Маленький мальчик Гилберт Гловерс остался дома один. Хотя, в общем-то, он остался дома в одиночестве не по своей собственной воле - поэтому правильнее будет сказать - маленького мальчика Гилберта Гловерса оставили дома одного. Короче так: Гилберту Гловерсу пришлось остаться дома одному.
Правда, в доме жила кошка - Пинчис - и жилось ей вполне неплохо, если не сказать больше - вполне сносно... Так что мальчик был не совсем один, однако, компания Пинчис не отменяла того, что Гилберта одолевала ужасная скука, и потому он ни на минуту не переставал думать о том, как же себя развлечь (а за одно и Пинчис, которая, к слову сказать, тоже пребывала в скучающем полусонном состоянии (впрочем, тяготило ли оно её - это еще большой вопрос, но Гилберт Гловерс решил, что ей тоже хочется развлечься (и пожалуй только лишь потому, чтобы не чувствовать себя одиноким в своём состоянии безнадёжной скуки)).
Когда Гилберт напряг свои извилины, с таким усердием, что могло показаться, будто они сейчас вспорхнут как стая взбесившихся голубей и напрямик отправятся к божьей матери, у него родилась отличная (на первый взгляд, на второй и на последующие (беглые взгляды)) идея - разыграть спектакль. В качестве главного и единственного зрителя Гилберт рассматривал кандидатуру Пинчис и всерьёз рассчитывал на её активное участие – он предполагал, что ей без труда удастся роль зрителя (ничего сложного - мотай головой вслед за передвижениями главного (и единственного) персонажа (то есть за ним) и всего-то делов.
Гилберт Гловерс в предвкушении своего маленького триумфа (хотя сам Гилберт, несомненно, предвкушал Большой Триумф, подстать ему самому - потому как Гилберт, по правде говоря, вовсе не казался себе маленьким и не считал себя маленьким) нервно потирал руки. Потирание рук вскоре резко сменилось суетой и хаотичными передвижениями по дому - Гилберт побежал к музыкальному центру, дабы создать звуковое оформление будущему спектаклю - включил центр - нашел какую-то эпическую мелодию и принялся рыскать по дому в поисках доспехов (а точнее того, что могло бы послужить ими) - так и не найдя ничего более подходящего, он решил остановиться на папином халате. Так папин халат стал доспехами и собственно всем обмундированием главного и единственного героя - рыцаря Пьера Дю Тераль де Баярда. Коробка, найденная под шкафом - стала шлемом, а в качестве остроносого копья выступила швабра, доселе таившаяся за дверью.
Гилберт Гловерс принял устрашающую позу, нахмурил брови, надул щеки и начал грузно расхаживать перед Пинчис, которая сидела на стуле и облизывалась.
Гилберт Гловерс подумал, что нужно придать действу побольше динамичности и начал безоглядно размахивать копьём (так увлёкся, что, чуть было, не разбил экран телевизора - копьё просвистело в паре сантиметров). Пинчис, в свою очередь, нехотя, без какого бы то ни было энтузиазма, словно её головой двигал какой-то внутренний инстинкт, которому она не могла сопротивляться (а, скорее всего, не очень-то и хотела) следила за происходящим.
Но мальчик Гили был рад и этому - Пинчис выполняла свою задача вполне неплохо, если не сказать больше - вполне сносно...
Гилберт, видя, что дела идут весьма и весьма удовлетворительно, решил, что пришло время наращивать обороты - пора поддать огонька своей актерской импровизации, приправить действо какой-нибудь репликой и броситься с ней, словно с хоругвью в другую комнату
Гилберт, орудуя своим разящим копьём, так раздухарился, что зарычал во всё горло: "Я спасу вас, Луиза!!!" и бросился, было бежать (как было запланировано), но к всеобщему сожалению так неудачно махнул копьём, что тюкнул себе по голове, в результате чего шлем соскочил с головы и шлёпнулся прямо под ноги Гили, изо всех сил пустившемуся в другую комнату - на подмогу Луизе.
Немудрено, что Гили спотыкнулся о собственный шлем и с грохотом распластался на полу. Немного погодя, Гили пришел в себя, как приходят в себя боксёры после нокдауна, поднял глаза на стул, где подобно каменному изваянию возвышалась Пинчис. В этот момент Пинчис, предоставив для обозрения всю свою ротовую полость, сладенько зевнула, позабыв о всяких приличиях. А спустя мгновение и вовсе отвернулась, начав совершать свой причудливый и неизменный ритуал круговых вращений на месте, которым она, как считал Гили, готовила себя ко сну (настраивалась).
Гилберт, смекнув, что публика потеряла к представлению всяческий интерес, опустил голову и прижался щекой к прохладному полу. Прикрыл глаза.
В голове Гилберта незаметно для него самого зажурчал ручеек мыслей.
Мыслей о Луизе.