Место было нашим извечным бивуаком, в котором мы да местные охотники останавливались в августе, охотясь на утку. Называлось оно Угол. С трех сторон закрытое от ветров перелеском, с, примыкавшей к последнему, густой лесополосой, место было обжитое и уютное. Посреди поляны стоял дощатый стол с двумя лавками, чуть поодаль чернел прокопченный не одним поколением охотников, очаг из диких камней, обустроенный двумя развилками с перекладиной, возле очага лавка-столик, или как все называли "припечек". Выбитая множеством ног палаточная площадка, не зараставшая травой уже несколько лет, размещалась в углу поляны ближе к лесу. За холмом, ограждавшим охотничий приют от "чиста поля", находился не самый приятный, но весьма необходимый объект - мусорная яма, которая заполнялась тем, что невозможно было сжечь. Время от времени, по мере заполнения, охотники вывозили мусор, отчего место выигрывало еще больше, и природа никак не страдала.
Сразу по прибытию занялись хозяйственными хлопотами. Кто палатку на ночь ставить, кто колья рубить, кто воды наносить талой для «помыть-прополоснуть», меня откомандировали по дрова, а когда справлюсь - к Толе-повару на подмогу, дежурным по кухне. Несмотря на частые посещения охотниками этого места, валежника в лесополосе да перелеске было предостаточно, немало было и засохших на корню деревьев. В гуще не прочищаемого молодняка, природа сама производила "чистку" - слабые и не поспевающие в развитии деревца, затененные более шустрыми собратьями, сохли на корню. Тем не менее, каждой командой, отдыхавшей в Углу, привозились дрова с собой, так уж принято было, и все, что не сжигалось, складировалось под "припечком" у очага. Прихватив с собой топор, я направился в перелесок, свалил две засохшие березки, а сухую грушку выдернул с корнем. Собрав с земли несколько крупных ольховых ветвей, я приметил на краю леска замечательную коряжину, спиленного кем-то соснового выворотня. Пень был сухой и смолистый, и из него можно было нащепить много превосходной лучины на распалку. Однако щепить мне не пришлось.
К краю леса примыкал громадный луговой разлив, который летом превращался в небольшое низменное болотце, богатое меж тем утками и куликами. Сейчас же передо мной было целое море воды, и откуда она только берется? Я невольно залюбовался разливом, в центре которого стоял одиноко куст верболоза, торчал прямо из воды. Вокруг куста, художественной окантовкой топорщились из воды высокие болотные куртины, и... двигались. Рука машинально вынула бынокль из кармана, секунда ушла на то чтоб резкость навести: под кустом и вокруг него сидело бесчисленное множество птиц. Многотысячные стаи уток копошились меж куртин, важно раскачивались на легкой весенней зыби группы гусей, строго по видам, на мелководье сотни куликов затевали свою мешкотную возню, гоняясь, друг за другом. Природа ликовала весенним буйством жизни, ликовало и мое охотничье сердце - никогда еще в своей жизни я не видел столько диких пернатых вместе. Упала с неба и важно зашагала по отмели эскадрилья цапель, не потревожив при этом своим появлением ни одного из обитателей этого пернатого рая. Я так залюбовался происходящим, что даже не заметил, как затекли мои руки, державшие бинокль, а уж про дрова забыл совершенно.
- Павлуха! Ты заснул, там что ли! - донесся до меня окрик нашего кока.
- Иду-иду! - крикнул я в ответ, отщепил несколькими ударами пучок лучин, подобрал вязанку хвороста и поспешил на кухню.
- Тебя только за смертью посылать! - сострил повар.
- Или за дичью, - отвечал ему я.
- В смысле?
- От тебе и в смысле - там на разливе, - махнул я рукой, - куст знаешь посредине?
- Ну? - подгонял нетерпеливо меня Толя.
- Баранки гну! Несколько тысяч птиц, из них гусей пара-тройка сотен!
- Да ты что?
- Вот тебе и что, - ответил я, глядя, как Толя нервно мнет в руках ощипанного гуся, - опали птицу, бери ребят, и дуйте - я выпотрошу и варить поставлю, а надо будет, так и вообще сварю шурпу сам.
- Правда? Ой, спасибо! Вот и хорошо! Я мигом! - засуетился Толя, и извлек из багажника машины паяльную лампу.
- Толик, ты что, кабана смалить собрался? - пошутил подошедший к костру Михалыч, - зачем тебе этот огнемет?
- Да быстрее так! Там гуси, - махнул он лихорадочно рукой в сторону разлива, - щас опалю, и пойдем! Вы ж, Михалыч, тоже без трофея еще?
- Никуда твои гуси не денутся, - как всегда неспешно заключил председатель, - Павловича возьмем, и пойдем, он тоже не стрелявши сегодня. Смали!
Толя раскочегарил свое адское орудие, и с гудением прошелся по тушке птицы. Гусь был жирный, но смалить его действительно надо было основательно, пуху хватило бы на подушку точно. Кто-то из ребят меж тем принес талой водицы из лужицы - для черновой промывки харчей, и я сел за чистку картошки. Ко мне в помощники набился Толя-бородач, чему я был, конечно, рад, и в два ножа мы начистили овощей как раз к тому времени, как повар справился с обсмалом. Я забрал у него из рук тушку, и благословил на охотничьи подвиги.
Наши "бестрофейные" товарищи двинули к разливу, Григорий-сибиряк остался в лагере, хотя тоже еще ничего не добыл. Он подсел к нам и стал донимать Толю:
- Вот, Толик, ты ж двух гусей положил, а что как еще два налетит? А можно только одного сбить? - съехидничал Николаич.
- Значит, буду сбивать одного.
- А если вдруг два собьешь?
- А кушать в обед ты что, дорогой, будешь? А? - в том же тоне вопросительно ответил бородач, - Этот гусь вот он, в общий котел пошел, а если будет перестрел, так я и без тебя завтра стрелять-то не буду вообще.
- Так то оно так, да нарушение все-таки может случится... - голосом Матроскина наигранно-подленько промурчал таежник.
- Будет - не будет, собьет - не собьет! Что ты гадаешь, ей-богу?! - вскипел, наконец, Толя.
- Николаич, ты сюда за протоколами ехал или на охоту? - не выдержал и я, - если бумагу марать, то надо было в городе оставаться! А на сознательность нашу давить не надо - мы лишнего не берем.
- Все же... - начал, было, новую фразу Григорий.
- Шурпы не получишь! - перебил его Толя.
- Как так? - не ожидая такого поворота событий, изумился Гриша.
- А вот так! - поддержал бородача я, - законники перспективно незаконных гусей не едят! И баста!
- До свидания! - заключил егерь, - все, иди! Иди отсюда!
Обиженный и недоуменный Григорий нехотя потопал к палатке, которую к тому времени водрузили на площадке наши товарищи.
- Вот же! Птичку ему жалко! - возмутился я, - с таких вот и начинаются разговоры про то какими несчастными и истощенными прилетают к нам весной издалека птицы... Ай-я-яй!
- А сала у этих истощенных на два пальца! - в том же духе продолжил Толя, ткнув ножом в разрез на тушке, - такое несут только те, кто перелетную птицу весной в руках никогда не держал!
- Олухи! - заключил я и продолжил потрошить трофей.
Скоро вымытая и выпотрошенная птица была разделана на кусочки, строго по суставам, и уложена в котел. Туда же пошли куриные окорочка, да пару кусков сала - для навару. Развели под котлом огонь, и костерок весело затрещал в очаге.
С разлива донеслись первые выстрелы.
- Григорий! - крикнул вдруг на весь лагерь Толик, - Гриша!
Из палатки появилась взъерошенная и недовольная физиономия.
- Ты что спишь там уже?
- Во-первых, не ты, а вы! А во-вторых, не Гриша, а Григорий Николаевич! Чего хотел?
- Иди спать дальше! Я с такими умниками не разговариваю! - обиделся бородач.
- Да что ты, в самом деле, шуток не понимаешь?! - не выдержал сибиряк.
- Ты лучше не шути вообще, а то у тебя хреново, получается! - вконец вскипел Толя.
- Ну, все-все! Сдаюсь! Виноват! - заелозил Григорий, - чего звал-то?
- Выстрелы слышал?
- Да, стреляли, - согласился сибиряк.
- Так вот, возьми ружье, да сядь вон в полосе на пень - глядишь, и налетят птахи! Щас ребята их как разгонят!..
Григорий вприпрыжку побежал за ружьем в палатку, и явился оттуда обвязанный двумя патронташами, с очень деловым выражением на лице. Мы прыснули смехом во всю силу своих легких. Не обращая на наш смех внимания, Гриша деловито продефилировал к полосе, где не менее важно уселся на пень, закинув при этом ногу за ногу, да устремив взгляд свой куда-то неопределенно вверх.
Меж тем костер основательно прогорел, и котел начинал важно и басовито гудеть. Мы подкидывали дрова и болтали с егерем о том, о сем. Пригрело весеннее солнышко, и в безветренном углу стало даже жарковато. Ребята выбрались из палатки и уселись с нами у костра покурить-поболтать. Вскоре, пригрело так, что мы были вынуждены сбросить куртки и бушлаты. Все притихли, стихла и стрельба на разливе. Долгожданное весеннее тепло разморило не выспавшихся охотников, и, даже, дувший с утра ветерок стих. И в этой блажи слышалось лишь журчанье многочисленных ручейков, выбегавших сотнями из-под сугробов и переметов, да отдаленные голоса птиц, потревоженных охотниками.
Толя толкнул меня в плечо и показал рукой на Григория. Тот, скукожившись на пне, спал, сидя с ружьем в руках.
- Охотник! - моргнул мне егерь.
- Пускай спит, - сказал кто-то из ребят, - хоть уши от его галдежа отдохнут.
Народ у костра нехотя и негромко хохотнул, и каждый, глядя в огонь, снова погрузился в себя. Вскипела вода в котле, и пришло время первых специев. В котел отправились: лавровый лист, луковица, пара зонтиков сухого укропа да душистый перец-горошек, и сразу запахло, вкусно! Стало еще уютнее у костра, кто потянулся за термосом, кто за сигаретой.
На разливе снова грохнуло несколько выстрелов, как по сигналу все повернули головы туда. Уже значительно ближе бахнули три раза подряд.
- Михалыч стрелял! - едва успел произнести Толя, как над нашими головами засвистели крыльями гуси.
- Гриша пыльнуй! - гаркнул бородач, и сибиряк спросонья встрепенулся воробьем на пне, и как-то по-птичьи завертел во все стороны головой. Наконец, он узрел стаю, вскинул прямо над собой ружье и пальнул из обеих стволов почти одновременно, отчего его опрокинуло навзничь, он слетел с пня и покатился кубарем по земле. Наш дружный хохот был тому аккомпанементом. И пока мы хохотали, а Николаич поднимался, Федор не спускал глаз со стаи.
- Гриша! Смотри, вон гусь валится! - крикнул дядя Федор сибиряку, - беги быстрей, а то уйдет или в траве схоронится!
Действительно одна птица, отлетев от залпа вместе со всей стаей метров на двести, вдруг резко пошла на снижение, а потом вообще кубарем рухнула в траву. Шустрый сибиряк вприпрыжку побежал за гусем, на ходу перезаряжая ружье.
- Ты глянь! И сустав не болит больше! - хохотнул Федор.
- Угу! И давление не скачет! - поддержал его Толя, переводя дух от смеха.
Назад, с трофеем в руках, Григорий возвращался с такой патетической миной, что многие уже плакали от хохота. У меня у самого уже спазмами сводило живот, когда я глядел на прихрамывавшего и оччень важного сибиряка, а перед глазами стоял его акробатический номер на пне! Отдышавшись, все поздравили таежника с удачей, на что он важно откланялся и принялся по-своему смаковать детали происшедшего.
Меж тем котел продолжал бурлить, и смачное варево властно тянуло к себе все чувства и помыслы охотников сытным мясным ароматом. Разгулявшийся на свежем воздухе аппетит давал о себе знать. Григорий Николаевич не выдержал первым:
- Павел, а гуся там, не пора уже пробовать?
- Всего сорок минут кипит, - ответил я и категорично добавил, - пусть варится, рано еще пробовать!
- И вообще, - ухмыльнулся Толя, - тарелку шурпы еще надо заслужить! Тем более, что гусь, к вечеру может стать незаконным, а его поедание - соучастием в преступлении...
- Готов искупить и заслужить, даже соучаствовать! - поддержал игру, ободренный трофеем Григорий.
- Тогда идем по дрова, - приказал Толя и, взяв топор, двинул в лесок.
- Идем! - согласился Григорий и направился в лесополосу, - я там такую лесину видел - на два дня дров хватит!
Ребята тем временем водрузили над огнем чайник, рядом с котлом - чайку сварить да сбить голод. В лесополосе вдруг качнулась верхушка засохшей сосны. Раз, другой - дерево расшатывалось все больше.
- Гляньте, что Гриша творит! - обратил всеобщее внимание дядя Федор.
- Гриша, ты там аккуратно! - предупредил таежника Сергей, - не надорвись!
И пока сосна раскачивалась, Толя вынес из лесу первую охапку дров.
- От же ж балда! Гриша, кончай ерундой заниматься! Все равно не свалишь! - крикнул он таежнику.
- Быть такого не может! - донесся раздраженный ответ Григория из густого подлеска, и вместе с ответом, что-то громко хрустнуло. Высоченная сухостоина со страшным грохотом рухнула из полосы на луг. Следом выбежал и сибиряк.
- Ну, что я вам говорил?! А вы "ерунда" да "не свалишь"! - с этими словами он ухватил лесину за конец и волоком потащил ее к костру. Пыхтя и кряхтя, он таки приволок целое дерево к очагу, перевел дух, и уперев руки в бока, накинулся на Толю:
- Вот, что это такое? А? Анатолий, я тебя спрашиваю? - он указал на охапку хвороста.
- Дрова, - недоуменно ответил бородач.
- Это не дрова! - заключил Григорий, - это пшик! Солома!
С этими словами он повернулся к своей лесине:
- Вот это дрова! Все, давай сюда топор! Такую ерунду можно и без топора заготавливать, - категорично заявил Гриша, и отобрав у Толи топор, стал проворно колоть лесину, отсекая нужных размеров куски. Чувствовались немалая сноровка и большой опыт в его действиях. Все присутствующие даже засмотрелись на "бобра". Наконец он расправился с бревном, разогнулся и блеснул глазами:
- Что засмотрелись? Вон уже и стреляки наши идут! - махнул Григорий топором в сторону подошедших наших товарищей, - стреляли-стреляли, а одного только гуся и взяли! Эх! Нет слов...
С трофеем возвращался только Михалыч, остальные шли пустые, но довольные. Постепенно все расселись вокруг костра и стали смаковать детали. О "стрельбе в падении" Гриши пересказали несколько раз и в разных интерпретациях - насмеялись от души. Незаметно прошел еще час, и шурпа, наконец, поспела. Накрыли стол, и под положенные сто граммов вкусненько отобедали.
После обеда силы покинули многих. Оба Толи и дядя Федор завалились спать прямо на лугу, постелив себе по охапке сена "под бок". Остальные устроились на "припечке" у костра дремотно, неторопливо коротать время до зори. Погода стояла отменная, от чего никто даже и не собирался в палатку. Тихая блажь спустилась на наш лагерь, священный природный покой. Одному мне что-то и не сиделось и не лежалось. Не зная чем бы себя занять, решил заменить пустые гильзы в патронташе новыми патронами из запаса. Пока возился с вещмешком, да перебирал патроны, ко мне подсел Толя.
- Что, не спится? - спросил я у него.
- Да, вроде разморило сперва, а теперь не хочу! - пожал он плечами, и неожиданно спросил, - ты фотоаппарат брал?
- Конечно! В кои-то веки весной охотимся?
- Вот бы подобраться к гусям да поснимать... - замечтался Толя.
- Тут уже не получится! Ребята им такого перцу задали, ни за что не подпустят! - ответил я.
- А вот в другом месте, мог бы и попробовать!
- Где?
- Щас я тебе нарисую, - ответил бородач, и взяв в руки веточку, стал чертить на мокрой земле план, - Смотри!
Быстро и обстоятельно, егерь изобразил мне карту-схему двух близлежащих водоемов, обрисовал мне все залитые водой низины и вероятные места переходов так вроде бы был там сегодня. Рассказал так же, как и откуда лучше заходить.
- Пойдем вместе! - предложил я, - все равно наши стреляки до вечера спать будут.
- Нет, у одного больше шансов скрасть, подобраться, - отмахнулся Толя, - да и "деток" вечером собрать надо будет, чтоб не поблудили в сумерках. Иди!
Я достал из рюкзака фотоаппарат, повесил на плечо свою двустволку, ведь я все же на охоте, окинул взглядом мирно посапывающий лагерь и затопал в сторону Толиных озер.