Семен Бавлицкий совсем раскис: начальник цеха наотрез отказался перевести его, молодого специалиста, с должности мастера, где он уже два месяца чувствовал себя идиотом, в техбюро. Никакие доводы не помогали, хотя технолог в цех требовался: прежний на пенсию ушел.
- Технолог должен разбираться в производственном процессе лучше любого мастера, не говоря уже о рабочих. Вы, Бавлицкий, учились в техникуме, вам диплом выдали. Поэтому должны уметь все. И руководить рабочими – тоже. И заодно у них учиться.
- Меня учили на технолога или конструктора. А не на мастера.
- Что ж, молодой специалист, учитесь заново. Идите и работайте.
Семен кое-как доработал до конца смены, довольно неудачно помогал молодому токарю заточить резец. Пришлось просить опытного рабочего. Тот ворчал, удивлялся: за что зарплату платят мастеру?
- Ты что это, Сеня, унылый и понурый? - окликнул его молодой и звонкий голос по дороге к проходной. - Я не могу тебе помочь?
Сердце забилось сильнее: сероглазая Валя, чертежница из отдела главного технолога давно ему нравилась. Не раз видел ее, приходя в конструкторское бюро этого отдела. Он знал, что она была замужем, но буквально через день развелась. Знал, что ведет себя, как монахиня. И вот она сама окликнула его и каким-то особым голосом.
Как-то непривычно.
- Да-а ... - протянул он неопределенно и пошел рядом с ней, краснея под ее пристальным взглядом.
- Неприятности в твоем цехе? - спросила Валя участливо, и он почувствовал, что все в мире - чепуха: и разочарование в работе, и трудности домашние, когда рядом такая чудная молодая женщина, а для него и не женщина вовсе, а девушка, ибо не видел он ее мужа и как бы даже не верил в него.
- Понимаешь, Валя, отец при смерти, мать не спит, обмороки у нее, уже три месяца дома – ад, тут еще оказалось, что мастер я никудышный, да и в институте вечернем «хвостов» нахватал.
Они прошли через проходную, где вахтер небрежно обыскал их, и молча двинулись к заводским домам, в одном из которых жила семья Васильевых, где Валя была младшей дочерью.
Бавлицкий жил на три квартала дальше, в домишке, доставшемся по наследству его отцу от деда, участника штурма Перекопа, героя Красной армии - и врага народа Семнадцать лет провел дед в лагерях, но умер с верой в партию.
- Какой ты неразговорчивый, - засмеялась попутчица и взяла под руку Бавлицкого. - А я ведь слышала, как болтаешь с парнями нашего отдела о Космосе, генетике и прочем. Ты очень интересно рассказываешь. И как неаполитанские песни поешь во Дворце культуры, слышала. " О не забудь меня ... " С душой поешь, Сеня. Но - с такой болью! Почему?
- Валя, я бы много мог о себе рассказать, но мы еще мало знакомы - и я боюсь, что ты не поймешь ... Вернее, что ты можешь понять не так.
- Напрасно, я бы постаралась и поняла бы. Ты мне нравишься. Нет, я не влюблена. Не пугайся.
Она вдруг помрачнела. Даже ссутулилась.
- Да и вообще никогда не полюблю никого я. Ненавижу мужчин.
- Я все же надеюсь ... – начал он, краснея.
- Зря. Просто, Сеня, я хочу быть твоим другом. Я вижу, что с тобой что-то творится. Сочувствую. Потому что ты, наверно, неплохой человек. И интересный. Ты веришь в дружбу мужчины и женщины?
- Не знаю. Только я хотел тебе сказать, что ты мне нравишься. Очень нравишься. Давно. Но если ты хочешь, то другом твоим я буду.
- Ты хороший.
Этот декабрьский вечер был морозным в меру и совершенно безветренным. Темноту улиц слабо разгоняли, правда, только рядом с собой, немногочисленные фонари. Глаза Вали в полутьме казались огромными и не серыми, а черными, улыбка - такой доброй и понимающей.
- Вот я и дома, - сказала она, сняла перчатку и протянула руку Бавлицкому с улыбкой. - До свиданья. Не унывай, будь мужествен. Все рассосется.
Он взял ее маленькую, нервную руку в свою широкую ладонь, слегка пожал - и неожиданно для самого себя поцеловал.
Она не отняла руку. Какое-то время оба молчали, не шевелясь.
- Спокойной ночи, - дрогнул голос, выдав волнение Семена.
- До завтра, - почти шепотом ответила Валя и буквально убежала в свой подъезд.
Семена вызвал начальник производства Тартаковер. Говорили, что начинал он свой путь у токарного станка, а институт окончил недавно.
- Ну что, Бавлицкий, не хотите быть мастером? Может быть, вы и правы. Сначала надо бы было вам на всех станках в цехе поработать: токарем, фрезеровщиком, шлифовальщиком. Послесарничать. А потом уже стать мастером. Технологом тоже нельзя вас ставить пока: нахомутаете черт знает что, а это – лишний расход заводу.
Он барабанил пальцами по столу. Закурил. Молчал, разглядывая Семена, как будто следователь на допросе. Так продолжалось довольно длительное время. Зазвенел телефон. Тартаковер поднял трубку.
- Привет. Конструктор нужен? Есть такой. Пришлю. Посмотрите, как будет справляться. Если не подойдет – снова его ко мне присылайте.
Он положил трубку на место, посмотрел на Семена. Крякнул.
- Бавлицкий, пойдешь в отдел главного технолога. Конструктор приспособлений позарез срочно требуется, повезло тебе. И работай, как лошадь, чтоб я о тебе слышал только хорошее. Или вообще не слышал ничего. Еврей обязан быть хорошим работником.
В отделе главного технолога его ждал еще один сюрприз: Валя сидела за кульманом, чертила что-то, совсем рядом с его рабочим местом. Он нет-нет да и посматривал на нее. Сидела она за кульманом как-то по-особенному, не как другие. А ножки у нее такие красивые! И обувь не больше тридцать пятого размера. Милая, милая Валюшенька!
Домой они снова шли вместе.
- Где встречаешь Новый Год? - спросила девушка.
- Не знаю еще. Дома, наверно. Так положено.
- Я тоже, наверно, дома буду встречать. В семье.
Он подумал, что, возможно, Валя ожидала его приглашения в гости на праздник, но не решился пригласить ее, что-то не позволяло. Ругал себя: ведь надо было бы, надо было пригласить!
Снова она подала руку - и снова он поцеловал ее. Хотел решиться поцеловать в губы, но упустил момент наплыва храбрости.
Он до этого только раз целовал девушку в губы, и это было до того сладостно! Вернее, девушка сама поцеловала его, так будет точнее. А потом с другими целовалась. И случился тот дивный поцелуй во время самоволки, когда он служил на аэродроме. Тогда все напились. Он думал, что девушка, поцеловавшая его, будет с ним, но она, перецеловавшись со многими, ушла куда-то с бывалым старшиной.
Почти все солдаты его роты имели любовниц в городке, даже – замужних. А он, старший сержант Бавлицкий, после той гулянки все свободное время тратил на изучение испанского языка. Зачем? Так и не понадобился язык ведь.
Валя - скромная. Она ждет, наверно, что он сам ее поцелует. А он боится показать свою неумелость, колеблется. Такая славная, милая! Вот жена была бы!
- Валя, ты пошла бы за меня замуж? - спросил молодой человек.
- О! Удивил! Это предложение или вопрос? – вместо ответа спросила она грустно, без намека на улыбку.
- Не знаю сам.
- Сеня, ты хороший. Но я боюсь замуж, у меня ... нет, не скажу …
Она вдруг смолкла, поникла.
- Что? Что у тебя? Что с тобой? - спрашивал он удивленно.
Он чувствовал, что хотя она хорошая, милая, славная, но чего-то боится, что ужасно. А, может быть, оно значения не имеет вовсе. И прилив нежности, желания защитить, прикрыть ее собою, овладел его душою.
- Причина страшная...
Она умолкла, заплакала горько, безнадежно. Сникла.
Он растерялся. И – попрощался, извинившись. И побрел домой.
Утром не увидел ее на работе: Валя получила двухнедельный отпуск и уехала в деревню к родственникам. Совсем расстроился Семен: приближался праздник Нового Года, а он так и не пригласил ее. И о женитьбе ляпнул, не подумав. Но быть ей мужем – это ведь счастье!
Между тем, проектирование не простого кондуктора на восемь отверстий продвигалось успешно: все было просчитано, начерчено, деталировка проведена не без помощи Вали.
Он еще и еще раз проверял, выверял.
Осталось посоветоваться с опытными рабочими и дать чертежи на утверждение начальнику конструкторского бюро Нехожеву, пожилому и въедливому человеку с суровым взглядом, тонкими, плотно сжатыми губами и угловатой челюстью.
- Андрей Николаевич, я сделал кондуктор, - сказал Семен, подавая чертеж ему после всех проверок и консультаций.
- Не сделал, а спроектировал, - поправил начальник группы, - еще неизвестно, удастся ли ваш кондуктор сделать. И не известно нам, будет ли толк от его работы. Садитесь, посмотрим, что у вас получилось.
К удивлению обоих, в чертежах все было верно. Корпус отлили, втулки впрессовали, зажали деталь в кондукторе и просверлили отверстия. Получили качественный результат. Конструктора все хвалили.
- Это дело надо обмыть, - сказал Бавлицкому подобревший Андрей Николаевич, - так сказать, закрепить результат.
После работы они зашли в ресторан «Центральный». Угощал конструктор, потом выложил некую сумму и его шеф. Разговорились. И оказалось, что Андрей Николаевич Нехожев – человек добрый и умный. Он рассказал о своем трудном детстве, о романтической юности, о любви единственной - недавно умершей жене, о горьком своем одиночестве.
И вдруг, неожиданно:
- Валю полюбил, Семен? Признавайся, не бойся.
- Не знаю, полюбил ли. Но она мне очень нравится. Очень!
- Славная девчушка. Из рабочей семьи, из крепкой семьи. Младшая она у них, поздняя.
- Знаю.
- Женись на ней, сынок. Лучше, чем она, не найдешь, поверь мне.
Семен был до слез тронут. Особенно этим – «сынок».
Они расстались дружески.
А дома Бавлицкий был ошарашен: в то время, когда он сидел в ресторане, отец умер. Мать в тяжелом обмороке была, ее увезла «скорая». Соседка сидела в их комнате. Она осуждающе посмотрела на него.
- Шляешься, паразит, по ресторанам, вон как разит от тебя сивухой. А отец-то помер. Да и мать чуть не померла с горя-то. Паразит ты, паразит.
Он не ответил. Он был раздавлен.
Мать ушла навсегда ровно через месяц после отца. Она после смерти мужа не хотела жить. Таяла на глазах.
Перед самой смертью позвала Семена:
- Сын, я вот-вот уйду за папой следом. Мне нечего делать на этом свете без него. А ты должен жениться. И обязательно на еврейке. Только на еврейке. Пообещай мне.
- Мама, я уже люблю девушку. Она русская. Но она такая славная!
- Замолчи, сынок. Только на еврейке. Русская тебя рано или поздно назовет «жидом» в момент ссоры. Это будет тем тяжелее, чем старше вы с ней будете. Может быть, она и будет тебя любить первое время, но потом, с годами, ты будешь для нее не милым, а «старым жидом». Поверь, сынок.
- Мама! - закричал он. – Мама, Валя не такая, не такая!
- Такая. Все они такие. Все! Пока ты молодой – хорошо. А когда ...
Матери стало плохо. Он вызвал «Скорую помощь». Ее увезли, а утром он узнал, что осиротел полностью, круглым сиротой стал.
На похоронах матери он не плакал – так же, как и на похоронах отца. Ему было тяжело, он окаменел. Но соседи устроили тризну по всем правилам русской традиции. Его утешали, его ласкали, его поили, потом все пели, потом в пляс пошли. И он пел, и он плясал. И – рыдания, наконец, пришли к нему.
Женщины-соседки помогли навести порядок в комнате после поминок. Он поблагодарил их.
На работе ему выразили сочувствие. Он то и дело утирал глаза. Сердце болело. Голова раскалывалась с похмелья.
Подошла Валя.
- Сеня, у меня нет слов. Ты теперь совсем один. Одиночество – это очень плохо. И поэтому я хочу стать женой твоей, рядом быть. Если ты ...
Тут она страшно покраснела, но добавила:
- Если ты не передумал.
Он вспомнил: «Только на еврейке». И подумал: «Мама, прости меня, но я хочу быть мужем этой девушки».
- Валя, я тебе должен открыть одну тайну. Она может помешать ...
Ему стало душно. Но он должен был сказать это.
- Валя, я еврей.
- Я знаю, - ответила она просто.
- И еще ... Я в паспорте не Семен. Я ... Шмуэль. Так назвали меня в честь моего деда, комбрига, погибшего в самом конце Гражданской войны.
- Шмуэль? Это – Самуил, - сказала Валя. – Твое имя библейское. Оно даже лучше, чем Семен. У папы был друг в юности, его звали Шмулик. Он стал артистом и сменил имя. И фамилию тоже. Недавно прислал письмо.
- Тебя не смущает мое имя? – искренно поразился он. – И нация?
- Все это – ерунда. Я вообще воспитана не так ... как некоторые. Да и русская я не на сто процентов: одна бабушка – татарка, другая – мордовка. Меня совсем другое смущает, - помрачнела она.
- Что же?
- Потом скажу ... если потребуется.
- Тогда пошли ко мне. Ты моя жена с этого момента. Валюша! Идем!
- Ладно, пойдем к тебе, только родителям скажу.
- А вдруг они будут против?
- Они не против.
- Они все знают про нас?
- Конечно. Разве могло быть иначе? Или лучше сначала формально поженимся, в загс сходим? Так будет правильнее. А?
- Как ты хочешь, так и будет, Валюша! Просто, как вспомню, что снова один буду наедине со своими мыслями ...
- Хорошо. Жди, я только скажу папе с мамой.
Они не пошли в загс ни в тот день, ни на следующий.
Откладывали. Других дел хватало.
Валя оказалась прекрасной хозяйкой. Но несколько дней она не допускала его к себе. Каждый раз, когда он пытался поцеловать ее в губы, она бледнела, дрожала, отталкивала друга.
- Я боюсь, - шептала она, вся в слезах.
Это было совершенно непонятно. Он сердился, а однажды заплакал. И тогда она согласилась.
Он был осторожен, очень осторожен. Что-то ему подсказывало, что именно так надо вести себя. Он целовал ее, обцеловывал ее всю, он горел желанием – и вот он входит в нее. Она замерла, слезы из глаз ее лились, она задрожала, когда он начал входить. Но он и сейчас был очень осторожен, он шептал ей слова любви – и эти слова как бы успокоили ее.
Она не один день оставалась в постели безразлична, печальна, стеснительна до слез. Но постепенно привыкла к его нежным и все более горячим, подчас сумасшедшим, ласкам. И в глазах его такую любовь она видела, что и сама становилась все более свободной, все более горячей.
Однажды она ему сказала за ужином:
- Ты знаешь, я росла в семье, где все любили друг друга. А меня все и любили, и баловали. И мне легко жилось поэтому. Я мечтала стать преподавателем русского языка и литературы, как моя мама. Но не вышло. Стала чертежницей.
Она помрачнела, осеклась.
Но тут же бросилась к нему, села на колени, прижалась:
- Зато у меня теперь есть ты. Шмулик мой родной! Я ведь сперва тебя просто жалела, потому что видела, как тебе плохо. Я хотела тебе помочь в жизни. И – все. А ты своей любовью пробудил и во мне чувство.
- Я люблю тебя с каждым днем все сильнее, - горячо прошептал он.
Они были счастливы оба, хотя жили в квартире без удобств. Хотя надо было топить печь, таскать воду на коромысле из колонки, пилить и колоть дрова. Они почти все делали вместе, помогая друг другу, и Семен чувствовал, что не ошибся, женившись на Вале.
По утрам она будила его. Он вставал быстро, они вместе делали зарядку, умывались, вместе готовили завтрак и весело завтракали. Потом вместе, под руку, шли на завод.
Валя забеременела. Когда уже поводов для сомнения не оставалось, она сообщила мужу об этом. Он обрадовался. Он целовал ее животик, поглаживал его при любой возможности, вслушивался приложенным ухом.
Она была уже в предродовом отпуске. По подсчетам родить должна была не сегодня-завтра. Ей сказали, что беременность протекает нормально, и роды обещают быть легкими. Супруги радовались.
Казалось, не будет конца их счастью.
Но грозный Рок решил иначе.
В тот день, едва они пришли с работы, раздался звонок в дверь. Семен открыл – незнакомец, его ровесник, стоял на пороге. Высокий, плотный, он был хмур и злобен.
- Валька дома? – спросил хрипло.
- А вы, собственно, кто такой? – рассердился Семен.
- Не твое дело, - рявкнул тот, отодвинул плечом Бавлицкого и вошел, хрустя сапогами с отворотами, в квартиру.
Увидев его, Валя вскрикнула – и потеряла сознание. И тогда стало ясно Семену, что это – ее бывший муж. Насильник безжалостный.
- Притворяется, сучка, - злобно гаркнул вошедший.
- Валя, Валюша, - стонал Семен, склонившись над подругой и не обращая внимания на мужчину.
Тот, видно, понял, что обморок – настоящий. Сел на стул. Семен схватил трубку телефона.
- Скорая? Женщина потеряла сознание. Она беременна.
Назвал адрес, трепал Валю по щекам. Но безрезультатно. Пощупал пульс – есть!
- Ты зачем приехал? – нервно спросил Семен, глядя не на мужчину, который вызвал в нем ярость небывалую, а на нож на столе.
- Разводиться я приехал. Моя баба требует, живем с ней незаконно, а Валька с ее родителями не торопились развод оформить! Да и ты бы мог поторопиться: нечестно живешь с женой, не расписавшись.
Он грязно выругался.
Трудно сказать, как развивались бы события, если бы не явилась бригада скорой помощи.
- Больную надо срочно госпитализировать, жизнь ее и ребенка – в опасности, - сказала женщина в белом халате.
Валю увезли, двое молодых мужчин остались друг против друга.
В этот момент в открытую дверь вошел Васильев, отец Вали.
- Вот и тестюшка возник, - захохотал незнакомец, и стало ясно, что он пьян.
- Сергей?! – удивился отец Вали гневно. – Правду мне сказали, что ты объявился и сюда пошел. Да как же ты, бандит, посмел? Это из-за тебя Валюшу «Скорая» увезла?
- Явился я как законный муж. Разводиться с женой своей законной. Потому как ты заставил меня жениться на ней, а жить с женой не дал.
- Ах ты, насильник подлый! Ты еще смеешь ее женой называть! Ты ей жизнь сломал в ту ночь, паразит! Зря я тебя не сдал в милицию! Думал Валюшину репутацию спасти, ее я пожалел, не тебя, мерзавца, когда заставил тебя с ней пожениться. Забыл, как на коленях ползал, просил не стрелять из ружья? Трусливый насильник!
- Ты сам насильник! Под дулом заставил меня. Да я и сам был не против жениться на ней. Так ведь не захотела жить со мной, простить не могла, видите ли. Какие мы нежные!
Этот диалог Семен слушал с горьким ужасом.
Теперь ему стало ясно. почему боялась Валя близости с мужчиной.
- Посмотри на него, Семен! – говорил Васильев. - Этот подлец воспользовался тем, что вся семья в том сентябре была в отпусках. Валюша в десятом классе училась, одна дома осталась. И он пришел вроде бы по-соседски попросить взаймы десятку. Врал! А она, глупенькая, открыла ему дверь. Ночью... И десятку эту в руке держала. Разве могла она сладить с ним, здоровенным?! – пояснял Васильев Семену.
Бавлицкий окаменел, слыша все это. Он думал только о Вале. Сколько вынесла бедная! А этот сидит, нагло улыбается! Она может из-за его визита погибнуть. Суда она не вынесет – со всеми жуткими для нее вопросами! Да и разведут ли их? Выход один: убить! Спасти Валюшу и ребенка! Пусть посадят за это!
Он снова посмотрел на нож, которым собирался резать купленное на рынке мясо. Странное спокойствие охватило его: он знал, что делать, знал, как сделать, а это – главное. Это – как кондуктор вычертить по заданию.
Но Васильев его опередил:
- Вот что, Сергей. Хотел я тебя пристрелить. Да не стоишь ты того, чтобы срок получить. Мне другое надо сделать: подам я на тебя жалобу за изнасилование моей дочери. И дадут тебе не меньше пяти лет. По закону.
- Ну и тебе, старый хрен, дадут за то, что ружьем, картечью заряженным, взял меня на испуг.
- Пусть и мне дадут. Пусть. Лишь бы Валюша тебя не видела.
- Как же! На суд все равно ей идти. И там увидит меня, и снова грохнется в обморок.
- Верно... Не подумал я...
В это время зазвенел телефон. Бавлицкий поднял трубку. Лицо его посветлело, глаза заискрились.
- Спасибо. Спасибо вам, - радостно прокричал.
Повернулся к тестю.
- Валюша родила девочку. В машине «Скорой помощи». Вес, говорит доктор, примерно три кило. Просила срочно позвонить нам, чтобы не волновались, она чувствует себя хорошо.
- Слава Б-гу, - перекрестился Васильев. – А я уж совсем было пал духом. Скорее бы увидеть ее и ребеночка.
Вновь зазвенел телефон.
Побледневший от дурных предчувствий Семен бросился к нему, приложил трубку к уху – и закивал, закивал головой.
- Спасибо, спасибо вам, доктор.
Положил трубку. Повернулся к Сергею.
- Доктор сказал, что Валюша готова встретиться с тобой в суде. Как только выйдет из роддома. И она не упадет в обморок. Никогда больше.
Васильев улыбнулся.
- Слава Б-гу. Что ж, Сергей, и ты поблагодари Вс-вышнего, потому что если бы не этот звонок ... Только помещение освободи побыстрее. Не место тебе здесь.
9 марта 2012 года.