Я все-таки пришла, хотя шестое чувство подсказывало мне, что этого делать не следовало. Но разве я могла не придти? Он позвонил вчера и каким-то напряженным, странным голосом сказал:
- Давай завтра в «Палочки», часам к десяти! Подожди там, если я вдруг опоздаю. Нужно поговорить.
Маленький японский ресторанчик располагался неподалеку от моего дома и был притягателен неброским уютом, тишиной и вкусно приготовленными блюдами экзотической кухни, ставшими уже настолько обыденными, что воспринимались теперь как повседневная пища.
Единственное, к чему пришлось долго привыкать – это палочки. Есть вилкой, заботливо приносимой официантом каждый раз, было как-то стыдно, а палочки к употреблению не давались, сопротивляясь и устраивая небольшие сюрпризы – то в неподходящий момент скрестятся так, что ничего не ухватишь, то, подцепив все же овальный комочек риса с положенной сверху рыбкой, судорожно крутнутся и уронят раздавленную красоту на стол.
Палочки, запечатанные в бумажную трубочку, подавались парой. Они были вырезаны из одного деревянного брусочка и в бумажке лежали неразделенными. У меня каждый раз возникала коварная мысль: «А может их не делить? Вдруг тогда легче будет ими пользоваться?»
Мой спутник, роман с которым продолжался уже целых два года, удивлялся такой постановке вопроса:
- Как это – не делить? Скажешь тоже! Обязательно надо делить.
И он с хрустом разламывал плотную перемычку, соединяющую две палочки. Приятель привлекал своей искренней жизнерадостностью, умением со вкусом производить все, даже самые примитивные действия. Я помню, как он чистил зубы – умудряясь при этом улыбаться и подмигивать своему отражению в зеркале. После этой процедуры долго полоскал рот и с удовлетворением рассматривал убегающую в отверстие раковины воду.
Я, напротив, с детства была меланхоличной и стеснительной. Мать, вздыхая и возводя взоры куда-то в небеса, называла меня мечтательницей, неумёхой и лентяйкой. Я неуверенно протестовала. Отец молчал – он вообще мало говорил, наверно предоставляя тем самым жене право высказывать общее, семейное мнение. Удивительно, что, рано потеряв родителей, и оставшись совершенно одна, я постоянно убеждалась в том, как они были правы. Я – неумёха, мечтательница и лентяйка!
Поэтому меня так влекло к моему деятельному любовнику – здоровый рационализм и предприимчивость притягивали, как магнит. Он был любвеобильным и щедрым – часто делал небольшие подарки и очень ценил сюрпризы. Например, надеваю куртку, а в кармане что-то лежит. Коробочка, в ней золотые сережки. Какая прелесть!
- Представляешь? В нашем магазине акция была – купишь колечко, а тебе еще серьги дадут, бесплатно!
На мой немой вопрос, слегка смутившись, мой возлюбленный ответил:
- Колечко сестре подарил, она давно именно такое хотела.
Я не расстраивалась, понимая, что нужно быть благодарной и радоваться подарку, ведь мог бы и ничего не дарить. Еще он часто преподносил цветы, приглашал в кафе. Я оттаяла с ним душой, стала увереннее в себе, да что там говорить! Я влюбилась, пожалуй, впервые в жизни. Два года пролетели, как один день. Все чаще посещали мысли о том, что мой избранник, наверно, скоро сделает предложение. Ведь он меня так любил – только слепой мог этого не замечать! Называл разными смешными именами – «моя козочка» из них было самым неромантичным. Звонил каждый день, радовался свиданиям, словно празднику. И я стала ждать…
Я закурила, стряхивая пепел в низкую, похожую на лодочку, пепельницу. Юноша-официант, одетый в черную рубаху и такие же черные брюки, принес пиво. Раньше у них в чести были длинные красные фартуки, мелькавшие в залах, как тонкие язычки пламени. Наверное, их отменили, раз теперь все черно-белое. Черные лаковые столики, белые стены с черным узором. И кому только в голову пришла идея нарисовать черные цветы?
Я поежилась, из окна явственно дуло. Зачем нужно было заказывать холодное пиво? Затянувшись последний раз, загасила сигарету.
Официант тут же схватил переполненную пепельницу-лодочку и что-то проговорил – я поняла, что эту фразу он уже один раз произнес, да только я не услышала… Я сосредоточилась на слове, которое причудливо вплелось в нить воспоминаний, отозвалось настойчиво и неприятно, словно в нем был скрыт некий тайный подтекст:
- Акция! Счастливый час! После двадцати трех часов все, что Вы закажете, мы принесем в двойном размере!
Он покосился на мой нетронутый бокал и добавил:
- И пиво тоже!
Я окончательно очнулась от смутно тревожащих мыслей и спросила:
- А сейчас сколько?
Юноша радостно встрепенулся и доложил:
- Без десяти десять! Вы можете оформить заказ уже сейчас, как раз к одиннадцати будет готово.
И я сделала очередную глупость. Мне страшно подумать о том, сколько глупостей я сделала в своей жизни и сколько еще сделаю! Права была мать вкупе с молчаливо соглашающимся с нею во всем отцом. Мечтательница и лентяйка – вечно иду на поводу обстоятельств, не в силах им сопротивляться! Хотя при чем тут лентяйка? Скорее – неумёха, не умеющая понять самых примитивных вещей.
Вместо того, чтобы подождать еще минут двадцать - и уйти, я сделала заказ и получила теплую салфеточку, две трогательно соединенные палочки и чайничек с соусом. Как видно, небрежное «около десяти» у меня имело довольно широкие временные границы. А уж дополнение «подожди там, если…» вообще отодвигало эти границы куда-то на неопределенное расстояние! Ну что ж! Оставалось дождаться «счастливого часа». И опять мне стало неуютно и зябко – придет ли? Не «час», конечно… Я снова принялась размышлять о том, почему я такая невезучая, и вдруг вспомнила давнишние слова моего вечно опаздывающего спутника:
- Ты – знаешь? Вялая какая-то. Хорошая, но скучная. Нет в тебе огонька – вот мотыльки и облетают стороной!
Я тогда, помнится, заявила, что «мотыльков» не жду, что скромность и надежность лучше авантюризма и легкомыслия. Мой друг со мной, конечно, согласился, но как-то неискренне. Я погрузилась в тоскливые мысли.
И тут произошло нечто, заставившее меня забыть нынешние сомнения, основанные на противно сосущем изнутри чувстве холодной пустоты, возникшем после вчерашнего телефонного звонка. Забыть предчувствие, что непременно произойдет неприятное событие, а я, имея возможность предупредить его, ничего для этого не сделаю, буду покорно сидеть и ждать, созерцая черные цветы на белых стенах. Черное и белое – и никаких отступлений!
В зал для некурящих вошла необычная для этих мест пара. Эта возрастная категория редко посещает подобные кафе, да еще в столь позднее время! Они казались не старыми, но явно пожилыми людьми. Мужчина первым привлек мое внимание. Он был сухощав, с тонкими чертами лица, которое портило большое количество глубоких морщин. По-моему на лице даже имелся шрам, но в этом я не была уверена: сидя далеко, в соседнем зале, могла и ошибаться!
Я сразу окрестила его «белогвардейцем». Детство, заставшее конец великой советской империи, сохранило в памяти киношный образ – прямая спина, горькая складка у рта, тонкие, «интеллигентные» руки. Невольно залюбовавшись этим обликом, я представила его попеременно: то в шинели с перевязанной бинтами головой, то в расстегнутой окровавленной рубахе. Положительно, мне не хватало сегодня героизма, красного цвета и чего-то возвышенного!
Спутница была не менее интересна. Невысокая, изящная и даже слегка жеманная, она двигалась легкими, семенящими шажками. Я мысленно назвала ее «балеринка» - так прямо она держала спину и так подвижны были ее жесты. Маленький рост и некая эфемерность всего облика потребовали именно этого, уменьшительного суффикса!
Лица женщины не было видно – они сели у входа, оживленно жестикулируя и поминутно проверяя, все ли достали из карманов, не забыли ли очки, куда он положил бумажник, не слишком ли далеко повесили пальто и куртку. Оказалось, слишком! «Балеринка» стала требовать перевесить, или, в крайнем случае, пересесть поближе. «Белогвардеец» смотрел на спутницу с умилением. Да-да! Я поразилась его взгляду. Так смотрят на капризное, но любимое дитя. Видно было, что скучать с ней ему - точно не приходилось! Женщина подошла к вешалке, вынула из рукава пальто розовую блестящую шаль. Стало понятно, что она замерзла и ругает спутника за то, что тот сел к дверям. Они стали хлопотливо пересаживаться, а я все не могла насмотреться на эту забавную пару. Мне почему-то казалось, что «балеринка» вот-вот прыгнет на стол и станцует на нем что-нибудь зажигательное, например, канкан. Я не очень представляла себе этот танец, но он удачно вписывался в быт «белогвардейца» и его спутницы.
Наконец, принесли то, что я заказала, и конечно, в двойном размере. Есть сразу же расхотелось, пить тоже. Пиво полностью утратило белопенный ободок и напряженно застыло в прозрачном, холодном бокале.
Я подержала в руках две палочки и нехотя, повинуясь какому-то внутреннему порыву, разломила их. Пришлось уцепить кусочек ролла и отправить его в рот. Вкуса не ощутила, вероятно, нужно было лучше обмакнуть в соус.
За столиком, где сидела странная парочка, происходили интересные события. Я теперь хорошо видела лицо «балеринки».
Не знаю, во сколько лет балерины уходят на пенсию, (да и – балерина ли она на самом деле), но эта, уже наверно, лет сорок, не меньше, находилась на заслуженном отдыхе! Однако своей «балеринчатости», если можно так выразиться, не утратила. Кружевная блузка, крупные жемчужные серьги, типично гладкая, с узлом на макушке, прическа. Я поразилась тому, сколько они заказали. В таком солидном возрасте вредно так много есть, ведь все принесли в двойном размере!
"Они просто жадные!", подумала я и, вдруг вспомнив, зачем тут нахожусь, уставилась на телефон, лежащий на лаковом столике. Время утекло безвозвратно, уже смешно чего-то ждать – глупо и безнадежно.
Временно притихшее неприятное чувство снова навалилось, словно холодная, промозглая ночь за окном. Что я тут делаю??? Уже половина двенадцатого, а он даже ни разу не позвонил. Почему я такая глупая, доверчивая, такая безвольная? Ведь еще вчера поняла все, абсолютно все! Все недомолвки последних недель, повышенный уровень веселья, переходящий в непрерывные шутки и анекдоты. Нормальному человеку не должно быть так весело. Намеки на то, что со мной скучно. И такой напряженный, неестественный голос… Зачем я вообще сюда пришла? Надо было – накричать, нагрубить, отключить телефон… Проявить себя, в конце-то концов. Наверное, именно этого мне в жизни не хватало! Сколько же можно – быть такой неуверенной, зависящей от чужого мнения?
Внутри что-то горело, обжигая, перегорая, но не выходя наружу. Руки теребили холодную влажную салфетку, остро пахнущую мятой. Я глотнула пива, стараясь протолкнуть обратно, в глубину сознания рвущееся оттуда понимание, что больше ничего не будет, счастливый час оказался очередной порцией одиночества, да еще и в двойном размере.
Я немного посидела так, глядя, как ловкая «балеринка» незаметно прячет в свой розовый ридикюль – кажется, так называются маленькие с виду, но очень емкие сумочки с блестящими замочками, принесенные официантом овальные кусочки риса с рыбками, авокадами и прочими водорослями. В этом и был расчет – счастливый час продлится у них завтра утром, когда парочка сможет позавтракать добытыми сегодня вечером трофеями. Они активно переглядывались, смешно напуская на себя заговорщицкий вид.
В какой-то момент женщина вдруг поймала мой излишне внимательный взгляд, но ничуть не смутилась. Они ведь ничего не крали, только применяли военную стратегию. И это их ужасно заводило.
«Белогвардеец» смотрел на подругу с восхищением, а она улыбалась ему нежно и радостно. Сущие дети!
И в этот момент тихо звякнул телефон – пришло сообщение. Теперь уже под взглядом этой забавной женщины я неловко взяла его в руки. Сердце ухнуло куда-то вниз и замерло там в тоскливом ожидании. Текст сообщения и так был ясен, я не угадала всего пару слов. Но они ничего не меняли... Между нами действительно было все кончено.
«Балеринка», проходя со своим спутником мимо, неожиданно посмотрела на меня серьезно. Она слегка улыбнулась такой ласковой и, как мне показалось, мудрой улыбкой, что я внезапно успокоилась, перестала сдерживать душащие меня рыдания и тоже улыбнулась сквозь побежавшие по щекам слезы – доверчиво и открыто. Мне стало чуточку легче, словно самое страшное уже осталось позади. Я видела, как они прошли через холл – суховатые, с удивительно прямыми спинами. «Две палочки» подумала я и опять улыбнулась, всхлипнув напоследок над приглушенным запахом мяты. Кто же они, на самом деле? Кем работали, где познакомились, как прожили свою долгую жизнь – вместе? Наверно, неплохо прожили – подумала я. Пусть они сейчас – в чем-то смешны, в чем-то даже жалки, но им – хорошо вдвоем…
А нам вдвоем – хорошо не было! Не «палочки» мы с ним были, нет! Так, случайные спутники… И как я сразу этого не поняла.
Выйдя на улицу, я обнаружила, что среди осенней промозглой сыри закружился первый снег, и стало намного светлее и спокойнее от его чистого, холодного присутствия. Я посмотрела наверх. Стоит ли жалеть о том, что не сбылось? И не кажется ли мне это, несбывшееся, сейчас – каким-то ненастоящим, неживым? Ответ не оставлял сомнений.
Снег валил с черных небес, попадая на лицо, украшая волосы и воротник красивыми блестками. Его было много - белого, белого снега. Он лежал, словно чистый лист, словно новая страница. И я уже знала, что на ней нужно написать!