У неё есть таблетки для забывания. У меня, положим, нет.
Она не помнит всего, чего помнить не хочет, я же то, что не хочу помню исключительно алмазно и хрустально, до гвоздиков и ем эти гвоздики без упоения, ибо они колются и вообще. Она живет, как трясогузка после лоботомии, только ходит, поет и улыбается, и солнце её радует и всякая такая чушь, как солнце и ручьи, и капель, и подобная глупость природы.
Мне же только и снится всякая суть вещей от которой хочется проснуться, я просыпаюсь и закрываю глаза немедленно, ибо оказывается, что все еще хуже, чем во сне и лучше бы туда обратно.
Она бегает по дурацкой Москве, словно ей это нравится и волосы её и всякое такое светятся от восторга и восхищения, а прохожие оборачиваются и думают, "О!".
Я же скрываюсь дворами и разными проулками, и хочу скорее вернутся куда-то, однако, возвращаться некуда и хоть лезь в трубу водосточную и там живи водосточным жителем, хотя конечно мокро и да.
У неё миллион поклонников и у неё каблучки, и она каблучками стучит по мостовым и сбегаются новые и теснят старых, старые падают в овраги и складываются, повизгивая от вожделения недоступности.
У меня же кроме никого никого нет, и только воспоминания о том, что было когда не было и кофе и табурет, хотя и табурет не мой, значит только что кофе, но не хочу...