менее, пеших визитов по всему городу. Но что значит какая-то усталость и предстоящая дальняя дорога с тяжелой ношей на руках, по сравнению с радостью избавления от беды, что так долго и цепко держала ее Сереженьку в своих когтях. А у мальчика свои переживания. Он смотрит на удаляющиеся ярко освещенные окна своей палаты, где он провел в неподвижности бесконечно долгий, мучительной своей непонятностью и потерянностью огромный кусок такой еще короткой жизни и все никак не может поверить счастью обретения свободы.. Он крепко обнимает шею мамы и с ужасом ожидает, что его сейчас же, вот в сею же секунду оторвут от самого дорогого на свете существа и снова уложат в опостылевшее ложе с хищно нависающим коромыслом подвески, и оно вновь овладеет его бедной ножкой. И он снова всю ночь будет смотреть сквозь маленькое окошко в стене на синий фонарь в коридоре, ощущая вселенскую тоску и безысходность… Наконец свет больничных окон тает вдали. Однако пережитое требует выхода. По щекам его текут горячие слезы и он, захлебываясь рыданиями, начинает сбивчиво жаловаться на свою несносную старшую сестру, которая тогда так коварно стала убегать от него, отчего он споткнулся, растянулся на полу и уже не смог подняться. И тут мама, которая только что его целовала и говорила ласковые слова, вдруг резко остановилась, посмотрела ему в глаза и тихим, но твердым голосом произнесла
- Сережа, Танюша не виновата. Споткнулся ты сам. И никогда не жалуйся, если ты в чем-то виноват. Ладно?
Сколько лет прошло с той поры! Сколько событий, правил, требований и истин прошло через сознание, но вот именно эти мамины слова, крепче всех врезались в сознание. Почему? Нет ответа…
…Яркое солнце заливает улицу Московскую и празднично играет своими лучами на крышах домов и стеклах витрин. Летний день далекого 1954 года. В центре Калуги у входа в летнее кафе под тентом стоят два маленьких человечка – восьмилетняя девочка и ее пятилетний братик. Это – моя старшая сестра и я. Девочка очень озабочена . Она хмурится, шевелит губами, старательно пересчитывая несколько медных монет и пару бумажных рублей на ладошке, мучительно пытаясь сообразить: хватит ли этих выданных мамой денежек на карусели в парке и, сверх того, на чего-нибудь сладенькое в этом заведении во главе со строгой толстой тетей у стойки. Мальчик покорно стоит рядом, безучастно взирая на бутылки с ситро, сверкающих на бумажных скатертях столов и отлично знает наперед, что ничего из этой затеи у сестры не получится. Не в первый раз!. За этой сценой наблюдает сидящий за столиком военный с блестящими орденскими планками на кителе мундира. Бывший фронтовик, как я сейчас понимаю. Он поднимается и приветливо улыбаясь, подзывает детей к себе. И вот он миг счастья! На столе оказываются пирожные, сладкие коржики и восхитительно высокая бутылка с крюшоном. Мальчик с набитым ртом сидит на колеях военного, слышит его рокочущий ласковый голос, ощущает, как тяжелая ладонь осторожно гладит по голове. Щека прижимается к жесткому золотистому погону, нос щекочет крепкий запах одеколона. Все это сливается в ощущение какого-то нереального блаженства. Но что-то мешает подняться в небо на этих крыльях чувства и отдаться ему полностью. Какая-то мелочь сбивает все. И тут взгляд мальчика останавливается на лице сестры. Она явно не разделяет восторга своего братика: по-прежнему хмурится, ничего не ест и только что-то бурчит в ответ на вопросы дяденьки- военного. Даже стакан с шипящим напитком стоит нетронутый.
Через десять минут мальчик с сестрой продолжают свой путь в сторону парка. Сестра крепко держит мальчика за руку и вдруг наклоняется к его лицу.
- Знаешь, кто это был?- спрашивает она, приглушив голос.
- Кто? Волшебник? – широко раскрыв глаза шепотом спрашивает братик.
Сестра презрительно кривит лицо.
- Это шпион, понял!
- Почему!?
- А чего это он такой добрый? Шпионы всегда так прикидываются.
Девочка окончила первый класс советской школы и уже успела крепко усвоить от суровых учителей главную заповедь жизни советского человека: будь бдителен - кругом враги народа и заморские шпионы. Берегись! А добрыми имеет право быть только сам товарищ Сталин и дяди-начальники. Ну, иногда и мама с папой. Правда, им вечно не хватает времени быть добрыми и ласковыми…
… Год спустя. Запыхавшийся мальчик вбегает с улицы в комнату к родителям и взахлеб начинает рассказывать о том, как здорово они сейчас вместе с большими ребятами запускали воздушного змея и потом долго искали его в лопухах. Однако, взглянув на лица мамы и папы, он замолкает на полуслове. С мертвенно бледными лицами они с какой-то оцепенелой неподвижностью стоят посреди комнаты и широко открытыми глазами смотрят на своего сына. В глазах родителей застыл леденящий ужас и какая-то безнадежная обреченность. Даже гнева нет в их застывших лицах. И он сразу неким нахлынувшим озарением понимает, что случилось что-то по-настоящему страшное.
- Ты вчера играл с Витькой и Вовкой у нашего крыльца?- едва шевеля губами, тусклым голосом спрашивает мама, - Ты им рассказывал, о чем мы с папой говорили утром?
Мальчик молча кивнул, судорожно сглотнув. Отчего-то он сразу понял, о чем идет речь.
- Что же ты наделал, сыночек!!
Мама медленно поворачивается к отцу, обнимает его и обессилено прячет лицо у него на груди. Ее плечи начинают дрожать в беззвучных рыданиях. Отец гладит ее плечи и отрешенно смотрит куда-то за спину сына, словно ожидает то увидеть нечто неотвратимое, что уже стоит на пороге их дома.
Что было дальше, мальчик так и не смог вспомнить потом. Черный провал в памяти. И спросить об этом потом у родителей он так и не собрался духом. Да и что спрашивать, если дальнейшие события и без того известны. Просто не наступило этих событий. История эта осталась без последствий
А вот предшествующие события были такими. Как-то в очередной раз, забежав с улицы домой на кухню и, притоптывая от нетерпения вырваться обратно к ребятам и торопливо посыпая кусок батона сахарным песком, он услышал как за дверью мама приглушенным голосом рассказывает отцу случай, произошедший в психбольнице, где она в то время работала. О том, как какой-то сумасшедший на всю палату орал в кровати, что Сталин – сволочь, гад и преступник («Толя, ты это представляешь себе!»). И что успокоили его только двойным уколом какого-то аминазина.
Распираемый гордостью за обладание столь прикольным секретом, мальчик выбежал во двор и, не мешкая, тут же поделился этими сведениями со своими закадычными дружками…
К счастью на дворе стоял год 1955-й. Великий страх из материального уже необратимо превращался в виртуальный. Но ведь никто об этом тогда еще не знал…
В портрете той эпохи - застывшая боль и неутоленный гнев в мертвых глазах ушедших поколений. «За что!!!. Почему?!» У истории и у всего нашего народа есть свой неоплатный счет к сгинувшему диктатору. Но и меня есть свой, личный счет к товарищу Сталину. Хотя и не дотянулся он до нашей семьи своими когтями и не успел меня с сестрой сделать сиротам, оторвав от самых дорогих существ, бросив их в ледяной мрак неизвестности . (А была такая опасность, еще гораздо раньше того случая). Никогда я не смогу простить ему тот безнадежный ужас в глазах наших родителей в тот проклятый день. И постоянный, ежедневный страх в последующем. Этот ужас адским пламенем вот уже не один десяток лет сжигает душу и никак не может погаснуть. Не прощу горя наших родственников, потерявших близких в советском гестапо. Не прощу и убийства нашего хрупкого детства, отравленного ядовитыми семенами ненависти к неведомым врагам, а на самом деле ко всем окружающим. Не прощу того, что подонкам и циничным приспособленцам та эпоха подарила режим наибольшего благоприятствования, и что потом долгие годы пришлось жить рядом с ними.
Но и о благодарности я не сказать не имею права. Благодарности к тем людям, которые и в звериной берлоге сталинского общества сумели остаться людьми, сохранить в сердцах огоньки истинно человеческой доброты и скрытой от посторонних глаз порядочности... Поверьте, их было не так уж мало. Просто никто из них не стучал потом себя в грудь, объявляя свое поведение подвигом. А ведь это воистину был Подвиг!
Конечно, на длинной ленте жизни еще не раз сверкали «капельки прозрения», каждая из которых оставляла на этой ленте свой зайчик, но…
Это уже совсем другая история.
г. Калуга 2012 год