ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Зала в доме Анжело.
( Входят Анжело, Эскаль, судья, Провост, стража, слуги и другие участники свиты.)
АНЖЕЛО:
Мы умудрились уподобить пугалу закон. Закон — не пугало, его не клюнешь слёту, на нём не место птичьему помёту.
ЭСКАЛЬ:
Конечно, так, но всё же лучше ранить, чем убить. Ведь жертва, за которую прошу, наследник благороднейших кровей. Но, зная вас и вашу добродетель, надеяться хочу, что вы суровому закону не дадите хода. Пусть даже по ошибке, в плену любви и чувств высоких пребывая, подобное случайно совершить могли и вы, за что сегодня порицаете и судите сурово.
АНЖЕЛО:
Быть искушаемым — одно, предаться искушению— другое. Не удивлюсь, что средь двенадцати присяжных найдутся воры, более виновные, чем нами осуждаемый на казнь. Лишь осуждённых суд карает.. Ведь каждый знает: ворюгу вор осудит, а закон — признает. Не очевидно ль, что, увидев драгоценность, её мы с пола поднимаем, а не заметив, мимо следуем, не думая о ней. Его вину с воображаемой моей равнять не буду. И если я, его судья, когда-нибудь такое совершу, как он, то и меня по тем законам пусть осудят и смерти предадут без сожаленья. Он должен умереть.
ЭСКАЛЬ:
Да будет так, как вам диктует мудрость.
АНЖЕЛО:
Провоста пригласить.
ПРОВОСТ:
Я — рядом, ваша честь.
АНЖЕЛО:
Чтоб завтра в девять по утру был Клавдио казнён. К нему священника ведите, пусть обречённого на смерть готовит он к финалу странствия земного.
(Провост уходит.)
ЭСКАЛЬ (в сторону):
Прости же, господи, прости его и нас,
Грех одному — беда, другому — спас.
Один от смерти каждый раз уходит,
Другой её без времени находит.
(Входят Элб, стража с Фротом и Помпеем.)
ЭЛБ:
Ведите их скорей сюда. Коль эти господа, себя считая главными средь прочих, творят такие беспорядки в государстве, то я не знаю, что такое истинный закон. Ведите их скорей сюда.
АНЖЕЛО:
В чём дело, господин? И как вас величают?
ЭЛБ:
Коль ваша милость мне позволит, я — герцога несчастного констебль. Зовут же меня Элб и всё тут. Опора главная моя — Фемида, ваша честь. Пред ваши ясны очи двух отъявленных молодчиков представлю.
АНЖЕЛО:
Молодчиков? Какие же молодчики они? А, может быть, налётчики они?
ЭЛБ:
Я, ваша честь, не знаю, кто они, но точно знаю, что мерзавцы. И нет в них ни единой чёрточки, достойной христианскому началу.
ЭСКАЛЬ:
Отлично сказано. Вы умница, констебль.
АНЖЕЛО:
Что замолчал? Давай же, говори!
ПОМПЕЙ:
Он, ваша милость, говорить не может. Он слишком беден, чтобы с вами говорить.
АНЖЕЛО:
А ты откуда взялся?
ЭЛБ:
Трактирщик он в борделе. Служит вредной бабе, чьё заведение, по их словам, снесли в предместье. Теперь же завела она парилку с дурною славою, как сломанный бордель.
ЭСКАЛЬ:
Откуда ты об этом знаешь?
ЭЛБ:
Об этом мне поведала жена, которую особо презираю...
ЭСКАЛЬ:
Как может быть? Твоя жена?
ЭЛБ:
Да, сударь, да. В правдивости ей, слава богу, не откажешь.
ЭСКАЛЬ:
За что ж тогда её ты презираешь?
ЭЛБ:
Себя я презираю также, как она. И если этот дом не сводни, то очень жаль, что это дом не сводни, а дом терпимости всего лишь.
ЭСКАЛЬ:
Откуда ты, констебль, это знаешь?
ЭЛБ:
Откуда ж знать мне, как не от жены. И будь она податлива на ласки, давно бы там разврату и потехам предалась.
ЭСКАЛЬ:
Стараниями бабы вредной той?
ЭЛБ:
Да, сударь, происками миссис Овердан. Жена же плюнула обидчику в лицо, и этим дело завершилось.
ПОМПЕЙ:
Да нет же, ваша милость, всё не так.
ЭЛБ:
Так докажи перед лицом злодеев, что ты честный человек.
ЭСКАЛЬ:
Несёт он бред, не кажется ли вам?
ПОМПЕЙ:
Представьте, сударь, дама на сносях приходит в дом и требует подать ей чернослива.. А в доме-то всего два чернослива в тот момент и было. Лежали на дешёвенькой тарелке за три пенса. Вы, ваша светлость, видели такие. Они, конечно, не фарфор, но все же...
ЭСКАЛЬ:
Довольно же, довольно о тарелках.
ПОМПЕЙ:
Вы правы. Заявляю смело — не в тарелках дело. Ведь миссис Элб, как я и говорил, была уже с огромным животом и пожелала чернослива на тарелке. Но я же говорю, что на тарелке было два несчастных чернослива, поскольку остальные Фрот себе уже засунул в рот. Да вот и сам он — Фрот. За всё он уплатил сполна, иначе я не пытался бы ему отмерить сдачу. Ты помнишь, Фрот, три пенса не хватило у меня на сдачу?
ФРОТ:
Да, не хватило.
ПОМПЕЙ:
Как раз тогда, когда ты хрумкал костью чернослива.
ФРОТ:
Да, так оно и было.
ПОМПЕЙ:
Ты помнишь, как я истину изрёк о том, что лучшего лечения на свете нету, чем строго соблюдать диету.
ФРОТ:
Ведь это так и есть.
ПОМПЕЙ:
Ну, что ж, тогда...
ЭСКАЛЬ:
Ну, хватит, дурень, перейдём же к делу. Скажи же, наконец, что с женщиной стряслось и, чем её супруг так недоволен? Да не тяни же, что случилось с ней?
ПОМПЕЙ:
Нам до неё пока не дотянуться.
ЭСКАЛЬ:
Вот уж чего совсем мне не хотелось.
ПОМПЕЙ:
Но до неё вы, сударь, всё же доберётесь. Прошу вас, посмотрите-ка на Фрота. В День всех святых отец его скончался. Не правда ль, Фрот ? Доход наследнику от папеньки достался. В День всех святых, не так ли, мистер Фрот?
ФРОТ:
Да, накануне.
ПОМПЕЙ:
Ну, вот и славно. И в этом кроется вся суть. Он, сударь, как и говорил, сидел на стуле в «Виноградном зале», где часто сиживать любил, не так ли?
ФРОТ:
Конечно же любил. Тепло там и светло зимою.
ПОМПЕЙ:
Вот, видите: всё — истинная правда.
АНЖЕЛО:
Так утомительно и длинно, как в России ночь, мне некогда — я удаляюсь прочь. Надеюсь, обоснуете причину — всех выпороть по долгу и по чину.
ЭСКАЛЬ:
На этот счёт, барон, не сомневайтесь. Всех вам благ.
(Анжело уходит.)
Который раз я спрашиваю вас, что сделали с женою Элба?
ПОМПЕЙ:
Который раз и первый раз с женою Элба не случилось ничего.
ЭЛБ:
Но всё же вы его спросите, сударь, что он с моей женою сотворил.
ПОМРЕЙ:
Спросите же меня, спросите.
ЭСКАЛЬ:
И что же этот господин ей сделал?
ПОМПЕЙ:
Взгляните, сударь, человеку этому в лицо. Любезный Фрот, взгляни-ка ты на господина. Не зря я это говорю. Лицо его вы, сударь, рассмотрели?
ЭСКАЛЬ:
Да, рассмотрел.
ПОМПЕЙ:
Нет, нет, внимательней смотрите.
ЭСКАЛЬ:
Гляжу, гляжу я, ну и что?
ПОМПЕЙ:
Дурное видите чего-нибудь в лице?
ЭСКАЛЬ:
Нет. Не вижу.
ПОМПЕЙ:
Клянусь на библии — уродливей лица на свете не бывает. С таким лицом плохого женщине не сделать! Желал бы мнение от вас услышать, сударь.
ЭСКАЛЬ:
А он ведь прав, констебль, что скажете на это?
ЭЛБ:
Во-первых, во-вторых и в-третьих: о доме много разговоров, о Фроте разговоров тьма и море сплетен о хозяйке.
ПРОМПЕЙ:
А потому и о супруге Элба разговорчиков не меньше.
ЭЛБ:
Ах, негодяй ты и презренный лжец! Ещё не наступило время, когда бы о моей жене носились сплетни по округе из уст мальчишек и бродяг.
ПОМПЕЙ:
И до замужества её о ней уже ходили разговоры.
ЭСКАЛЬ:
И кто ж правее правого, скажите? Мне истину скорее назовите.
ЭЛБ:
Ах, негодяй! Ах, ты злодей! Ах, каннибал несчастный! Какие и куда ходили разговоры до замужества её? И если были таковые разговоры, то, сударь, я — не не герцогский констебль. Извольте, каннибал, всем это доказать, иначе буду вынужден к ответу вас призвать.
ЭСКАЛЬ:
А если бы он по уху заехал, была бы и причина и потеха.
ЭЛБ:
Ах, ваша честь, благодарю. Но, как же, сударь мне злодея наказать?
ЭСКАЛЬ:
По правде говоря, я полагаю, что если человек грехами переполнен, то по пути он их всегда роняет, а вслед идущий в торбу собирает и, как ни странно, все их повторяет. Иди же собирай и познавай.
ЭЛБ:
Спасибо вам за это, сударь. Вот видишь, как все просто, негодяй! Иди же и греши, а я — вслед за тобою грешки твои попробую на вкус и оценю.
ЭСКАЛЬ:
Откуда родом вы, приятель?
ФРОТ:
Да местный я — из Вены.
ЭСКАЛЬ:
А правда ль, что доход у вас солидный?
ФРОТ:
И это истинная правда, сударь.
ЭСКАЛЬ:
А вы чем промышляете, любезный?
ПОМПЕЙ:
Служу трактирщиком у вдовушки одной.
ЭСКАЛЬ:
Как величать твою хозяйку?
ПОМПЕЙ:
Зовут хозяйку миссис Овердан.
ЭСКАЛЬ:
А много ли мужей сия вдова имела?
ПОМПЕЙ:
Девятый муж последним был по счёту.
ЭСКАЛЬ:
Ну, надо же — девятый! Идите, Фрот, сюда. Вам, мистер Фрот, с трактирщиком водиться не годится: он вас загонит в — угол, вы его — в петлю. Ступайте-ка отсюда прочь. Я чтобы более о вас не слышал никогда.
ФРОТ:
Я, ваша светлость, вам признателен весьма. Меня в трактир никто не тянет — тяну я сам в трактире пиво.
ЭСКАЛЬ:
Довольно же об этом, мистер Фрот, прощайте.
(Фрот уходит.)
Теперь же, господин трактирщик, подойди ко мне. Как величать тебя, трактирщик?
ПОМПЕЙ:
Помпей.
ЭСКАЛЬ:
Фамилия?
ПОМПЕЙ:
Мне проще показать, а не назвать (показывает на свою задницу).
ЭСКАЛЬ:
Уж это точно, что она — в твоей фигуре значащее место. И в этом смысле ты — Помпей Великий, хотя я полагаю — сводник под прикрытием трактира. Чтоб хуже не было, мне правду говори.
ПОМПЕЙ:
То правда, господин, но как же мне бедняге жить?
ЭСКАЛЬ:
Ты жить, Помпей, намерен этим? Что мыслишь ты об этом ремесле? Ты полагаешь, что закон тебе позволит это делать?
ПОМПЕЙ:
Ах, как хотелось бы надеяться на это, ваша милость.
ЭСКАЛЬ:
Закон, Помпей, такого не позволит в Вене.
ПОМПЕЙ:
Но если это запретить, придётся в евнухов парней всех обратить.
ЭСКАЛЬ:
Не так, Помпей, не так.
ПОМПЕЙ:
Без нас и вправду невозможно. Скажу вам, сударь, я без лишних шуток: не нужен сводник, коль не будет проституток.
ЭСКАЛЬ:
На это мы и делаем упор — петля поборется за это и топор.
ПОМПЕЙ:
За десять лет топор с петлёю сравняют город весь с землёю, придётся головы другие нанимать. Готов я с вами, сударь, спорить: такой закон забудут вскоре. И вот тогда-то, думать смею, вы, сударь, вспомните Помпея.
ЭСКААЛЬ:
Помпей-пророк, возьми совет мой впрок и повода для жалоб не давай. Иначе я, как Цезарь гнал Помпея вспять, из Вены вышвырну тебя и выпороть велю прилюдно. На этот раз прощаю, будь здоров.
ПОМПЕЙ:
Вас, сударь, за совет благодарю,
(В сторону)
скажу я смело: как поступать — решат мои душа и тело.
Когда и где, скажите, было,
Чтоб ездока порола сивая кобыла?
(Уходит.)
ЭСКАЛЬ:
Ваш, мистер Элб, пришёл черёд ответить. Как долго вы к констеблях честь имеете служить?
ЭЛБ:
Семь с половиной, сударь, лет.
ЭСКАЛЬ:
Я так и думал — вы не новичок. Семь полных лет вы говорите?
ЭЛБ:
К тому ж ещё и половинка, сударь.
ЭСКАЛЬ:
Вам не по силам эту службу выносить. Замены надо бы просить.
ЭЛБ:
Замена — есть, достойной — не находят. Не долго люди в чине ходят: лазейки ищут службы избежать. Приходится служак за деньги уважать. Вот и выходит — нету перемены, служить до гроба мне без отдыха и смены.
ЭСКАЛЬ:
Полдюжины способных мне найдите и завтра список лично принесите.
ЭЛБ:
Домой прикажете тот список принести?
ЭСКАЛЬ:
Конечно же домой, прощайте.
(Элб уходит.)
Который час?
СУДЬЯ:
Уже одиннадцать пробило, сударь.
ЭСКАЛЬ:
Прошу вас отобедать у меня.
СУДЬЯ:
Покорно, сударь, вас благодарю.
ЭСКАЛЬ:
Я искренне о Клавдио печалюсь. Печалью здесь, однако, не поможешь.
СУДЬЯ:
Барон Анжело слишком уж жесток.
ЭСКАЛЬ:
Конечно, так оно и есть, но что же делать: ведь милость порождает зло, умноженное многократно на прощённую вину. Ах, бедный Клавдио, я выхода не вижу! Идём, идём скорее, сударь.
(Уходят.)